Настает и мой черед для укладки.

— Я бы хотела, чтобы это выглядело естественно.

— Не беспокойтесь, дамочка, не будет ничего экстравагантного. Я уже вижу, какой стиль вам подойдет.

Ей везет: я лично ничего не вижу.

Толкая перед собой тележку, наполненную бигуди, защипками и зажимами, к хозяйке приближается Шанталь. Парикмахерша сухо командует:

— Валик. Нет, не этот, большой. Защипку. Зажим. Средний валик. Я сказала — средний! — Потом очень любезно она обращается ко мне — клиентке, пациентке: — Вот увидите, будет отлично.

Она вьется вокруг моей головы, усеивая свой путь бигуди. Ручку гребенки зажала в зубах, тут поправляет прядь, там наклонится, чтобы укрепить валик, поднимается на цыпочки, руки у нее так и летают. Она протискивается, расставив ноги, между мной и туалетом. Ее обтянутый штанами живот оказывается на уровне моего лица. У меня возникает желание просунуть руку между ее ляжками — посмотрим, что будет. Я удерживаюсь. Она обходит меня вокруг и кончает свою акробатическую работу.

— Зажим, Шанталь, скорее. Сетку.

Она обертывает все сооружение розовой нейлоновой сеткой, выщипывает маленькие чувствительные волоски, оставшиеся у самой шеи, и посылает меня сушиться.

— Для дамы полчаса, Шанталь!

— Да, мадам.

Отрегулировав температуру, Шанталь включает аппарат и сажает меня под каску сушилки.

Я отрезана от мира шумом и жарищей, охватившими мою голову. Чувствую, как мои прекрасные уши начинают пылать. Вся извиваясь, хозяйка спрашивает меня знаками, все ли в порядке. Я умудряюсь утвердительно кивнуть головой, несмотря на то что бигуди цепляются за каску. Я поджариваюсь, но все отлично.

Не буду сидеть, сложив руки на коленях, как наказанная пансионерка. Возле меня на низеньком столике множество газет и женских журналов. Я могу найти в них драгоценные советы, как становиться день ото дня краше, моложе и элегантнее. В общем-то, если не все женщины фотогеничны, так это лишь оттого, что они этого не хотят. Виновны в небрежении собой, а это — невежливо по отношению к обществу. Уродливые, спрячьтесь или употребляйте крем «Машен-Шоз», № 6. Все возможно: завить волосы, развить, покрасить, перекрасить самые ужасные патлы. Можно придать носу форму птичьего клюва или картофелины, подбородок сделать галошей или вовсе убрать его. Груди можно подтянуть. Применяйте средства против воспаления кожи, против жировых отложений, против расширения вен, против синяков, против красных пятен на лице, против рубцов на коже, против тумана. Станьте предметом мечты. Изгоните ваше неблаговидное естество и купите модное. Иначе — провал, отсутствие любви.

Предпочитаю читать газету «Уэст-Франс». Отыскиваю сегодняшний номер и читаю местную страничку. Замираю перед заманчивым заголовком:

Под заголовком читаю:

А дальше — заметка, от которой у меня леденеет сердце.

Наш специальный корреспондент отправился на место происшествия, чтобы уточнить, если не понять, последовательность событий, которые привели, по-видимому, умственно неполноценную Маривон Т. к столь омерзительному поступку.

С большим трудом наш специальный корреспондент получил сведения от потрясенного мужа и интервьюировал людей из окружения Маривон Т.

Мы помещаем здесь репортаж об этой плачевной истории, который, несомненно, заинтересует наших читателей.

— Мсье Т., могли бы вы предвидеть что-нибудь подобное, исходя из повседневного поведения вашей жены?

— Нет, я ничего не могу понять, у нас было все для счастья. Она держалась за свой очаг и привычки. Я потрясен. Даю слово, ничего не понимаю.

— Мсье Т., вы возмущены поведением вашей жены?

— Разумеется, черт побери, да! Нельзя вот так взять и все перечеркнуть. Я очень страдаю. Вы понимаете?

— Мсье Т., хотите ли вы передать что-либо вашей жене? Если она читает нашу газету, то это до нее дойдет.

— Да, спасибо. Маривон, если ты прочтешь это послание, умоляю тебя от своего имени и от имени сына: возвращайся.

Маленький сын виновницы происходящего входит в комнату, где мы находимся. Очаровательный четырехлетний мальчуган. Сейчас он произносит в мой микрофон свои первые жестокие слова: «Мама — дрянь».

Покинув несчастную семью, я отправился на место работы Маривон Т. Я расспросил ее непосредственного начальника, сурового, но справедливого человека, который заявил: «Это была в общем-то честная работница. Я могу лишь сказать, что она выполняла положенную работу — ни больше ни меньше. — И конфиденциально добавляет. — Но у нее была тенденция поиздеваться над дисциплиной».

Близкая подруга Маривон тоже соглашается поговорить со мной. «Маривон — лучший мой друг, по крайней мере, я ее очень любила. Ей иногда приходили в голову странные идеи, но тем не менее она была лучшей моей подругой».

Из собранных свидетельств возникает неприглядная личность Маривон Т. Малоразвитая интеллектуально, недисциплинированная, эксцентричная, эта женщина, довольно-таки невзрачная, несомненно, давно уже вынашивала, в силу отсутствия прочных моральных устоев, мысль о преступлении, которое она столь обдуманно совершила. Чудовище носило личину матери, супруги, трудящейся женщины.

Наш специальный корреспондент хорошо вскрыл ее сущность, но пока она все еще не поймана. Маривон Т. проскальзывает сквозь дыры в сети, которую раскинули органы охраны порядка. Известите ближайшие комиссариаты или жандармерию, если обнаружите где-либо подозреваемую.

Кладу обратно газету. Я потрясена. Ну и история! Неужели я убила пилкой для ногтей в одном из городков побережья коммивояжера, возможно отца семейства. Я виновна в смерти человека, и меня преследует вся французская полиция! Нелепая выдумка! Я, вероятно, не то прочитала. Невзирая на невыносимую жарищу под сушилкой, я становлюсь белой как полотно — только уши пылают. Плохо прочитала. Снова беру газету. Заметка исчезла. На ее месте — краткие сообщения о событиях дня. Собрание ассоциации старых альпийских охотников. Выдача кубка женской футбольной команде в Пордике. Кража зеркала с машины на стоянке в ночь с понедельника на вторник. Становится жалко добросовестного журналиста, который заходит в комиссариат, чтобы ознакомиться с поступившими жалобами, в надежде на долгожданную сенсацию.

Меня нет в газете. Меня не разыскивают. К тому же я закамуфлировалась, и никто меня вообще не узнает.

Другую клиентку, еще не остывшую, уже причесывают. Жесткие пряди волос теперь, когда с них сняты бигуди, упругими спиралями покрывают ее голову. Словно шарикоподшипники. Несколько взмахов щетки все это приводят в порядок. Облако лака на сооружение, и среди всеобщего ликования дама торопится уйти. Она пришла хорошо причесанной и уходит такой же, без каких-либо изменений. Вероятно, я чего-то не заметила. Я-то хочу получить за свои деньги все что положено.

Полчаса истекло, я высовываю голову. Жду. Парикмахерша ощупывает бигуди, удостоверяясь, что не осталось непросохших прядей. Хорошо. Теперь уже недолго. Метаморфоза заканчивается. Это не воображение, я действительно стала совсем другой с этими короткими завитыми волосами. Недурно. Начинается новая жизнь!

Последний раз я была в парикмахерской перед свадьбой — моей свадьбой. Хотелось привлечь внимание кверху моей персоны, чтобы избежать взглядов на живот, где уже шевелился ребеночек. Все было исполнено по соответствующим правилам, чтобы удовлетворить родню, жаждавшую эмоций и шампанского. Нас мигом окрутили, и поначалу я даже мужские штаны подшивала с восторгом.

Прогуливаю свою победоносную голову по Пемполю. Утро кончилось. Если бы подружки меня увидели, то не сразу бы узнали.

«Маривон перестроила себе фасад!»

Сейчас они в столовой и воюют с бифштексами, которые никакой нож не берет — «…вырезаны из той части туши, ради которой животное и привели на бойню».