Я послала за лордом Розбери и предложила ему стать премьер-министром. Он явился и, согласившись принять этот пост, не выразил особого воодушевления. Он оказался слабым политиком с самого начала своей деятельности. Он разослал своим коллегам обращения с просьбой о поддержке — но, как и все соперничающие политические деятели, они ему в ней отказали.

Это был конец либеральной партии Гладстона. Страна не была готова к такой политике. Выдвигались самые невероятные предложения: ввести самоуправление в Ирландии, улучшить или упразднить палату лордов, отделить церковь от государства в Уэльсе и даже запретить продажу спиртных напитков.

Его партия потеряла места на дополнительных выборах, и, пробыв на своем посту около года, он подал прошение об отставке.

Парламент был распущен, к моему большому удовольствию, победу на выборах одержали консерваторы, и ко мне явился лорд Солсбери. Теперь рядом со мной был новый премьер-министр и мой старый друг.

Еще одним ярким событием в тот год стала помолвка Аликс с цесаревичем Николаем[79]. Хотя я подозрительно относилась к русским, я понимала, какой это был блестящий брак для Аликс — одной из моих самых любимых внучек. Она была красива, умна и чувствительна и… дочь моей любимой Алисы, что само по себе делало ее для меня еще дороже. В течение трех недель моя милая девочка стала женой и императрицей, так как умер Александр III[80] и его место занял Николай с моей Аликс.

Еще одним поводом для радости было рождение сына у Георга и Мэй, вызвавшее всеобщее восхищение, потому что я теперь стала прабабушкой.

Нельзя ожидать, чтобы жизнь постоянно оставалась безмятежной. Но я никак не могла предвидеть ужасной трагедии, вскоре постигшей нас. Генри Баттенберг покинул нас, чтобы поступить в экспедиционный корпус.

Видимо, его решение было продиктовано тем, что он считал проводимую им жизнь между Осборном, Виндзором и Букингемским дворцом скучноватой. Как бы то ни было, он пожелал уехать, и великодушная Беатриса не стала возражать. Я говорила ему, что он не перенесет климата Африки, но это не произвело на него никакого впечатления.

Мои слова оказались пророческими — очень скоро пришла телеграмма, где сообщалось, что у Генри лихорадка. Целую неделю мы ожидали известий. Двадцать второго мы получили новую телеграмму — Генри умер.

Моя бедная Бэби! Она была вне себя от горя. Они с Генри так любили друг друга. Я знала, какую боль, тоску, отчаяние ей придется испытать, потеряв любимого, — я все это уже пережила. Счастье вновь покинуло нас.

Мне было семьдесят восемь лет, и приближалось шестидесятилетие моего царствования. Пожалуй, никто из монархов не правил столько. Я пробыла на троне дольше даже, чем мой безумный дед Георг III, который царствовал пятьдесят девять лет и девяносто шесть дней.

Все настаивали на торжественном праздновании юбилея. Я согласилась, сказав, что желала бы, чтобы проводимые торжества явились бы отражением величия и славы нашей империи. Она создавалась в мое царствование, и я хотела, чтобы все это знали.

Это было поистине великое событие, которое я не забуду, пока жива. Я желала, чтобы меня увидело как можно больше людей; мне очень бы хотелось, чтобы они поняли — я трудилась для них шестьдесят долгих лет, и моей главной целью всегда было их благополучие.

Гром пушечных выстрелов в парке возвестил начало великого дня. Казалось, что все население Лондона вышло на улицы, повсюду были толпы народа, восторженно приветствовавшие меня. На одном полотнище были начертаны слова: «Она принесла своему народу блага на многие лета», а на другом: «Наши сердца — твой трон». Какие прекрасные чувства!

Я была так горда. О, если бы Альберт был со мной рядом, моя чаша радости была бы полна. Он так много сделал, не только для меня, но для всех этих людей, а они никогда этого не понимали и не поймут. Я ехала в окружении моей семьи, эскорта и представителей из Индии, Австралии, Южной Африки, Канады, Кипра, Гонконга и Борнео. Все могущество империи было представлено в этой процессии. Я надеялась, что народ проникнется сознанием величия своей страны и будет всегда хранить его.

Я проехала из Букингемского дворца до собора св. Павла, где состоялся благодарственный молебен, а потом через Лондонский мост в бедные районы столицы на южном берегу Темзы. Обратно мы ехали через Вестминстерский мост и Сент-Джеймс-парк.

Я была так тронута приветствиями и выраженной в них любовью, что едва сдерживала слезы. Я ужасно устала, но была счастлива. Я всегда дорожила любовью народа и страдала, когда люди отворачивались от меня. Но теперь они были со мной. Меня очень растрогало и насмешило, когда на одной из бедных улиц кто-то крикнул: «Давай, давай, старушка!» Я улыбнулась в ответ и помахала рукой.

Меня очень порадовал прием, оказанный Берти. Раздавались крики: «Добрый старина Тедди!» Я надеялась, что скандалы, в которых был замешан мой сын, уже забыты.

Вернувшись во дворец, я разослала телеграммы во все города империи. Я от всего сердца благодарила моих возлюбленных подданных. Да благословит их Бог.

Я была совершенно измучена, но так счастлива. Шестьдесят лет! Это действительно великое событие.

Теперь я стара и очень устала, а годы летят с ошеломляющей быстротой. Столько всего случилось после юбилея. Год спустя умер Гладстон. Он был хороший человек, хотя я его и не любила. Обе палаты прервали свои заседания и отдали дань его памяти. Толпы народа пришли проститься с человеком, которого они называли «своим Уильямом». Его похоронили возле сэра Роберта Пиля и лорда Биконсфилда.

Глубокая печаль омрачила мои дни. Произошли ужасные события, такие, как Бурская война и боксерское восстание в Китае против иностранцев[81]. Но меня поразила еще и личная трагедия. Выяснилось, что мой бедный Альфред страдал болезнью горла, очень напоминавшей ту, что была у Фритца. Зная, чем это может закончиться, я с ужасом наблюдала за угасающим здоровьем сына. К моему великому горю, я оказалась права! Мой бедный милый сын! Потеря еще одного ребенка в восемьдесят один год — это жестоко! Я так стара, так устала, что готова к тому часу, когда Господь призовет меня.

Все чаще я сижу и предаюсь грезам о прошлом. И этот мир грез, постепенно все более и более овладевавший мною, почти начал заслонять предо мною мир действительности. Я вижу себя и других намного яснее, чем все это представлялось мне тогда. Я вижу себя маленькой девочкой с Лецен и мамой. Как я была импульсивна, с какой готовностью я высказывала и свою привязанность, и ненависть.

С приходом в мою жизнь Альберта многое изменилось. Прежде я была легкомысленна, считавшая верхом блаженства танцевать допоздна. Иногда я задумываюсь над тем, какой бы я стала, не войди в мою жизнь Альберт. Осталась бы я веселым, смешливым созданием? Пожалуй, нет. Судьбой мне было предназначено иное. Но Альберт помог мне стать такой, какая я есть. Я всегда хотела быть хорошей. «Я буду хорошей» — именно эти слова сказала я, узнав, что меня ожидает корона. И я была намерена сдержать это обещание. Я думаю, одним из моих отличительных качеств всегда была честность.

Люди, сыгравшие самую значительную роль в моей жизни и пользовавшиеся моим большим расположением, были все мужчины: дядя Леопольд, лорд Мельбурн, мой любимый Альберт, лорд Биконсфилд и Джон Браун… все мужчины. Это знаменательно. Я думаю, я из тех женщин, которым необходимо верховенство мужчины. Правда, это не раз ставило меня в неловкое положение, так как по положению я была выше всех: я была королева, а они — мои подданные… все… даже Альберт.

Я всегда была сентиментальна и, пожалуй, немного наивна. Теперь, вспоминая прошлое, я спрашиваю себя, не влияло ли это на мое представление о людях. Альберт сформировал меня и всегда казался мне совершенством, несравнимым. Но был ли он совершенством и был ли наш брак таким счастливым? Подумав об этом, я вспомнила наши ссоры — всегда по моей вине — во всяком случае, так говорил Альберт. Но всегда ли это была моя вина? Не стал ли Альберт святым после смерти — и не стал ли тогда идеальным и наш союз?