Эрик, слегка озадаченный подслушанным разговором, ждал ответа. Но если он и был, то Эрик его не услышал.
Снаружи, прямо перед главным входом, кто-то громко свистнул.
Потом Эрик, словно в тумане, увидел, что стоявшие рядом мужчины и женщины беспорядочно отступают вглубь больницы, и был совсем не прочь остаться в одиночестве. Без болтовни только лучше. Ненадолго все стихло, и Эрику это пришлось по душе.
Он сидел, в полном удовлетворении прижимая к себе, скорее даже сжимая в объятиях, маленькое растение. Крысы, деловито снующие вокруг него, вовсе не шутки шутили, но теперь Эрику это было безразлично. Зверюги не смогут добраться до него. Он ускользал от крыс. Пустился в странствие, уплывал по своей воле.
Когда шум в больнице стих и вновь не возобновился, Эрик вздремнул, но недолго.
Одетые в униформу фигуры ворвались в больницу, вдребезги разбив стекла. Это разбудило Эрика, и он было подумал, что его сейчас спасут, но вскоре понял, что оказался не прав.
Им не было дела ни до него, ни до кого-то еще в здании. Им было приказано освободить крыс.
Джо Хилл
"Бест нью хоррор"
Рассказ Джо Хилла "Призрак двадцатого века" ("20th Century Ghost") появился в четырнадцатом выпуске антологии "Ужасы" ("The Mammoth Book of Best New Horror"), а позже дал название первому сборнику писателя, выпущенному в издательстве "PS Publishing".
В 2006 году Джо Хилл получил премию Уильяма Кроуфорда как выдающийся молодой автор, а в начале 2007 года выпустил первый роман "Коробка в форме сердца" ("Heart-Shaped. Box").
Перу Хилла принадлежит множество замечательных рассказов, в том числе "Бест нью хоррор", в 2006 году удостоенный премии Брэма Стокера. Произведение с таким названием просто не могло не войти в состав антологии "Ужасы".
"В большинстве моих рассказов присутствует элемент фэнтези, сюрреализма или хоррора, — говорит Хилл. — Когда я начал составлять сборник, меня охватило страстное желание как-то объясниться, растолковать причину появления именно этих произведений, а не каких-нибудь подражаний Карверу или историй о депрессивных подростках, с азартом занимающихся саморазрушением.
Я знал, что это желание, эту страсть объясняться, необходимо придушить в зародыше, прибить и сжечь в мусорном баке, пока оно не разрослось и не заставило меня сделать что-то такое, о чем я потом буду сожалеть. И я расправился с ним.
Однако призрак этого желания преследовал меня. Я часто просыпался и обнаруживал его сидящим на краю моей постели, этого рыдающего человечка, завернутого в саван, с упреком глядящего на меня. И в итоге он вынудил меня написать рассказ, который, как я подозреваю, является вовсе не объяснением, а аргументом в защиту определенного рода литературы, нездоровой литературы.
Кроме того, мне казалось, что в сборнике не хватает истории, в которой фигурировала бы цепная пила. Так что "Бест нью хоррор" был обречен появиться на свет".
За месяц до сдачи очередного номера Эдди Кэрролл вскрыл бумажный конверт, и ему в руки выпал экземпляр журнала "Дайджест подлинной литературы Севера". Кэрролл привык получать по почте журналы, которые по большей части назывались как-нибудь вроде "Плясок смерти" и специализировались на литературных ужасах. Авторы присылали ему и свои книги. Кучи этих книг загромождали его бруклинский дом, лежали горами на тахте в кабинете, валялись рядом с кофеваркой. И все без исключения содержали в себе "ужастики".
Никто не смог бы прочитать все это, хотя когда-то Эдди — когда ему было немного за тридцать и он только-только вступил в должность редактора американского издания "Бест нью хоррор" — вполне сознательно пытался. Кэрролл выпустил в печать шестнадцать номеров "Бест нью хоррор", он проработал над этой серией уже треть жизни. А значит, тысячи часов были потрачены на чтение, на просмотр корректур, на написание писем — тысячи часов, которые ему уже не вернуть назад. Он начал испытывать особенную ненависть к журналам с ужасами. Издательства по большей части покупали самые дешевые краски, и он научился ненавидеть то, как эти краски пачкают пальцы, ненавидеть их пронзительный запах.
Теперь он уже редко дочитывал до конца рассказы, за которые принимался, — читать их было невыносимо. Ему делалось дурно при мысли, что придется прочесть еще один рассказ о вампирах, занимающихся любовью с другими вампирами. Он устал продираться через подделки под Лавкрафта и при первом же пронзительно серьезном упоминании о Старших Богах ощущал, как какая-то важная внутренняя часть его немеет, — так теряет чувствительность рука или нога, отлежанная во сне. Он опасался, что этой немеющей частью может оказаться его душа.
В какой-то момент, последовавший за разводом, обязанности редактора "Бест нью хоррор" сделались для него утомительной и безрадостной повинностью. Он подумывал иногда, без особенной надежды, о том, чтобы отказаться от должности, но никогда не задерживался на этой мысли. Ведь должность означала двенадцать тысяч долларов в год, положенные на счет в банке, краеугольный камень совокупного дохода, полученного с других антологий, выступлений и лекций. Без этого двенадцатитысячного вливания в его жизни неизбежно наступил бы черный день: ему пришлось бы искать настоящую работу.
Этот "Дайджест подлинной литературы Севера" был ему не знаком, журнальчик в шершавой, зернистой обложке, на ней чернильная картинка со склонившимися соснами. Из размещенной на задней обложке информации следовало, что это издание университета Катадин, что на севере штата Нью-Йорк. Когда он раскрыл журнал, из него выскользнуло два скрепленных между собой листа, письмо от редактора, преподавателя английского языка Гарольда Нунана.
Прошлой зимой, писал Нунан, к нему подошел работник из обслуживающего персонала университета, Питер Кипру. Он слышал, что Нунана назначили редактором "Дайджеста", поэтому хочет воспользоваться случаем и попросить его взглянуть на один рассказ. Нунан пообещал взглянуть, больше из вежливости, чем по какой-то иной причине. Но когда он в итоге прочитал сочинение "Мальчик с пуговицами: история любви", он был поражен силой легко льющегося языка и ошарашен представленным сюжетом. Нунан был новичком в редакторском деле, он был назначен вместо Фрэнка Макдейна, проработавшего на этом посту двадцать лет, и хотел внести в издание свежую струю, опубликовать что-нибудь такое, что могло бы "сотрясти пару основ".
"И в этом я, судя по всему, преуспел", — писал Нунан. Вскоре после того, как "Мальчик с пуговицами" увидел свет, завкафедрой английского языка вызвал к себе Нунана на приватную беседу и буквально набросился на него с обвинениями, что тот использует "Дайджест" как площадку для "дебильных литературных розыгрышей". Около пятидесяти человек отказались от подписки — это совсем не смешно, учитывая, что журнал издается тиражом всего в тысячу экземпляров, — а одна бывшая выпускница, которая обеспечивала большую часть бюджета "Дайджеста", в гневе отказалась от финансирования. Сам же Нунан был снят с поста редактора, и Фрэнк Макдейн согласился снова курировать журнал в ответ на мольбы общественности вернуться.
Письмо Нунана заканчивалось так:
"Я остаюсь при мнении, что (какие бы в нем ни имелись изъяны) "Мальчик с пуговицами" замечательное произведение, просто поразительный образчик литературы, и я надеюсь, Вы уделите ему минуту внимания. Признаюсь, лично я был бы "за" обеими руками, если бы Вы решили включить рассказ в Вашу следующую антологию лучших работ в жанре "хоррор".
Я пожелал бы Вам приятного прочтения, но, боюсь, это слово здесь неуместно.
С наилучшими пожеланиями,
Гарольд Нунан".
Эдди Кэрролл только что зашел с улицы, он читал письмо Нунана, стоя в прихожей. Потом пробежал глазами начало рассказа. И застыл, читая, минут на пять, пока не заметил, что ему сделалось неприятно жарко. Он набросил куртку на вешалку и отправился в кухню.
