«Вина, вина! Пусть жизнь горит в разгуле!» Вина, вина! Пусть жизнь горит в разгуле! Завыли скрипки. В их визгливом гуле Знакомый крик над пропастью ночной, Как старый ворон, вьется надо мной. Вина, вина! Пусть тонет мир в бокале! Я жду опять, чтоб скрипки зарыдали. Хотел бы сам рыдать, но не пойму, Кого молить и плакаться кому. Вина, вина! Пусть дни мои минули, Пусть вещий крик растет в безумном гуле: Того, кто спит под гробовой доской, Не разбудить ни смехом, ни тоской. <1910> 2 апреля, Одесса «Спокойный лес дремал. Прозрачные верхушки…» Спокойный лес дремал. Прозрачные верхушки Дышали пламенем закатных облаков. Под треск кузнечиков мы молча шли к опушке. В блаженстве я тебе признаться был готов. Но дуновением то теплым, то холодным Меня остановил вечерний ветерок, И долго я следил за облаком, свободным И от земной любви, и от земных тревог. Твой изумленный взор летел за мной пугливо, И женскою душой не понимала ты, Какой восторг дрожал в моей груди, счастливой Одним предчувствием нездешней красоты. <1910> 3 июля, Ройка Виолончель Мелодия виолончели, Как сладок твой поющий мед. Ты зыблешь легкие качели Над тишиной вечерних вод. В них вижу я, молясь напеву, Как голосу души живой, Ее, задумчивую деву, Овеянную синевой. Какой торжественной печали Исполнена виолончель! В протяжном стоне зазвучали Размахи веющих качель. Струятся струны дымом синим И сквозь лазоревую мглу Кадилами к ночным пустыням Возносят сладкую хвалу. Мелодия виолончели! Тоскует в ней любовь моя. Летают тихие качели. Темнеет синяя струя. Молюсь вечернему напеву И вижу строгий облик твой: Тебя, задумчивую деву, Овеянную синевой. <1910> 2 октября, Москва Экспромт Он в пудреном волнистом парике. Рука играет лепестками розы. В предчувствии последней светлой грезы Губами он приник к ее руке. Она стоит в воздушно-белом платье. Какая скорбь во взоре голубом! Из рук скользит серебряный альбом, И вот сомкнулись легкие объятья. Миг отзвучал, но им чего-то жаль. У милых уст печально блекнет роза. Вдали гудит народная угроза, И смертный час предчувствует Версаль. <1910> 24 ноября, Москва Июнь Даль небес, светлей сапфира, С бледным пурпуром слилась; Розоватая порфира На закате развилась. Серебристой полосою Голубой залив сверкнул. За синеющей косою Парохода дальний гул. Комары звенят и тянут. Промелькнул над рожью лунь. Снова я тобой обманут, Ласковый ты мой июнь! <1911> 11 июня, Щербинка «Вновь весной заиграли леса…» Вновь весной заиграли леса, В небе плещется хор стоголосый. В два больших золотых колеса На висках уложила ты косы. Красоту твою радостно петь, Внемля в небе крылатым ударам. Птицей тонкой, готовой лететь, Ты к воздушным прислушалась чарам. Вот идешь ты, стройна и тонка. В сердце плещется хор стоголосый. Будто два златоструйных венка На висках улеглись твои косы. <1911> 8 июля, Щербинка Моя душа Напрасно ждет любви душа моя слепая: Темно и холодно в надменном далеке. Одна бредет она пустыней, чуть ступая, С венком в руке. Душа-страдалица, несчастная богиня, В суровой красоте изодранных одежд, Пусть мрак туманит взор, пусть холодна пустыня: Ты не утратила надежд. Ты увенчать весь мир венком своим готова, Предчувствуя вдали любви последний миг, И, кажется, вот-вот зажжется счастьем снова Усталый лик. Ах, для обманутых блаженный путь неведом! Ослепшая от слез, ты ищешь светлый след, А жизнь ведет тебя глухим и темным следом. Где ж свет? И мощная любовь, как дева грозовая, Проносится, блеснув на дальнем маяке, — Над бедною душой, что никнет, изнывая, С венком в руке. <1911> 13 ноября, Москва «Справа лес, седой и дикий…» Справа лес, седой и дикий, Тонет в вечере огнистом. Слева месяц полноликий Поднялся на небе чистом. На закате золотистом Мчится ветер с легким свистом, Он к реке летит великой. Под дыханием струистым Потемнев, сугробы стынут. Ночь в сиянии лучистом. Синий месяц опрокинут. Скоро ль дни разлуки минут? Всё тоскую я, покинут, По кудрям твоим душистым. |
