— Крепкие же у вас нервы…

Глаза Марвина фанатично вспыхнули:

— Бог со мной! Как во Вьетнаме. Там он явился мне в откровении, подарил жизнь, когда я, как крыса, рылся в земле. — Голос Марвина понизился до еле слышного шепота, передавая неизбывное благоговение. — Неужели вы думаете, что теперь, когда я служу ему, он лишит меня своего благоволения? О нет, Зарентин! Он взирает на мои деяния благосклонно, понимает меня и поддерживает!

Крис молчал. Марвин, казалось, был неколебимо убежден в том, что говорил.

— Знаете, чего мне еще не хватает? — Марвин снова закрыл доступ к сокровенному в своей душе. Голос его обрел прежнее спокойствие и равновесие. — Хотелось бы мне иметь один фрагмент из генизы в синагоге Каира. В тамошних закрытых запасниках есть находки аж из шестого века… Или остаток Гексаплы,греческой Библии из шести частей с их шестью переводами.

— В тюремной библиотеке вы найдете, пожалуй, лишь стандартный перевод.

— Не создавай мне препятствий, молокосос. Иди со мной и послужи Господу — либо иди прочь! — Марвин продолжал укладывать листки.

— Вы не в своем уме! — Взгляд Криса скользнул по стеллажам. На другой стороне комнаты он заметил одну секцию стеллажа, выступающую на несколько сантиметров вперед. Марвин вдруг выпрямился. Его лицо окаменело. Крис шагнул к противоположной стене и потянул полку на себя. Стеллаж выдвинулся еще сильнее, и за ним обнаружился ход с лестницей, ведущей вниз.

— Куда ведет этот ход? Вы пришли сюда оттуда?

— Это путь на свободу, Зарентин.

Крис немного подумал, потом бросился к своему рюкзаку, поднял его с пола и положил на стол рядом с металлическим чемоданчиком. Левой рукой открыл рюкзак, не сводя с Марвина дула пистолета, и уложил в него глиняные таблички и кости. Карманный фонарь сунул в карман.

— Куда ведет этот ход? В преисподнюю?

Марвин молчал, потом захихикал:

— В конце его вы окажетесь в сарае посреди леса. Давайте уйдем вместе…

— С какой стати я стану вам помогать?

— Хотя вы этого еще не осознали, но вы есть орудие Бога! Так же, как и я! — Марвин говорил со смертельной серьезностью. — Это и определяет наши пути. Вот с какой стати. — Издатель спокойно уложил в свою папку последний листок, застегнул ее и повернулся к Крису: — Вы что, не понимаете? Это и определяет наши пути!

— Уйдите прочь с дороги! Оружие у меня, не у вас.

— Вы думаете, я его боюсь? — Глаза Марвина гневно сверкнули. — Во время Вьетнамской войны я душил Вьетконг прямо в его катакомбах. Только Бог мог спасти мне жизнь в этих подземных норах, нашпигованных ловушками. И вы всерьез считаете, что я могу испугаться вашего пистолета? Да вы дрожите!

Марвин шагнул к Крису.

— Я уйду, а вы околевайте здесь! Расплачивайтесь за свои грехи! — Крис поднял оружие.

— Вы не знаете Бога. Даже если бы я грешил: Ибо в доброте своей говорит Господь: я не хочу смерти грешника… — Марвин заржал: — Зарентин, знаете ли вы, кто это сказал? Нет? Святой Бенедикт. — Марвин снова рассмеялся: — Нам не уйти от воли Божьей. Наши жизни прочно связаны одна с другой, это вы еще поймете…

Рука Криса вскинулась вверх, и рукоять пистолета обрушилась на череп подскочившего преторианца.

Марвин вскрикнул:

— Зарентин, и вам не уйти от воли Божьей. — Он рухнул на пол: — Это еще не конец…

Остров Св. Гонората

Вторник

Было пять часов, когда Дюфур поднялся с постели с ознобом и беспокойно бродил по своему маленькому дому вблизи Вальбонна. Потом наконец помылся и оделся. Он поехал в Канны, одиноко бродил там по пляжу и сидел на корточках перед набегавшей на песок волной, пока не началась посадка на первый, девятичасовой, паром.

На острове Св. Гонората он направился к монастырю Де Леринз — то медленно, то снова ускоряя шаг по слегка поднимавшейся в гору дороге мимо виноградников — и у ворот монастыря вошел в маленькое приемное помещение. Последний мирской бастион представляла собой пожилая женщина за тяжелой, коричнево-мореной стойкой.

Прошло больше получаса, прежде чем к нему вышел брат Иероним:

— Грешники чуть свет — уже в дороге.

— Мне нужен совет!

— Ты снова согрешил? — Иероним увидел полные мольбы глаза ученого. Жак Дюфур судорожно напряг ладони и поднял их в просительном жесте. Тогда Иероним неохотно кивнул.

Они вышли наружу, в яркий свет. Иероним двинулся в сторону церкви; Дюфур молча плелся сзади, не замечая великолепия глициний, разросшихся у деревянных колонн и выступов кровли. Нежный морской бриз играл в листьях двух могучих пальм у портала церкви. Они вошли внутрь, и их окружила возвышенная тишина.

Внутренность церковного строения была выдержана в светлом и аскетическом стиле цистерцианцев и подействовала на Дюфура успокаивающе. В оформлении стен и потолка преобладало светло-серое, расслабляя воспаленные глаза и утишая лихорадочные мысли.

В середине церковного нефа мир был разгорожен поперечной балюстрадой из темного дерева; по эту сторону стояли ряды скамеек для заблудших грешников, каким как раз и был Дюфур, а за балюстрадой с примыкающим к ней помостом для хора начинался мир внятных и ясных правил и посланий, по которым так тосковал сейчас Дюфур. Через проход от певческого помоста находился алтарь.

Иероним подошел к балюстраде, опустился на колени и перекрестился. Дюфур сделал вслед за монахом то же самое и сел рядом с Иеронимом на скамью.

— Говори и помни о том, что братья недосчитываются меня в винограднике, — тихо сказал Иероним, испытующе всматриваясь в белое как мел лицо ученого. — И помни о том, что это не исповедь.

Дюфур смотрел, не отрываясь, на продолговатый и от этого кажущийся узким деревянный крест в приделе. Снопы света из двух укрепленных на колоннах излучателей были точно направлены на крест. Они выделяли распятого Христа, словно звезду, на фоне светло-серой стены.

И он заговорил.

С каждым словом он освобождался от бремени, гнетущего его душу. Он рассказал о странном открытии 47-й хромосомы, которая оказала необъяснимое целебное воздействие и в опытах на животных превратила старых мышей в брызжущих силой юнцов. И он рассказал, что хромосома была получена из кости, якобы найденной при раскопках в Вавилоне.

Ради научной сенсации его начальство было готово наплевать на все принципы и как можно скорее испытать действие препарата на человеке. Без обычных предварительных исследований, не считаясь с возможными последствиями для больных.

С каждым словом к Дюфуру возвращались силы, цвет лица оживал.

Рядом с ним раздался стук. То монах упал на колени прямо в ряду скамей. Его руки были сложены для молитвы. Он непрерывно стонал.

— Иероним, что случилось? — Дюфур вцепился в монаха.

Монах оттолкнул его руку и встал, перешел через балюстраду и рухнул на колени по ту сторону. Иероним так и полз на коленях через проход, потом по ступеням вверх к алтарю, а потом и к кресту. При этом он то и дело выкрикивал одни и те же слова:

— Господи, избави меняот этого испытания!

Фонтенбло

Генри Марвин сидел на мягкой лесной почве, привалившись спиной к гладкому стволу граба. Ноги у него болели, голова остро нуждалась в кислороде, чтобы вернуть ясность мысли.

С утра они с Барри плутали по лесу в окрестностях шато. Трижды чуть не угодили в лапы полицейскому патрулю, но Бог был на их стороне.

Барри обнаружил Марвина в библейском зале в бессознательном состоянии после того, как прекратил обороняться. Нападавшие были слишком сильны, и пришлось уходить через тоннель, под грохот выстрелов.

Марвин надеялся где-нибудь встретить Зарентина. Но этот пес был достаточно хитер и мог найти выход.

Мотоцикл из сарая исчез. Они нашли лишь две непромокаемые куртки, и дальше им пришлось пробираться пешком. Чтобы иметь шанс, они должны были действовать иначе, чем от них ожидалось. И именно поэтому они подкрадывались все ближе к командному пункту. Когда-то ведь эта орда снимется и уедет, тогда и они смогут скрыться.