— Ее должны увезти, чтобы похоронить в Шотландии в фамильном замке.

— Жаль, что она умерла не там. Это избавило бы нас от многого беспокойства.

— Мне придется поехать на похороны. Несколько мгновений лорд Мельбурн молчал. Потом сказал:

— Я думаю, это было бы неблагоразумно.

— Но что скажут, если меня не будет? — Меня беспокоит, что они скажут и… сделают, если вы там будете.

— Вы думаете, они могут повредить мне?

— Нет ничего необычного в том, что люди иногда выражают свое недовольство монархами. Я закрыла лицо руками.

— Смотрите на это как на жизненный опыт, — утешил меня лорд Мельбурн.

— Вы не думаете, что если бы я не слушала сплетни… если бы я была на ее стороне…

— Тогда не было бы никаких претензий. Вы бы были на стороне ангелов.

— Как бы мне этого хотелось!

— Я думаю, — сказал он, — что вы должны послать свой экипаж. Но ни под каким видом не ехать сами. Я этого не позволю.

Я хотела возразить, но в его голосе была такая твердость и — да, даже страх. Дело оказывалось серьезнее, чем я думала.

— Они везут ее тело в замок Лудон на барже, и, к несчастью, кортеж отправляется из дворца. По всему маршруту следования будут выставлены полицейские. Они собираются отправиться в шесть утра, я распоряжусь, чтобы они отбыли двумя часами раньше. И все равно соберется толпа. Я уверен, что некоторые будут ждать всю ночь, чтобы увидеть кортеж.

Как он заботлив, подумала я, и как я счастлива, что он со мной. И тут же ко мне вернулась ужасная мысль: надолго ли?

Это был тяжелый день, когда Флора отправилась в последний путь домой. На улицах собрались толпы, чтобы увидеть, как гроб будут переносить на баржу. Меня глубоко оскорбило, когда кто-то бросил камень в мой экипаж. Лорд Мельбурн пытался меня утешить:

— Этот камень ничего не значит. Они не против вас. Народ всегда считает, что в том, что случается, виноваты только высшие сферы. Мне кажется, надо перестать обо всем этом говорить — ее больше нет, и все. А через год люди станут спрашивать: «А кто такая Флора Гастингс?» Хотелось бы мне ему верить.

Трагедия, произошедшая с леди Флорой, произвела на меня гнетущее впечатление. И я долго не могла освободиться от печальных воспоминаний и размышлений. Лорд Мельбурн старался ободрить меня и отвлечь разговорами на самые разные темы. Однажды он решил поговорить со мной о замужестве.

— Замужество? О, я давно об этом не думала. Вы знаете, дядя Леопольд всегда хотел, чтобы я вышла за кузена Альберта.

— Да, — сказал лорд Мельбурн. — Он выражал это желание достаточно ясно. Но замуж выходить предстоит вам. Что вы об этом думаете?

— Я не имею желания выходить замуж… пока.

— Вот как? Вам двадцать лет. Возраст подходящий… особенно для королевы.

— Я думаю, лучше будет отложить это на некоторое время, — засмеялась я. — Я так долго была вашей ученицей, что усвоила ваш образ мыслей. Разве вы не говорите всегда «подождем», когда предстоит решить неприятное или очень сложное дело?

— Совет, который, как мне кажется, неоднократно оказывался полезным.

— Вот именно. Его-то я и собираюсь придерживаться. А что вы думаете о принце Альберте?

— Он немец.

— Он вам не кажется немножко… серьезным?

— Таково большинство немцев.

— Он всегда уставал по вечерам и не хотел танцевать.

— А ваше величество неутомимы и любите танцевать.

— Я не думаю, что дяде Леопольду следует выбирать мне мужа.

— С этим я вполне согласен. Но над этим следует задуматься. Нельзя забывать об угрозе со стороны Кумберленда.

— Но я еще молода, и хотя народ любит меня меньше после истории с Флорой Гастингс, они все же не захотят Кумберленда.

— Королевам следует думать о будущем. Вам недурно было бы подумать серьезнее о замужестве.

— Дядя Леопольд считает, что между мной и Альбертом есть какое-то согласие на этот счет. Когда он посетил меня в Кенсингтонском дворце, до того как я стала королевой, он произвел на меня очень хорошее впечатление. Лорд Мельбурн кивнул:

— Это было давно.

— Люди меняются, — сказала я.

— Некоторые становятся королевами, а это действительно большая перемена. Я засмеялась, но потом задумалась и ответила уже серьезно:

— Если бы в народе забыли, что меня не любят, и если бы мы могли отбиться от тори… если бы все могло продолжаться, как сейчас… я бы не желала ничего лучшего.

— «Если» — очень важное слово, и жизнь редко остается неизменной.

— Вы думаете, что я должна выйти замуж?

— Я нахожу, что вам нужно над этим задуматься.

Я погрузилась в воспоминания, но теперь о дяде Леопольде. Я по-прежнему любила его. Он заменил мне отца, такое я не могла забыть. Я отдалилась от него только потому, что он хотел вмешиваться в английскую политику.

Мне было хорошо известно, что он страстно желал моего брака с Альбертом. Он любил Альберта также как и меня. Брак со мной был бы очень выгоден для Альберта. Ведь он был только младшим сыном немецкого герцога. А для меня? Дядя Леопольд считал, что Альберт такой умный и хороший и что он смог бы стать мне помощником. Он заботился о нашем общем благополучии.

Но я была не уверена. Я очень повзрослела с тех пор, как впервые увидела Альберта и увлеклась им. К тому же дядя Леопольд так много говорил о его добродетелях, что, когда я его увидела, он предстал передо мной в ореоле красоты и добра. Я была молода и впечатлительна… быть может, я такой и осталась… но под мудрым руководством лорда Мельбурна я повзрослела.

Штокмар покинул нас, потому что дядя Леопольд хотел, чтобы он посвятил все свое внимание Альберту. Он ясно сознавал, что Штокмар мало чем может на меня воздействовать, так как я целиком предалась лорду Мельбурну и слушала только его советы.

Я решила откровенно написать дяде Леопольду и объяснить ему, что вполне довольна существующим положением вещей и что Эрнсту и Альберту не стоило приезжать в Англию… пока. Ведь об Альберте я не могла сказать ничего определенного, до тех пор пока не увижусь с ним опять, но я не желала, чтобы на эту встречу возлагались какие-нибудь надежды. Поскольку у меня не было необходимости принимать какое-либо решение… по крайней мере в ближайшие два или три года.

Отослав письмо, я почувствовала облегчение. Оно должно было прояснить дяде Леопольду мое настроение.

Я закружилась в вихре развлечений по поводу визита еще одного дяди. Это был брат мамы дядя Фердинанд с сыновьями Августом и Леопольдом и дочерью Виктуар. С ними приехал еще один кузен, Александр Менсдорф-Пуйи, сын маминой сестры принцессы Софии и французского аристократа. Александр был обворожителен, у него были такие изысканные манеры, и он был более сдержан, чем другие кузены. В Александре было что-то романтическое. Он относился ко мне с каким-то благоговейным страхом, и, хотя я и уверяла его, что это лишнее, мне это нравилось. Я сказала лорду Мельбурну, что это свидетельствовало о скромности, которая ему вполне пристала.

— Он не настоящий немец, — сказал лорд Эм. — Поэтому в нем нет тевтонской заносчивости.

— Лорд Эм, — сказала я, — мне кажется, вы не любите немцев.

— Было бы ошибкой делать обобщения, — сказал он небрежно, — могут быть и очень милые немцы… но среди них меньше приятных людей, чем среди других народов.

— Например, в Англии, — сказала я с иронией, — джентльмены вроде сэра Джона Конроя или сэра Роберта Пиля.

— Вы порочите почтенного джентльмена, упоминая о нем вместе с этим…

— Пресмыкающимся, — закончила я. — Но вы должны признать, что он хотя бы не немец.

Как всегда, такие визиты слишком быстро подходили к концу. Я поехала в Вулвич проводить их и даже поднялась на борт корабля, на котором им предстояло отплыть. Было множество вздохов, и сожалений, и обещаний встретиться вновь. Я стояла, махая рукой, пока корабль не отплыл, оркестр играл «Боже, храни королеву». На следующее утро я заметила, как просветлело лицо лорда Мельбурна, и сказала: