Мне никогда не позабыть

Плач Оружейницы Прекрасной,

Как ей хотелось юной быть

И как она взывала страстно:

«О, увяданья час злосчастный!

Зачем так рано наступил?

Чего я жду? Живу напрасно,

И даже умереть нет сил!

Ведь я любого гордеца

Когда-то сразу покоряла,

Купца, монаха и писца,

И все, не сетуя нимало,

Из церкви или из кружала

За мной бежали по пятам,

Но я их часто отвергала,

Впадая в грех богатых дам.

Я чересчур была горда,

О чем жестоко сожалею,

Любила одного тогда

И всех других гнала в три шеи,

А он лишь становился злее,

Такую преданность кляня;

Теперь я знаю, став умнее:

Любил он деньги, не меня!

Но он держал меня в руках,

Моею красотой торгуя.

Упреки, колотушки, страх, —

Я все прощала, боль любую;

Бывало, ради поцелуя

Я забывала сто обид…

Доныне стервеца люблю я!

А что осталось? Грех и стыд.

Он умер тридцать лет назад,

И я с тоскою понимаю,

Что годы вспять не полетят

И счастья больше не узнаю.

Лохмотья ветхие снимая,

Гляжу, чем стала я сама:

Седая, дряхлая, худая…

Готова я сойти с ума!

Что стало с этим чистым лбом?

Где медь волос? Где брови-стрелы?

Где взгляд, который жег огнем,

Сражая насмерть самых смелых?

Где маленький мой носик белый,

Где нежных ушек красота

И щеки — пара яблок спелых,

И свежесть розового рта?

Где белизна точеных рук

И плеч моих изгиб лебяжий?

Где пышных бедер полукруг,

Приподнятый в любовном раже,

Упругий зад, который даже

У старцев жар будил в крови,

И скрытый между крепких ляжек

Сад наслаждений и любви?

В морщинах лоб, и взгляд погас,

Мой волос сед, бровей не стало,

Померкло пламя синих глаз,

Которым стольких завлекала,

Загнулся нос кривым кинжалом,

В ушах — седых волос кусты,

Беззубый рот глядит провалом,

И щек обвисли лоскуты…

Вот доля женской красоты!

Согнулись плечи, грудь запала,

И руки скручены в жгуты,

И зад и бедра — все пропало!

И ляжки, пышные, бывало,

Как пара сморщенных колбас…

А сад любви? Там все увяло.

Ничто не привлекает глаз.

Так сожалеем о былом,

Старухи глупые, седые,

Сидим на корточках кружком,

Дни вспоминаем золотые,—

Ведь все мы были молодые,

Но рано огонек зажгли,

Сгорели вмиг дрова сухие,

И всех нас годы подвели!»

Я знаю, кто по-щегольски одет,

Я знаю, весел кто и кто не в духе,

Я знаю тьму кромешную и свет,

Я знаю — у монаха крест на брюхе

Я знаю, как трезвонят завирухи,

Я знаю, врут они, в трубу трубя,

Я знаю, свахи кто, кто повитухи,

Я знаю все, но только не себя.

Я знаю летопись далеких лет,

Я знаю, сколько крох в сухой краюхе

Я знаю, что у принца на обед,

Я знаю — богачи в тепле и в сухе,

Я знаю, что они бывают глухи,

Я знаю — нет им дела до тебя,

Я знаю все затрещины, все плюхи,

Я знаю все, но только не себя.

Я знаю, кто работает, кто нет,

Я знаю, как румянятся старухи,

Я знаю много всяческих примет,

Я знаю, как смеются потаскухи,

Я знаю — проведут тебя простухи,

Я знаю — пропадешь с такой, любя

Я знаю — пропадают с голодухи,

Я знаю все, но только не себя.

Я знаю, как на мед садятся мухи,

Я знаю Смерть, что рыщет, все губя

Я знаю книги, истины и слухи,

Я знаю все, но только не себя.

Мы вкус находим только в сене

И отдыхаем средь забот,

Смеемся мы лишь от мучений,

И цену деньгам знает мот.

Кто любит солнце? Только крот.

Лишь праведник глядит лукаво,

Красоткам нравится урод,

И лишь влюбленный мыслит здраво.

Лентяй один ие знает лени,

На помощь только враг придет,

И постоянство лишь в измене.

Кто крепко спит, тот стережет,

Дурак нам истину несет,

Труды для нас — одна забава,

Всего на свете горше мед,

И лишь влюбленный мыслит здраво.

Кто трезв, тем море по колени,

Хромой скорее всех дойдет,

Фома не ведает сомнений,

Весна за летом настает,

И руки обжигает лед.

О мудреце дурная слава,

Мы море переходим вброд,

И лишь влюбленный мыслит здраво.

Вот истины наоборот;

Лишь подлый душу бережет,

Глупец одии рассудит право,

Осел достойней всех поет,

И лишь влюбленный мыслит здраво.