<1906> 10 апреля, Нижний Новгород Перед памятником Державина Темнеет статуя поэта Передо мной в вечерней мгле. Рука задумчиво воздета, Почила дума на челе. В железных складках строгой тоги Спокойный чудится напев. И с трех сторон гранита боги Венчают медный барельеф. Но в одеянье чуждом этом Невольный смысл сокрыт для нас: Поэт лишь в песнях был поэтом, Меняя форум на Парнас. Он предпочел, усердьем славен, Прослыть Фемидиным жрецом. Лишь пред Фелицею Державин, Как перед Клио, – был певцом. И с мудрым именем царицы Нам гимны пышные близки. Так летописные страницы Увядших лавр хранят листки. <1906> 1 июля, Казань Хрисантемы Плед на ногах, на окнах – лед. Соленый ветер штору бьет. Ты здесь со мной, но где мы, где мы? Я слышу море за стеной. Весна и ты. Ты здесь, со мной, Ты принесла мне хрисантемы. Но я поверить не могу, Что я стою на берегу, Куда летим неслышно все мы, Что растворяюсь я сейчас В молящем взоре милых глаз, В дыханье чистой хрисантемы. Я свой предчувствую полет. Мой дух весну и море пьет, А грудь и взоры – странно немы. Я – полуветер, полусон, Я – жив, я счастлив, я влюблен, Я – вечный запах хрисантемы. 24 августа 1907, Нижний Новгород «Я обречен судьбою на мученья…» Я обречен судьбою на мученья. Я в жизненный попал водоворот. Несусь не сам, – влечет меня теченье Неумолимых, беспощадных вод. Пустой челнок, отдавшийся бурунам, Я острых скал предчувствую удар. О, если б рок сразил меня перуном — Мне б сладок был мгновенной смерти дар! Тогда бы я, крутясь в волнах бесстрастных, В единый миг погибнул, как пловец, Не долетев до этих скал ужасных, Сулящих мне мучительный конец. <1908> 6 февраля, Нижний Новгород Звёздам Уж к ночлегу птицы Крыльями прохлопали. Дремлют клумб кошницы, Спят листы на тополе. Замерли фонтана Струи серебристые. Сладок вздох тумана… Звезды, звезды чистые! Думы ли напрасные, Горе ли жестокое, — К вам стремлю, прекрасные, Сердце одинокое. В вас мое спасение, Призраки лучистые. Шлете вы забвение, Звезды, звезды чистые! <1908> 26 мая, Пятигорск Покой Ты бог отныне мой – покой невозмутимый! Бреду к тебе, склонясь над нищенской клюкой. Я отдохнуть хочу один, никем не зримый, В твоей обители, божественный покой. Я бурным морем плыл – и, брошенный на рифы, Под ветром и дождем метался на песке, И с криком надо мной кружились хищно грифы, И клял я прошлое в томленье и тоске. Но я воззвал к тебе средь грозной непогоды — И ты меня промчал спокойною рекой Туда, где дышит лавр и голубеют воды В твоей обители, божественный покой. Нет страсти, нет борьбы. Уже в кипенье бурном Не унесет меня людской водоворот. Нет грифов яростных, – над озером лазурным Так ясен лебедей блистающий полет. Да, здесь я отдохну. Любовь, мечты, отвага, — Вы все отравлены бореньем и тоской, И только ты мое единственной благо, О всеобъемлющий божественный покой! <1908> 24 июля, Ореанда Пятьдесят лебедей 1909-1911 «Не жди: не для тебя прольются звуки…» Не жди: не для тебя прольются звуки, Промчатся ласточки и запоют ручьи. Ты вечером в жару бессильно сложишь руки, А к утру кончатся страдания твои. Но в ночь прощальную, встречая месяц острый, Рога вонзивший в чернь, холодный, как алмаз, Ты вспомнишь ли свой юг и парк багряно-пестрый, Где осень ранняя свела на горе вас? Он там бродил один, надменно-величавый, С раскрытой книгою садясь под пышный дуб, Когда пылал закат зловещий и кровавый, Так схожий с яркостью твоих горящих губ. Вскипали заросли. Магнолии дышали. Был воздух упоен восторгом и тоской. Всё та же тишина, всё те ж седые дали И тот же шепчущий, немолчный зов морской! <1909> 22 января, Москва «На тихих тучах отблеск розоватый…» На тихих тучах отблеск розоватый. Яснеют крыши, дождиком обмыты. Над ними облака бегут, измяты, Разорваны, как хлопья серой ваты. По мостовой звучней стучат копыты. Люблю я вас, весенние закаты! Люблю утихший вздох толпы вечерней. Когда весною улицы объяты, Когда шаги спокойней и размерней, А колокол тоскует о вечерне. Люблю я вас, весенние закаты С холодным блеском на холодной черни! |
