* * * Ни молния, ни зной не тронут стебелька Прижавшейся к земле ползучей повилики, Вовек не поразит сей гнев небес великий Былинки тоненькой и нежного цветка. Но кедр, уткнувшийся вершиной в облака, Но стены крепостей и скал высоких пики От бурь и войн дрожат, и гордому владыке Грозит Юпитера разящая рука. К примеру вспомните того, кто, как хозяин, Топтал несчастный край от Сены до окраин. Другой всю Францию возвел на эшафот, Он солнцу господин, ему покорны луны. Так всякий, вознесясь, нисходит в свой черед, Покорно следуя за колесом фортуны. * * * Осточертело мне транжирить мой досуг, Свободу продавать мне больше неохота, На что-то уповать и ублажать кого-то, Во имя долга быть одним из верных слуг. Мне больше по душе пустынный горный луг, Ночлег под скалами и мрак под сводом грота, Густая сень лесов, где нега и дремота, Где столько отзвуков рождает калздый звук. Принцесс увеселять и принцев надоело, И даже мой король, который то и дело Мне дарит милости, увы, постыл и он. От почестей и ласк держаться бы подале, Не надо их совсем, уж лучше быть в опале, Чтоб не кричал никто, что я хамелеон. НАДГРОБНЫЕ СТИХИ ТЕОДОРА АГРИППЫ Д'ОБИНЬЕ НА СМЕРТЬ ЭТЬЕНА ЖОДЕЛЯ, ПАРИЖАНИНА, КОРОЛЯ ТРАГИЧЕСКИХ ПОЭТОВ Когда Жодель пришел, оставив наши стены, Еще от смертных мук бессилен и разбит, Когда подземных царств ему открылся вид, Он с облегчением вздохнул от перемены. Он Ахеронт нашел приятней нашей Сены, Парижа нашего приятнее — Аид: Хоть этот порт черней, но все ж не так смердит, Как жизнь там, наверху, и все ее измены, Харон берет его в свой погребальный челн, И говорит Жодель, плывя во мраке волн: «Нельзя ль мне утонуть, чтобы скончаться снова. И столь же выгадать еще один разок, Как в этот первый раз?» Но больше он не мог Переменить жилье для счастия двойного. К КОРОЛЮ Ваш пес в опале, сир. Под ним холодный пол, А некогда он спал сладчайшим сном в постели. Он преданность свою вам выказал на деле, Среди придворных он предателей нашел. На вашей службе он вынослив был, как вол, И перед ним враги от ужаса немели. Теперь он бит, его не кормят по неделе. Неблагодарность, сир, горчайшее из зол. За ловкость, молодость вы так его любили. Теперь же он презрен. Уже другие в силе. Коварством, злобой он теперь терпим едва. Он брошен. Перед ним все двери вдруг закрыты. Вы травите его, но знайте, фавориты: За верность плата всем, всем будет такова. УТРЕННЯЯ МОЛИТВА Восходит солнце вновь и огненной короной Сияет в дымке золотой. Светило ясное, огонь любви святой, Пронзи потемки душ стрелою раскаленной, Погожим днем нас удостой. Но солнце всякий раз становится смиренней, Смежает свой слепящий взор, Когда над всей землей, поверх долин и гор, Плывет завеса мглы, скопленье испарений, Скрывая голубой простор. Господень ясен лик, но свет его мы застим Густыми тучами грехов, Когда они ползут, стеля сплошной покров, Всплывают над землей, становятся ненастьем, И черный небосвод суров. Нo полог сумрачный колеблется, редеет. Его пробил могучий свет. Бегите прочь, грехи! Нам солнце шлет привет, Оно своим лучом ваш темный рой рассеет, Развеет — и завесы нет. Из праха нам восстать, над мраком, над могилой, Как день из ночи восстает. И если смерть — врата во тьму, то в свой черед Любой погожий день — кончина тьмы унылой. А жизнь над смертью верх берет. ФИЛИПП ДЕПОРТ * * * Когда я отдохнуть сажусь под тень берез, Амур, отбросив лук, садится на пенечке. Когда пишу стихи — и он кропает строчки. Коль плачу — удержать и он не может слез. Когда пожалуюсь, что много перенес, Предупреждает он: «Знай, это лишь цветочки!» Порою, оторвав полоску от сорочки, Врачует рану мне, что сам же и нанес. Когда невесел я — со мною вместе тужит, И днем и по ночам мне провожатым служит, В сражении щитом прикроет иногда. Куда б я ни пришел — его увижу вскоре. Охотно делит все: и радости и горе. Короче — он со мной повсюду и всегда. * * * Бегут за днями дни, как волны в океан, Бесшумно небеса свершают путь извечный. О смертный! Ты в своей гордыне бесконечной Не ведаешь, что жизнь твоя — сплошной обман. Прошелестят года, как ветры дальних стран. Мгновенно пролетит срок жизни быстротечной. Смерть грубо оборвет наш карнавал беспечный, И суеты мирской рассеется туман. Один умрет, как раб, раздавленный судьбою. Другой тоску любви уносит за собою. Блеск славы одному, другому — шум войны. Желаниям людским нет ни конца, ни края. Но для чего, скажи, игра страстей пустая, Коль в землю навсегда вернуться мы должны? |
