Прошу господ и рыцарей влюбленных,
А также дам прекрасных и прелестных
Послушать вновь о подвигах, свершенных
Велением любви, вообще известных,
О рыцарях, высоко оцененных,
О их делах и поединках честных,—
Сказ о Роланде и об Агрикане
И благородстве их любовной брани.
Из предыдущей песни вы узнали,
Как рыцари в их ярости жестокой
Из-за любезной дамы в бой вступали,
Хоть ночь была и мрак царил глубокий,
Доверившись своей надежной стали,
Изготовлялись к схватке одинокой,
Надвинув шлемы, опустив забрала,—
Как будто в полдень солнце им сияло.
В бой Агрикан как бешеный стремился,
Роланд же фехтовал со знаньем дела.
Уж пять часов их поединок длился,
Уже заря на небе забелела.
Тут страшный бой меж ними разразился.
Горд Агрикан, досада в нем кипела,
Что не сдается враг его удалый,—
И он удар наносит небывалый.
Все раскроил булат неотразимый:
Как мягкий хлеб, разрезал щит упругий.
Но цел Роланд, таинственно хранимый,—
Лишь задыхался граф, зажатый туго;
Хоть сам он жив остался, невредимый,
Раскромсаны и панцирь, и кольчуга.
Тут пал удар такой ужасной силы.
Что кости обнажил ему и жилы.
Не дрогнул граф, — Роланд не знает страха!
Опять разит врага, но вдвое рьяно,
Вот разрубил он царский щит с размаха
И в бок ударом валит Агрикана.
Царь весь в крови — кольчуга и рубаха,
Обагрена у конских ног поляна.
Щит рассеченный отлетел куда-то.
Граф три ребра сломал у супостата.
Как оглашает вдруг лесные чащи
Лев раненый своим рыканьем ярым,
Так Агрикан, неистовством горящий,
Ответный выпад устремил недаром:
Врагу на темя пал булат разящий,—
Граф под страшнейшим не бывал ударом!
Лежит без чувств — ничто не уврачует! —
И, есть ли голова иль нет, пе чует.
Звенит в ушах, совсем померкло зренье,
Но конь ретивый, верный господину,
Затрепетал и вскачь, без управленья,
Понес его уже за луговину.
И, если б дольше длилось оглушенье,
Грозила бы погибель паладину.
Но он воспрял, когда уж приближался
Последний миг: в седле он удержался.
И, устыженный собственным позором,
Сказал Роланд, уныньем удрученный: —
Как покажусь перед прекрасным взором
Анджелики, перед ее влюбленной
Улыбкой, из сражения, в котором
Я посрамился, ею поощренный?
Кто слишком медлит в рыцарском служенье,
Утратить может и вознагражденье,
Уже два дня себя позором крою,
С одним не слажу, жалкий я воитель!
Вот он опять стоит передо мною,
Мой супостат и чести похититель.
Коль час еще конца не будет бою,
Свой меч я брошу и уйду в обитель,
Монахом стану. Будь я окаянным,
Коль опояшусь впредь оружьем бранным.
Но речь его едва ли кто расслышит;
Стучит зубами, путает, как спьяна,
Сам словно горн, и ртом и носом пышет,—
И вихрем поскакал на Агрикана.
Он весь — огонь, весь ненавистью дышит,
Двумя руками сжата Дуриндана.
И вот наотмашь, только начал схватку,
Врагу рассек он правую лопатку.
В грудь меч проник, не знавший сожаленья,—
Разбиты панцирь и броня стальная,—
Хоть и была изрядного плетенья,—
Подвздошной кости чуть не достигая.
Мир не видал такого пораженья!
Но Агрикан вскочил и, нападая,
Погнал коня, да поздно: Агрикана
С конем в траву повергла Дуриндана.
В паху застрял, внезапно омертвелом,
Меч, стан его могучий рассекая.
Погасли очи, лик стал вовсе белым,—
Так человек бледнеет, умирая.
Его душа уж расставалась с телом,
Но он позвал Роланда и, вздыхая,
Проговорил чуть внятно: — Рыцарь честный,
Мой бог — твой бог, умерший смертью крестной…
