Внезапно мелькнула мысль: что с тем человеком на поле? С полицейским?

Было нечто ободряющее в том, как он стоял на холме, когда Брут уже выстрелил из окна, а Медведь в панике забегал, тряся животом, и принялся терзать ящик с патронами, пытаясь открыть его. А мужчина на вершине холма махал руками, стараясь всех успокоить и прекратить перестрелку, и смотрел прямо на нее.

Как же его назвать? Никакое животное не приходило в голову. В нем не было ничего глянцевого, героического. Человек в возрасте – наверное, вдвое старше ее. Одет старомодно, стекла очков толстые, сам на несколько фунтов тяжелее, чем следует.

И вдруг ее осенило: де л’Эпе. Она назовет его в честь Шарля Мишеля де л’Эпе, монаха восемнадцатого века, который первым из людей проявил заботу о глухих и отнесся к ним как к нормальным человеческим существам. Именно он создал французский язык глухонемых, который стал прародителем такого же американского языка.

«Отличное имя для мужчины в поле», – думала Мелани. Кто понимает французский, знает, что слово «эпе» значит «клинок». Ее де л’Эпе был отважным. Как оружие, именем которого был назван, выступал против распространенного в церкви и в народе мнения, что глухие – неполноценные уроды. И теперь, стоя там, на холме, бросил вызов Бруту и Медведю и не испугался их, хотя пули свистели вокруг него.

Она передала ему послание. Своего рода молитву и предостережение. Видел ли он ее? Понял ли ее слова, даже если видел? Мелани закрыла глаза и постаралась сосредоточиться на своих мыслях о де л’Эпе, но ощутила лишь изменение температуры – становилось холоднее. Ее кольнул страх – к своему ужасу, она почувствовала вибрацию от шагов человека… нет, двух. Они приближались по гулкому дубовому полу.

Когда Брут и Горностай появились в дверях, Мелани бросила взгляд на Сьюзан. Лицо девушки снова ожесточилось, едва она увидела бандитов.

«Я тоже сделаю суровое лицо», – подумала учительница.

Попыталась. Но губы дрогнули, и она опять расплакалась.

«Ну почему у меня не получается быть такой, как Сьюзан?»

Медведь присоединился к остальным и показал в сторону основного помещения. На бойне сгущались сумерки, и ненадежная наука чтения по губам давала плачевный результат. Мелани показалось, что он сказал что-то насчет телефона.

– Пусть говнюк хоть обзвонится, – ответил Брут.

«Странно, – подумала учительница, когда желание разреветься стало не таким острым. – Почему именно его я понимаю так хорошо, а остальных нет?»

– Мы решили отпустить одну.

– Которую? – спросил Медведь.

– Глухую мисс акселератку. – Брут кивнул в сторону Сьюзан.

Старшая учительница с облегчением вздохнула.

«Господи! – подумала с отчаянием Мелани. – Сьюзан отпустят, и мы останемся без нее! Без Сьюзан! Нет!» Она подавила рыдание.

– Встань, милашка, – начал Брут. – Сегодня твой день. Иди домой.

Сьюзан покачала головой и, повернувшись к миссис Харстрон, отрывистыми, резкими знаками показала, что отказывается.

– Она говорит, что не пойдет. Требует, чтобы вы отпустили близнецов, – перевела учительница.

– Она от меня что-то требует? – рассмеялся Брут.

– А ну встать! – крикнул Горностай и вздернул Сьюзан на ноги.

Сердце Мелани гулко забилось, лицо вспыхнуло, и она, к своему ужасу, поняла, что ее первой мыслью была: «Ну почему не я?»

«Прости меня, Боже! Прости меня, пожалуйста, де л’Эпе! – Но позорное желание приходило снова и снова, обволакивало разум. – Я хочу домой! Хочу сесть одна с большой миской поп-корна и смотреть программу телевидения с кодированными титрами, надеть специальные наушники и ощущать вибрацию музыки Бетховена, Сметаны и Гордона Бока…»

Сьюзан вырвалась из лап Горностая и толкнула к нему близняшек. Но он, отпихнув их, грубо заломил ей руки за спину и связал. Брут выглянул в полуоткрытое окно и, толкнув Сьюзан к двери, прорычал:

– Вали! – После чего, повернувшись к Медведю, приказал: – Сони, присматривай за подружками нашей барышни. И держи наготове дробовик.

Сьюзан обернулась, и Мелани прочитала на ее лице: «Не бойтесь, я обо всем позабочусь».

Учительница лишь на мгновение встретилась с ней взглядом и тут же отвернулась, опасаясь, как бы Сьюзан не догадалась, какой позорный ее мучает вопрос: «Ну почему не я? Ну почему не я? Ну почему не я?»

Поттер посмотрел сквозь желтоватое окно фургона на здание бойни и прилегающие к нему поля. Полицейский протягивал к входу электрический провод, на конце которого висело пять забранных сеткой ламп. Оставив их у входа, коп вернулся. Затем из двери снова вышел Уилкокс с пистолетом в руке и закинул провод внутрь. Но не через дверь, как надеялся Поттер – тогда она осталась бы приоткрытой, – а через окно. После чего вернулся в здание, и толстая железная створка плотно захлопнулась.

– Дверь по-прежнему неприступна, – рассеянно промолвил Поттер, и Лебоу напечатал его слова.

Поступили новые факсы с биографическими данными Хэнди и сведениями из школы, где учились захваченные девочки. Аналитик жадно просматривал листы и заносил важные данные в компьютер с информацией. Пришли инженерные и архитектурные планы здания, но оказались полезными лишь в одном – подтвердили, насколько труден в этих условиях штурм. Тоннелей под зданием не было, и, если верить проектным документам от 1938 года, на крыше, в расчете на строительство четвертого этажа, соорудили конструкцию, сильно затрудняющую высадку десанта с вертолета.

– Они открыли корпус телефона, – внезапно забеспокоился Тоби.

– Он еще работает?

– Пока да.

Ищут «жучки».

Молодой агент вздохнул с облегчением.

– Поставили крышку на место. Тот, кто это сделал, разбирается в оборудовании.

– Генри, кто? – спросил Поттер аналитика.

– Нет данных, чтобы установить это. Предположительно Хэнди. У него армейская подготовка.

– Установлена связь, – объявил Тоби.

Поттер покосился на Лебоу и, когда прозвенел звонок, взял трубку.

– Привет, Лу, это вы?

– Спасибо за свет. Мы проверили лампы на микрофоны. И телефон тоже. Никаких идиотских штук не нашли. Вы человек слова.

«Честь что-то значит для него», – отметил про себя Поттер, стараясь охватить мыслью то, что очень трудно давалось пониманию.

– Арт, в каком ты чине? Начальник? Старший специальный агент? Так это у вас называется?

Нельзя признаваться преступникам, захватившим заложников, что имеешь право принимать важные решения. В таком случае появляется возможность потянуть время и передохнуть, сославшись на необходимость согласовывать вопросы с начальством.

– Нет, обычный подвернувшийся под руку специальный агент.

– Брось заливать.

– Забыл? Я же человек слова. – Поттер бросил взгляд на лист, где регистрировалась сказанная им ложь.

Пора попытаться несколько разрядить обстановку и установить с засевшими на бойне хоть какие-то отношения.

– Как насчет еды, Лу? Не начать ли жарить для вас бургеры? Любишь бургеры?

«Сейчас клюнет», – подумал переговорщик.

Но ошибся.

– Слушай, Арт, хочу, чтобы ты понял, какой я отличный парень. Я отпускаю одну из заложниц.

Эта новость неимоверно расстроила Поттера. Как ни странно, своим добровольным жестом великодушия Хэнди поставил их в положение обороняющихся. Это был блестящий тактический ход. Теперь, оказавшись должником преступника, Поттер почувствовал, как нарушился баланс сил между хищником и жертвой.

– Это чтобы ты не думал, будто я такой уж плохой.

– Хорошо, Лу, я ценю твой шаг. Это Беверли? Больная девочка?

– У-гу.

Поттер и другие, вытянув шеи, стали всматриваться. Блеснул свет – это приоткрылась дверь бойни.

«Не думай о заложниках!» – приказал себе Поттер.

– Лу, так вы решили, что вам еще надо? Пора начать серьезную торговлю. Что скажешь?

В телефоне щелкнуло и больше не слышалось ничего, кроме потрескивания.

Дверь фургона внезапно распахнулась, и в салоне показалась голова шерифа.