Итак, я остался без ответа на главный вопрос: является ли этот, столь точно и подробно описанный, столь интригующий туземцев обычай фактом в том смысле, что он реально практикуется? Или лишь, что он мог бы практиковаться при случае? Или же это просто один из тех обычаев, которые живут только в легендах и верованиях, но никогда не имели ничего общего с реальной действительностью?

Самое большее, что можно сказать с уверенностью, — это то, что yausa,если он вообще происходил, происходил крайне редко, — ведь в старину у чужака было даже меньше, чем теперь, возможностей посетить эти негостеприимные районы, враждовавшие со всеми соседями и всегда готовые тем или иным способом причинить визитеру зло. Самое меньшее, что можно сказать о рассматриваемой традиции, это что она — устойчивый миф, опирающийся на живой интерес и твердую убежденность туземцев. Миф приписывает женщинам данного региона воинственность, окружает их в период прополки кольцом абсолютного табу и придает их коллективной работе в огороде характер половой исключительности. Единственной параллелью этому в фольклоре является легенда о Кайталуги, стране сексуально ненасытных женщин (см. гл. XII, разд. 4); и в самом деле, в ней можно найти оргиастический характер бытующего на юге kayasaперетягивания каната и kayasaэротического царапанья, а также большую сексуальную грубость [79].

Характерно, что все туземцы проявляют интерес к описываемому обычаю, и он их забавляет. Когда бы речь ни заходила о чем-то близком или ассоциирующемся с ним — об огородах, совместной работе, положении женщин, о драке или сексе, — непременно вспоминают yausaи пускаются в наглядные и детальные описания, так что в конце концов этот сюжет становится пугалом для антрополога. Лишь однажды я обнаружил, что он может быть действительно полезен. В одной из прибрежных общин, известных угрюмостью, замкнутостью и грубым нравом обитателей, у меня возникли особые сложности с поиском подходящих информаторов. Однажды после полудня я работал с группой информаторов, которые сидели под большим баньяновым деревом на берегу лагуны и не выказывали особой расположенности к общению со мной. Это был один из тех вялых и бесплодных периодов в работе, хорошо знакомых каждому полевику, когда он, обнаруживая в получаемой информации лишь белые пятна и несообразности, делается раздражен и наскучивает своим туземным наставникам, а они — ему; когда заточение в глубоко чуждую и лишенную для него эмоционального смысла культурную атмосферу тяжело давит, и все склоняет антрополога к тому, чтобы дезертировать отсюда любой ценой. Я был именно в таком состоянии духа, и лагунный пейзаж, столь чарующий и однообразный, олицетворял для меня этот соблазн, привлекая мой взгляд к смутно виднеющимся Койя, южным горам архипелагов Амфлетт и д'Антркасто, куда лежал мой путь назад, в цивилизацию. Я посмотрел на берег (илл. 63) и позавидовал нескольким приезжим с юга, которые должны были уплыть домой через день или два. Разговор увядал, и я не мог извлечь из моих информаторов ничего, пока нам не случилось набрести на тему уаша.Немедленно туземцы сделались разговорчивыми и артистичными; их смех и воодушевление привлекли других людей, и вскоре я был окружен группой мужчин, среди которых мне удалось найти несколько приемлемых информаторов для дальнейшей работы. В то же время мне был на практике продемонстрирован контраст между тем, как представляют yausaте, у кого этот обычай есть, и те, у кого его нет. Местные мужчины изображали его в очевидно карикатурном виде как постыдный и дикий; издевательский смех мужчин и забавные преувеличения были ясным свидетельством того, насколько они ощущают себя выше погруженных во мрак язычников, которые это практикуют. Но гости с юга, кое-кто из которых прибыл из Окайяуло и Бваделы, родины yausa,в более позднем разговоре придерживались иной точки зрения и не выказывали какого-либо смущения. Они хвастливо поведали мне, что ни один чужак не смеет даже появиться в их дистрикте в эту пору, что сами они — единственные, кто может там свободно передвигаться, что их женщины полют огороды лучше всех, и что они — самые сильные на острове. Два дистрикта, о которых идет речь, на протяжении веков поддерживают контакты друг с другом, говорят на одном языке и имеют сходную культуру. Тем не менее ни сам обычай yausa,ни склад мышления, его характеризующий, даже и не начинали распространяться к соседям. Ментальные установки тех и других вполне соотносимы и соответствуют друг другу, но каждый дистрикт испытывает чувство превосходства над другим, что проявляется в опровержении точки зрения соседей.

В ходе нашего исследования мы постепенно приближаемся к главной цели, получая все более детальное представление о сексуальной жизни туземцев. Сначала мы просто сделали общий обзор их социальной организации и хозяйственной деятельности, в той степени, в какой это затрагивает положение соответственно мужчины и женщины в общине. Мы изучали сходства и различия этого положения в частной и публичной жизни,

в работе и в игре, в магических и религиозных отправлениях, а также в повседневном быту.

Затем, приближаясь к нашей специфической теме, мы проследили за типичным развитием ухаживания и нашли, что оно ведет к браку и рождению детей. В предыдущей главе мы описали некоторые обычаи, которые обогащают и разнообразят привычное течение ухаживания.

Теперь же, с еще более близкого расстояния, нужно будет проследить за тем, как развивается любовный флирт. Мы должны изучить природу их любовного интереса друг к другу и тех уз, которые их объединяют.

На всем протяжении повествования я старался не только сформулировать норму, но и показать исключения из нее, очертить то, что можно было бы назвать амплитудой колебаний, т. е. поле, в пределах которого люди обычно пытаются (и порой им это удается) обойти строгое правило. Поскольку мы сейчас приступаем к изучению более интимного поведения, где правила менее жестки, для нас важнее становится дать динамичное описание того, как то или иное правило или институт реально действуют, нежели описывать, как закону и морали надлежит действовать по представлениям туземцев, или как им хотелось бы, чтобы они действовали.

В целом, по мере того, как от больших фундаментальных, четко определяемых институтов, таких как семья, брак, родственная организация, клан, экзогамия, правила ухаживания, этнограф переходит к разнообразным деталям личной жизни, методы его наблюдения должны усложняться, а результаты — становиться менее надежными. С этим ничего не поделаешь, зато в утешение можно вспомнить, что даже в наиболее точных областях человеческой мысли и опыта теоретически полученный результат верифицируется только в определенных пределах. Самое точное человеческое наблюдение — всего лишь приблизительно, и все, что даже химик или физик могут сделать, — это оговорить границы, в которых происходят отклонения. При исследовании целостных институтов, таких, как брак или семья, этнографу, если он ведет достаточно интенсивную полевую работу, следует больше полагаться на наблюдение, нежели на то, что сообщают туземные информаторы. Но когда имеешь дело с более тонкими сферами поведения, этому правилу, к сожалению, не всегда удается следовать. При изучении сексуального влечения и нарастания страсти непосредственное наблюдение всегда затруднительно, а порой и невозможно, и большую часть информации приходится

собирать на основании доверительных признаний и сплетен.

Этнограф должен быть бдителен по отношению ко всему, что происходит вокруг него. Он должен терпеливо завоевывать себе доступ к деревенской жизни, установив такие дружеские отношения, которые бы поощряли непринужденные доверительные признания и передачу интимных сплетен. Он должен ad hocпроверять информацию, сопоставляя ее с замечаниями, неосторожно отпускаемыми людьми, он должен вскрывать то, что