«Он бесновался, как сумасшедший, — описывала дальнейший ход событий Ханна Райч, — лицо его стало багрово-красным и изменилось почти до неузнаваемости. Но в отличие от предыдущих приступов силы на этот раз очень скоро отказали ему, и, сопровождаемый Геббельсом и Борманом, он удалился для беседы за закрытыми дверьми».

И снова, приняв одно решение, он принял вместе с ним и все остальные. Для удовлетворения своей жажды мести он приказал сперва подвергнуть короткому допросу Фегеляйна, которого считал соучастником Гиммлера, а затем расстрелять его, что и было сделано его охранниками в саду рейхсканцелярии. После этого он разыскал Грайма и приказал ему попытаться выбраться из Берлина и арестовать Гиммлера. Никаких возражений он не слушал. «Предатель не может быть моим преемником на посту фюрера, — сказал он. — Позаботьтесь, чтобы он им не стал!»

Гиммлер не стал преемником. «Своим преемником на посту рейхспрезидента, военного министра и верховного главнокомандующего вермахтом он (Гитлер) назвал адмирала Деница; содержащуюся в завещании ссылку на то, что на флоте еще живет понятие о чести, которому чужда даже сама мысль о капитуляции, следовало, несомненно, понимать как задание продолжать борьбу и после его смерти — вплоть до окончательной гибели. Одновременно он назвал состав нового правительства Рейха во главе с Геббельсом». Увы, для Геббельса речь шла совсем о другом: о смерти. Своему фюреру он остался верен до конца.

Йозефа Пауля Геббельса называли не иначе чем рупором партии. Маленький, хромоногий (последствие тяжелой детской инфекции), вынужденный ходить с шиной на ноге, что причиняло ему страшные боли, этот человек обладал неудержимым темпераментом и верой в социальную справедливость для немецкого народа.

Сам он происходил из интеллигентной, но бедной семьи. Впоследствии он вспоминал, как в детстве родители заставляли его играть на пианино в совершенно промерзшем доме — денег на отопление не было. И он играл, в теплой одежде и шапке, синими от холода пальцами. Отец Йозефа был бухгалтером, но считал почему-то, что его Йозеф должен стать священником. Сын не желал себе такого будущего. В отличие от отца он не был набожным. Обладая острым глазом и едким умом, он рано определил для себя, что нет ничего гаже немецкой церкви. Он мечтал стать писателем. Ничего он так не любил, как предавать свои мысли бумаге. Но и писателем Геббельс не стал. Он закончил университетский курс по филологии, защитил диссертацию (тема была характерная — о романтизме), но первый же собственный роман показал слабость таланта. Может быть, Геббельс был просто страшно молод, но неудачный литературный дебют и столь же неудачная первая любовь привели его к размышлениям о жизни, к размышлениям о справедливости. Скажем так, несправедливость была ему замечательно известна.

Йозеф Геббельс умел взвинчивать массы и держать слушателей в эйфории, чем и снискал уважение Гитлера

В школьные годы над Йозефом издевались все кому не лень, называя его не иначе как «маленьким мышиным доктором», сотоварищи копировали его прихрамывающую походку, а ведь Йозеф, так же, впрочем, как и Гитлер, мечтал о войне и подвигах. Родину он любил неистовой какой-то любовью, до рыданий. Совсем мальчишкой еще он хотел отправиться на фронт, но врачебная комиссия только развела руками — кому нужен такой дефективный солдат? Это была горькая обида, о ней Геббельс вспоминать не любил.

То, что случилось с Германией далее, казалось ему страшным сном. Версальский мир он принял как смертную казнь. Слово капитализм вызывало у него содрогания. Геббельс ненавидел капиталистов и мир, созданный капиталистами для процветания капиталистов. Слова еврейи капиталистстали для него синонимами. Неудивительно, что в послевоенном немецком обществе он нашел единственную политическую силу, которая была по душе, — партию НСДАП, правда, в партии был разброд: левое крыло стояло за социалистов, их представляли братья Штрессеры, правое шло за Гитлером с его национал-социализмом. Геббельс выбрал левых, для него только они представляли интересы рабочих. А Йозеф хотел защищать именно рабочих, потому как справедливо считал, что в промышленной стране они представляют истинную силу. Если рабочих удалось поднять в аграрной России, то в Германии это реальнее, чем где-либо еще.

В те годы он разделял социализм и национализм, даже не просто разделял, а противопоставлял их друг другу, находя позиции социализма более крепкими и справедливыми. «Социализм и национализм абсолютно несовместимы, — писал он, — чем более убежден националист, тем грубее он противостоит социалистическим идеалам. Наш народ вел героическую войну в 1870–1871 гг. и в борьбе завоевал свое политическое существование и значимость. Он сражался за абсолютную концепцию национализма и не смог найти ее.

Последовавшее за этим составляет самый ужасный урок германской истории. Люди пресытились. Люди, имевшие все, что пожелают: власть, богатство, собственность. Но эти люди были больны, казалось, неизлечимо больны. В их сердцах лежали семена смерти. Сердце гнило изнутри. Это уже не был сильный организм и не единое политическое тело. Он смертельно кровоточил из глубокой раны социального бедствия. Снова и снова врач прилежно навещал больничную койку этого народа, смотрел на зияющую рану, жал плечами, качал головой и с отвращением уходил. Возможно, также, из-за жалости, страха и стыда он накладывал на рану перевязочный материал социального благосостояния. По крайней мере, видно ее больше не было. Но эта рана разрасталась и гноилась под повязкой, она разъедала жизненно важные органы тела и была готова уничтожить весь организм.

Таким был самый последний политический афоризм либеральной буржуазии, коррумпированной торгашескими целями и желанием прибыли. Но эти несчастные люди еще раз объединились в августе 1914, надели свой стальной шлем и совершили потрясшие мир деяния, перед которыми отнимало дыхание у времени и вечности. Четыре года эти люди стояли, не дрогнув под шквалом пуль лишь для того, чтобы погибнуть так же жалко, как и любые люди в Истории».

Всю горечь поражения, как хороший социалист, он относил на совесть сил, желающих использовать ложный патриотизм для одурманивания масс и утяжеления собственного кошелька. Кто же были эти враги, победившие Германию? Социал-демократы, марксисты — враги настоящих социалистов. Немецкий народ предали с одной стороны либеральные силы, национальная торгашеская буржуазия, с другой — коммунисты. Для одних выгода оказалась дороже народа, для других действовал лозунг «чем хуже народу, тем лучше». «Правящий класс, с националистической точки зрения, пал. Он укрылся в мышиных норах, и шторм пробушевал у него над головой. Марксизм пал с социалистической точки зрения. Это была не революция! Это был заговор: это был жалкий, никудышный, трусливый, торгашеский переворот!

Переворот начался уже во время войны. Пока героическая молодежь Германии жертвовала свои трижды священные жизни во имя нации в кровавых битвах Первой мировой войны, марксистские предатели народа бродили по стране и призывали к переговорам…В то время, когда Германия сражалась за свое существование, в их дешевых газетенках героический германский народ, перед делами которого время затаивало дыхание, был оскорблен, оклеветан, оплеван и оскорблен… Социал-демократия была поставлена во главе государства доверием германского пролетариата. Затем она самодовольно и глупо замаскировала эту форму разрушения, позволив беспрепятственно совершить этот ужасный акт убийства всего народа — ради партии… Все, кто пособничал этой системе, стали соучастниками преступления: от социал-демократов до германских националистов. Ни одна из этих партий не смогла принести Германии свободу».