Римский папа не мог допустить, чтобы император сделал из королевства Италия свой передовой оплот. Из принципиальных соображений он должен уважать того, кто претендовал на титул викария Бога, кроме этого, появились и практические соображения. Не надо было оставлять этому сопернику свободную диспозицию, столь близкую от Рима и родового имения Петра. Так как города, которые ощущали угрозу со стороны городов, верных императору, были гвельфовыми если не по убеждению, то по крайней мере по интересам, то почему бы не воспользоваться этой возможностью использовать светский меч, чтобы усилить эффект ударов, нанесенных духовным мечом? Если бы духовенство и империя однажды должны были снова сцепиться в схватке, то наиболее жестокие баталии имели бы место в Италии. Это поле битвы император не смог бы ни в коем случае покинуть. Империя была биполярной как никогда раньше, и больше не было достаточным направиться в Рим за имперской короной и возвратиться в Германию спустя некоторое время. Важно было соблюдать верность итальянским городам и получать необходимые налоги. На этой политической шахматной доске Барбароссе удалось расставить и передвигать свои фигуры с некоторой удачей, он их не сохранял все, но он сумел продержаться между двумя лагерями.

Несчастье было близко; сначала оно приняло маску удачи. Женитьба Констанции и Генриха V могла быть воспринята как неожиданный успех, потому что он расширил власть Гогенштауфенов от пролива Мессины до Сицилии. Но очень скоро фортуна перестала улыбаться, она бросила на империю взгляд Горгоны. Наследник Барбароссы последовал в могилу спустя лишь 7 лет после того, как его отец утонул в Селефе. Его смерть открыла первое междуцарствие. Все элементы, тщательно собранные Фридрихом, вступили в действие, ссора между Вельфами и Гогенштауфенами, которую он усмирил, возобновилась с новой силой. На протяжении доброго десятка лет князья были хозяевами игры и использовали крепкой хваткой в свою пользу отсутствие суверена для усиления своих позиций. Когда наконец Фридрих смог выйти на сцену, судьба уже сделала выбор политики, который он вынужден был принять. Если бы были в странах, императором или королем которых он был, земли, которыми он в состоянии владеть и получать прибыль, то это было бы в Италии. Имея владения в Сицилии, он стремился положить руку на остальную часть полуострова и оставил Германию в том же состоянии, в каком он ее нашел. Империя была все время биполярной, но теперь суверен отправлялся на север от Альп, чтобы короноваться или образумить непослушного сына. Невозможно долго отсутствовать в Италии.

Вековой конфликт грозил возобновиться с большим ожесточением, чем прежде. Император не был единственным соседом, который беспокоил папу. Он окружил Рим, и однажды, возможно, он попытался бы сделать этот город своей столицей. Победить его было жизненной необходимостью. Папа острил свой меч: теократическая доктрина была сформирована просто: Цезарь подчинен Христу, а преемник апостола Петра находится здесь, на земле. Удары меча продолжали наноситься, и пока порядок наводился хорошо тренированной и дисциплинированной милицией, проповедники обрабатывали толпу. Странствующие монахи ездили повсюду, где они были необходимы папе, в том числе и по Германии. В середине X столетия доминиканцы там имели около сорока домов, а францисканцы намного больше. Что касается мирских средств, гвельфские города были настроены встать на сторону папу в его борьбе против Фридриха II, как совсем недавно против Барбароссы. Борьба была беспощадной. Особенная значимость Гогенштауфена, натурализованного сицилианца, позволила ему находиться в благоприятных условиях. Он не был побежден, когда его сразила смерть. Но потребовалось совсем мало времени, чтобы его творение развалилось, похоронив под обломками и то, что совершил его дед.

Если бы противники Гогенштауфенов были способны осознать воплощенную династией идею империи, они не смогли бы выступить против нее. Эти правители стали чем-то большим, нежели легендарные герои, бессмертные мифические персонажи. В Италии уже в 1260 г. стали говорить, что Фридрих и его войска ожидают на склонах Этны времени реванша. Потом вся Германия поверила, что Фридрих находится в сердце этой страны, которую он так мало знал, в Тюрингии, в ложбине Kyffhauser. Постепенно Барбаросса сменил его в исторической памяти немцев, а также в их надеждах, так как оба великих Гогенштауфена исполняли роль Endkaiser, императора конца эпохи, который однажды выйдет из гор, чтобы возродить империю и обеспечить людям долгую эру мира. Вооруженная этой мессианской надеждой, имперская идея сохранила свою жизненность, несмотря на неприятности, которые постигали империю в реальности. Это ожидание светлого будущего ободряло немцев, когда образ настоящего вселял уныние. В воспоминаниях о прошлом они находили причины для гордости, хотя и смешанной с огорчением. Век Гогенштауфенов символизировал в их глазах сильную империю, и эта слава была похожа на волнующий свет заката, поскольку сразу за апогеем следовало падение, разрушение, столь желанное для папы, «Вельфа», которого Вальтер фон дер Фогельвейде представил смеющимся, подбиравшим деньги, взятые в Германии. Образ империи Гогенштауфенов, величественный и трагический, глубоко запечатлен в памяти немецкого народа.

«Ужасно время без императора» ( kaiserlose schreckliche Zeite), с тех пор, как Шиллер так определил этот период, междуцарствие — длительное междуцарствие, в отличие от первого, последовавшего вслед за смертью Генриха VI, рассматривалось немцами как одна из многочисленных драм, оставивших свой след в прошлом. То, что эти годы, с 1254 по 1273, в истории этой страны, и, в частности, в истории Священной Империи, представляют решающий период, конечно, никто не оспаривает. Также ясно, что эти годы во многих отношениях были мучительными, но утверждать, что они прошли «без императора», по меньшей мере спорно, так как императоров всегда было два. Разумеется, императором был только тот, кто жил в Германии, но он не пребывал там постоянно. Стоит ли напоминать, что Фридрих II намного больше времени проводил в Италии, чем к северу от Альп? Если этот период и был драматичным, то определение kaiserloseдля него является бессмысленным.

Через два года после смерти Конрада IV, последнего Гогенштауфена, носившего корону, в 1256 г. умер Вильгельм Голландский, «король священнослужителей». За корону боролись два претендента: брат короля Англии Ричард Корнуэльский и король Кастилии Альфонс. Оба они были избраны в январе 1257 года. Первый получил поддержку архиепископов Кельнского и Майнцского, а также пфальцграфа и короля Богемии. Было потрачено около 30 000 марок серебром, чтоб убедить их проголосовать за Ричарда Корнуэльского. Несколькими неделями позже архиепископ Трирский, маркграф Бранденбургский и граф Саксонский выбрали Альфонса, и, чтобы доказать свое право на голосование, король Богемии непременно также хотел участвовать и в этом втором выборе, отказавшись от своего первого мнения. Альфонс, который по матери был внуком Филиппа Швабского, интересовался итальянским наследством Гогенштауфенов и не стремился вернуться в Германию. Ричард, которого тесные отношения Англии с Кельном побуждали добиваться титула короля римлян, два раза останавливался в долине Рейна и вернулся в Ахен, когда политические проблемы, с которыми столкнулся его отец Генрих III, позволили ему это. Препятствия, с которыми он столкнулся, истощили его, и он умер в Англии в 1272 г., через десять лет после своего окончательного возвращения туда.

Формально империя не была свободна в течение периода, который принято называть междуцарствием, но практически верховная власть не была установлена. Трон правителя в действительности довольно долго пустовал, чтобы соотношение политических сил внутри рейха коренным образом изменилось. В первую очередь потому, что семь выборщиков присвоили себе право назначать короля. Архиепископы Майнцский, Кельнский и Трирский, герцог Саксонский, маркграф Бранденбургский, пфальцграф и король Богемии не довольствовались больше правом первого голоса. В письменных документах начала XIII века, в частности в «Саксонском Зерцале», встал вопрос об их исключительном праве на голосование. Но в 1257 г. впервые слова были подкреплены делом. Участие короля Богемии, которому противодействовал автор «Зерцала», было не без труда навязано, и так как король Богемии Оттокар желал быть уверенным в этом праве, он применил его дважды, подряд. Избирательный характер империи усилился, так как эти семь выборщиков прекрасно понимали, что никогда не лишатся своих исключительных прав. Впрочем, они очень быстро поняли, что отвечают за королевство, которое им обеспечивало безопасность, если монарх не мог справиться со своей задачей. Следовательно, они могли свергнуть того, кого выбрали. Таким образом, вырисовывалось различие между империей и императором, между государством и человеком, который руководил его судьбой.