Произошло одно недоразумение, болезненное для меня, когда архиепископ надел кольцо не на тот палец, для которого оно было мало. Я чуть не вскрикнула от боли, и потом мы с трудом его сняли.

Я испытала чувство облегчения, усевшись в экипаж с короной на голове и скипетром и державой в руках. Мы поехали в Букингемский дворец. Мы выехали из аббатства в половине пятого и вернулись во дворец только после шести.

Там я застала Лецен и Шпет. Они помогли мне переодеться, и я сказала Шпет, как я была рада ее вновь видеть.

— Я так гордилась вами, — сказала Лецен. — Вы выглядели… превосходно. Все так думают. А теперь вы устали.

— Нет, — сказала я. — Я только возбуждена. Какое было великолепное пение.

— Это вы были великолепны, — сказала преданная Лецен. Она и Шпет посмотрели друг на друга и заплакали.

— Это не повод для слез, — сказала я. — Это самый замечательный день в моей жизни, и я никогда его не забуду.

Ко мне бросился Дэш, испугавшийся, что о нем забыли. Он вскочил мне на руки и стал лизать мне лицо.

— Побольше уважения, Дэши, — сказала я, — твоя хозяйка — коронованная королева. Но для него это не имело значения.

— Тебе пора мыться, несносный пес, — сказала я, — ты купался в пруду, а потом валялся на траве. Я засучила рукава и стала мыть Дэша.

— Странное занятие после коронации, — сказала Лецен.

Мы ужинали в восемь. С нами были мои дяди, сестра и брат и, к моему удовольствию, лорд Мельбурн.

За столом я сидела рядом с дядей Эрнстом, а с другой стороны сидел лорд Мельбурн, как будто защищая меня от дяди Эрнста с его скверной репутацией. Но я должна сказать, что на коронации он вел себя безупречно и никто бы не заподозрил, что у него были виды на мой трон. Лорд Мельбурн спросил меня, устала ли я.

— Нисколько. А вы?

— Нет. Я должен признаться, что меч, который я должен был нести, был тяжеловат. Как это вы справились со скипетром и державой?

— Корона была мне тяжела.

— Это символично, — сказал он. — Королевские обязанности иногда тяжелы.

— Если нет хорошего премьер-министра, который может помочь. Он пожал мне руку.

— Вы выполнили все отлично, — сказал он. — Превосходно. Костюм к вам очень шел, особенно далматик. — Затем он рассказал, как приветствовали представителя Франции маршала Сульта, и заметил, что англичане очень снисходительны к своим врагам, настолько, что они особенно восторженно приветствовали Сульта, чтобы он не заподозрил их во враждебности, а может быть, это было из-за его великолепного мундира или потому, что он дал нам шанс разбить французов при Ватерлоо.

Лорд Мельбурн очень остроумно говорил о национальных особенностях англичан, чем меня очень насмешил. Он сидел возле меня целый вечер и снова и снова говорил о том, как прекрасно я все исполнила.

— Были моменты, — призналась я, — когда я не знала, что делать. Мне должны были объяснить заранее. Некоторые из этих духовных особ понимали не больше меня.

— В таких делах нельзя советовать, — сказал лорд Мельбурн. — Человек должен решать сам. И вы все сделали правильно… с таким вкусом. Он нежно взглянул на меня и сказал, как прекрасно, что я совсем не устала.

— Хотя, — добавил он, — вы, наверно, больше устали, чем вам кажется.

— Я почти не спала накануне. На улицах был такой шум, и пальба разбудила меня в четыре часа.

— Людям больше всего мешает спать сознание приближающегося великого события. Вы должны отдохнуть и заснуть с чувством, что все прошло прекрасно благодаря вам.

— Я так и сделаю, — сказала я ему. Но сначала мы вышли на балкон посмотреть фейерверк, а потом я легла спать, и так окончился самый замечательный, самый важный день в моей жизни до сих пор. Теперь я была коронованная королева Англии.

После коронации жизнь стала представляться в менее розовых тонах, и причиной всему был ужасный сэр Джон Конрой. Он все еще оставался во дворце. Мне казалось нелепостью, что я, королева, не могла решить, кому жить в моем собственном доме.

Лорд Мельбурн говорил мне на это: «Короли и королевы располагают меньшей свободой в выборе друзей, чем простые смертные. — Однако, сознавая, что сэр Джон вносил в мою жизнь достаточно много осложнений, он добавил: — Он состоит в штате герцогини. Если бы она его уволила, мы были бы счастливы. Но она его не уволит и он не уйдет, если мы не согласимся на все его чудовищные требования. Поэтому предоставим его самому себе. В свое время он удалится, но мы не можем позволить ему удалиться с триумфом».

И мы оставили его в покое, но он нас в покое не оставлял. Во дворце образовались две партии: одна поддерживала меня, другая — маму. Между придворными мамы и моими постоянно происходили столкновения. Оказавшись отодвинутой на задний план, она хотела, уж если ей не удалось управлять мной, осложнить мое положение, насколько это было возможно. Подобное поведение мамы привело к тому, что я еще больше сблизилась с Лецен. «Вы больше похожи на мою мать, — сказала я ей. Раз-другой я даже назвала ее «мама». — Я буду называть вас как-нибудь по-другому. Например, Дэйзи — маргаритка, я очень люблю маргаритки». Довольная Лецен засмеялась. Для нее это было счастливое время. Она была моей ближайшей советницей — и лорд Мельбурн, конечно. Когда я перечитывала свой дневник, имя лорда Мельбурна встречалось там очень часто, и я решила называть его просто лорд Эм. Ему понравилось, когда я ему об этом рассказала. И он сказал, что это экономично, а экономия — хорошее качество, даже королевы не должны быть слишком расточительны.

В довершение всех моих тревог лорд Мельбурн стал намекать, что ему все труднее исполнять свои обязанности, имея такое незначительное большинство в парламенте.

— Эти проклятые тори, — говорил он, — они мешают нам на каждом шагу.

Я не одобряла резких выражений, но в устах лорда Мельбурна это не звучало оскорбительно, а просто франтовато и смешило меня.

— Хотела бы я, чтобы двор мамы располагался где-нибудь еще, за пределами дворца, — сказала я. Он подумал и возразил, что, будучи не замужем, я едва ли могла жить одна.

— Одна? С Лецен и всеми моими дамами? И это вы называете жить одной! — воскликнула я.

— Незамужним особам полагается иметь дуэнью[33]. Таков обычай, и как бы мы ни презирали обычаи, часто бывает легче соблюдать их. Так что… пока вы не выйдете замуж, герцогиня должна оставаться с вами.

Это меня слегка огорчило. Мне не хотелось замуж. Я только что стала королевой, народ обожал меня, я провела самый замечательный год в моей жизни, и мне не хотелось ничего менять в ней.

Но перемены все же наступили. Настроение у меня упало. Вместо того чтобы бодро вскакивать с постели по утрам, я лежала, раздумывая о том, что должно произойти днем, и это не казалось уже так увлекательно, как раньше. Я стала полнеть. Было столько ужинов, которые приходилось посещать и, конечно, есть тоже. Люди всегда наблюдают за тем, что делает королева, и обсуждают ее поступки, причем сильно преувеличивая. Я это поняла, когда услышала, как в народе на улицах заговорили, что я пополнела. Я была вне себя. Тем более что в этом была доля правды.

— Вам это полезно, дорогая, — утешала меня Лецен. — Вам необходимо хорошее и обильное питание. Лорд Мельбурн не сказал ничего утешительного.

— Надо больше двигаться, — посоветовал он.

— Я езжу верхом, но не люблю пеших прогулок.

— Иногда приходится делать то, что мы не очень любим.

— Ходить… на холодном ветру! У меня мерзнут руки и ноги.

— Нужно ходить быстрее, тогда ноги не будут мерзнуть, а на руки надевать перчатки.

— У меня руки краснеют от холода, поэтому я и ношу кольца, чтобы скрыть красноту, а из-за колец не наденешь перчатки.

— Следовательно, надо снять кольца и гулять в перчатках. Это было бы более благоразумно.

Я уловила недостаток сочувствия в его словах, и мне показалось, что он критически относился к моей полноте.