Телефон вернулся к уху.
– Тайс! – кричала ему Пернилле.
– Я поговорю с ними.
Копы, которых он стряхнул с себя, налетели на него снова, но теперь их было больше. Их стало слишком много.
От машины на дороге отделилась женщина и направилась к нему. В резком свете прожекторов он увидел ее серьезное лицо, длинные каштановые волосы и печальный, пытливый взгляд больших глаз.
– Ради бога, Тайс… – рыдала Пернилле.
Его держало теперь шестеро копов, может, семеро. Свободной оставалась только рука с телефоном.
Бирк-Ларсен перестал сопротивляться. Так спокойно, как только смог, проговорил опять:
– Я отец Нанны. Я хочу знать, что происходит.
Женщина перешагнула через еще одну красно-белую полицейскую ленту. Она не сказала ни слова, просто шла прямо к нему, пристально глядя ему в лицо и жуя жвачку.
Голос, далекий и робкий, совсем не его, произнес:
– Это моя дочь?
– Вам нельзя здесь находиться.
Пернилле была в его ухе, в его голове, она превратилась в одно-единственное слово:
– Тайс?
Женщина остановилась перед ним.
– Там Нанна? – снова спросил Бирк-Ларсен.
Она молчала.
– Это она?
Женщина безмолвно кивнула.
Вопль родился в глубине живота, пронзил его тело снизу вверх, вырвался в сырой ночной воздух. Полный недоуменного горя и гнева и такой громкий, что мог бы достичь Копенгагена сам по себе. Но телефон был рядом. Нет нужды кричать. Пока он боролся, рвался увидеть дочь, Пернилле была с ним и кричала и рыдала тоже.
Мать и отец. И их потерянное мертвое дитя.
Затем вся ярость, вся мощь угасли. Тайс Бирк-Ларсен превратился в плачущего, сломленного человека, слабого и обезумевшего, которого удерживали от падения те же руки, что только что пытались усмирить его безграничную силу.
– Я хочу видеть свою дочь, – молил он.
– Вам туда нельзя, – сказала она. – Мне очень жаль.
Из правой руки мужчины исходил тонкий воющий звук. Лунд шагнула к нему, раскрыла его пальцы. Пальцы работяги, сильные и натруженные, обтянутые старой толстой кожей.
Он не протестовал, когда она взяла у него телефон. Лунд глянула на экран, поднесла аппарат к уху.
– Пернилле. Это Лунд. К вам скоро подъедут наши сотрудники.
После чего она положила телефон к себе в карман, кивнула полицейским, чтобы те увели Бирк-Ларсена, и вернулась к затопленному «форду», блестящему и черному.
Там уже работал рой криминалистов в защитной одежде. Шли своим ходом все положенные процедуры. Ей больше не нужно было ничего видеть.
Черная машина. Черная и блестящая.
Майера она нашла возле крана, с сигаретой во рту. Увидев ее, он затряс головой:
– Мы нашли владельца. Вы не поверите.
Лунд остановилась возле него, ожидая продолжения.
– Автомобиль принадлежит избирательному штабу Троэльса Хартманна, – произнес Ян Майер.
– Того самого? Кандидата в мэры?
Одним пальцем Майер отстрельнул сигарету в канал.
– Да. Глава департамента образования. Красавчик с плакатов. Да. Это он.
3
Вторник, 4 ноября
Букард прибыл вскоре после полуночи. Потом явился дежурный патологоанатом с помощниками. Армия криминалистов измеряла следы протекторов, делала бесчисленные фотографии, огораживала мокрую липкую землю. Они бродили под обложным дождем, выполняя свою работу, оставляя напоследок окровавленный, израненный труп девушки в рваном белье, со связанными лодыжками и запястьями, засунутый в багажник сверкающего черного «форда».
Лунд поговорила с каждым из них. Она была старшим офицером на месте преступления. Никаких мыслей о Марке, Бенгте или Швеции.
Вокруг автомобиля снова замелькали вспышки фотокамеры. Затем наконец команда переместилась к открытому багажнику, начала осматривать раны и синяки на хрупком неподвижном теле и мертвом лице с застывшими светло-голубыми глазами.
Букард спросил, как всегда, о времени смерти. Она сказала ему то, что услышала от патологоанатома: неизвестно. Заявлений за прошедшие выходные не поступало. Судмедэксперты смогут определить только позже.
Старик нахмурился:
– Что за Богом забытое место…
– Мы не уверены, что она умерла здесь. Он не хотел, чтобы ее нашли. Еще день-два такого дождя… – Она посмотрела на криминалистов возле машины. Скоро ее увезут. Нужно еще позаботиться о семье. – И отпечатки шин смыло бы без следа.
Букард ждал.
– Он знал это место, – сказала Лунд. – Он знал, что делает.
– Причина смерти?
– Точно пока неизвестно. Она подверглась физическому насилию. Сильные удары по голове. Есть признаки изнасилования.
– А машина? Она приписана к штабу Хартманна?
– Пока это основная линия следствия.
Ей позвонил Бенгт Рослинг. Она отошла, чтобы ответить на звонок.
– Что случилось?
– Мы нашли девушку. Я потом тебе расскажу. Прости, что не смогла сегодня полететь.
Бенгт был судебным психологом. Они так и познако мились, на службе, в ходе следствия об убийстве наркомана в Христиании. Убитый был одним из его пациентов.
– А как же Марк? – спросил он.
– Он у моей матери.
– Я имею в виду завтра. Он же с завтрашнего дня уже должен начать заниматься шведским в школе. В Сигтуне.
– Ах да, точно.
– Ладно, скажу им, что он на день опоздает.
– Мы возьмем билеты на ближайший рейс. Я позвоню тебе, сообщу время прилета.
К ней подошел Букард и спросил:
– Девушка связана с Хартманном?
– Мы проверим.
– Если кандидат на пост мэра окажется замешанным в деле, сразу дай мне знать.
– Я не могу заняться этим, Букард.
Раздался автомобильный сигнал. Это был Майер, он ждал ее в машине с сигаретой во рту.
– Пусть он возьмет дело, – сказала она.
Ее шеф приблизился к ней вплотную:
– Это не может быть первым делом Майера. Не спрашивай почему. Я позвоню в полицию Стокгольма и договорюсь обо всем.
– Нет, – настаивала она, – это невозможно.
Лунд пошла прочь, в сторону машины и Майера.
– Ты нашла девочку. – Букард торопливо зашагал вслед за ней, обращаясь к ее спине в мокрой синей ветровке. – Разве у Майера получилось бы? Только дохлых лис и умеет откапывать.
Она остановилась, развернулась и пристально посмотрела на него. В этот момент он был похож на старого седого мопса и смотрел на нее так же выразительно и печально, как умудренный годами пес.
– Всего один день, Сара.
Молчание.
– Хочешь, чтобы Майер поговорил с родителями?
– Ненавижу тебя. Ты догадываешься об этом?
Букард рассмеялся и хлопнул своими пухлыми ладошками.
– Эту ночь я поработаю, – сказала Лунд. – Но с утра это будет твоя забота.
В гулких асептических коридорах морга было пустынно.
По-прежнему в черной кожаной куртке, алом комбинезоне и шерстяной шапке, Тайс Бирк-Ларсен тяжело ступал по чистому кафелю, двигаясь в сторону единственной двери в дальнем конце.
Смотровая.
Пернилле в своем бежевом плаще уже была там, повернула к нему измученное лицо, в глазах вопрос. Он остановился в двух шагах от нее, не представляя, что делать и что говорить. Бесформенные слова поднялись к его губам, но, боясь разбить холодный сухой воздух, остались внутри, незаконченные и неопределенные.
Крупный могучий мужчина, порой внушающий страх, беспомощно молчал, а в глазах его блестели слезы.
Все поняв, Пернилле зарыдала, подошла к мужу, положила руки на плечи. Она прижалась к нему, уткнувшись мокрым лицом в его колючую щеку. Они стояли вместе, держась друг за друга в тесном молчании. Так же вместе они прошли в белую комнату, где все – глянцевый кафель, стеклянные шкафы, раковины и краны, блестящие металлические столы, инструменты, – все означало смерть.
Полицейские шли впереди, показывая дорогу, – та самая женщина с пристальным взглядом и угрюмый мужчина с большими ушами. Они подвели их к чистой белой простыне и остановились, чего-то ожидая, изредка поглядывая на супругов. Из-за угла появился мужчина в хирургическом костюме, синей шапочке, синем фартуке, синих перчатках. Такие же доктора были во время рождения Нанны, вспомнил Тайс Бирк-Ларсен. Те же цвета, те же резкие химические запахи.