— Я не виноват, Федор Иванович, — произнес Николай, едва переступив порог мастерской, — меня учительница задержала… Вздумалось ей, — недовольно добавил он нарочитым басом.

К его удивлению, Федор Иванович не разделял его недовольства.

— Значит, причина была… На учителей не обижайся, — рассудительно заметил он, пропуская Николая на его обычное место у стола.

— Вы ее знаете? — покосился на него Николай.

— Ее — нет… Вообще учителей — знаю. Пустых разговоров с учеником не ведут… Либо ты урока не выучил, либо поведение не положенное, либо с товарищами дерешься. — Тут Федор Иванович вдруг выпрямился и строго глянул на мальчика.

— Не дерусь я, — ответил Николай, оскорбленный предположением мастера и сожалея в душе, что затеял этот разговор. — Разбирать руль будем?

— Завтра… когда посвободнее будешь. Иди, не опаздывай!

Николай с благодарностью глянул на Федора Ивановича, попрощался и ушел.

Федор Иванович склонился над тисками, в которые был зажат стальной рычажок, и, увлекшись работой, не расслышал шагов женщины, взошедшей на порог открытой двери. Он оглянулся на дверь потому, что в комнате стало темнее.

— Здравствуйте, — тихо произнесла женщина и поклонилась.

В руках у нее не было ни утюга, ни электрической плитки, ни пишущей машинки — ничего из тех предметов, неисправность которых обычно приводила сюда посетительниц.

— Вы ко мне?.. Не ошиблись? — спросил он, кивком головы ответив на ее приветствие.

— Не ошиблась, — подтвердила она и сделала шаг в мастерскую.

Федор Иванович торопливо выдвинул из-под стола табурет, накрыл его газетой и придвинул женщине.

— Благодарю. — Она села, какое-то мгновение глядела на него, словно пыталась предугадать, как он отнесется к ее словам, и решительно начала: — Только что у вас был Николай Самохин…

— Был. — Федор Иванович сразу смекнул, кто его посетительница. Он отложил в сторону напильник, сдул опилки с тисков, стал было развязывать тесемки своего рабочего комбинезона, но, раздумав, снова завязал их, продолжая между тем говорить:

— Матери у него нет… Про тетю тоже не слыхал, а про вас разговор имели… — Он передохнул и с усилием продолжал: — Ежели отбить моего единственного ученика намерены, то… не отдам его, нет!

Это «нет» прозвучало неожиданно сильно, слишком резко для этой изящной женщины, слишком громко для этой тесной комнатушки, и Федор Иванович сам понял неуместность своего тона. Тем более, что посетительница глядела на него спокойно, даже участливо, как будто с одобрением.

И действительно, она доверчиво улыбнулась, протянула ему руку. Он быстро какой-то не очень чистой тряпицей вытер свою руку, неловко сунул ее учительнице и смущенно назвал себя: — Зуев… починяю разную мелочь.

— А меня дети зовут Марфой Тимофеевной. Очень рада, что вы привязались к этому мальчику. Как же нам… — Она задумалась, подыскивая нужные слова.

— Поделить его? — подсказал Федор Иванович. — Никак! У вас их много…

— Но Николай Самохин у меня один, — возразила Марфа Тимофеевна. — И нам надо… не мешать друг другу, а еще вернее — помогать… — Она улыбнулась: — Да, помощи от вас жду… Чтобы он не опаздывал в школу…

— Понял.

— Чтобы с чистыми руками от вас уходил…

— Так… заведем умывальник и полотенце.

— И не говорите ему, пожалуйста, что я у вас была, — попросила она, поднимаясь.

— Слушаюсь!..

После уроков состоялось классное собрание. Докладчик требовал, чтобы каждый ученик участвовал в каком-нибудь кружке — физическом, литературном, спортивном.

Николай пока не мог решить, куда записаться. Он вместе со всеми поднял руку, когда председательствующий спросил: «Кто за?», и ушел с собрания, так и не приняв для себя никакого решения.

С некоторых пор он стал в затруднительных случаях советоваться с Федором Ивановичем. Так и теперь, не откладывая, он направился к зеленому павильону. Мастера там не оказалось. Николай пошел в ремонтный цех.

— Федор Иванович тут? — крикнул он с порога.

— Мы за него, — весело отозвался самый молодой рабочий, паренек с медлительными движениями. — Входи!

В цеху работало десять человек. Федор Иванович распределял между ними поступавшие от населения заказы, и никто из них не мог начинать работы без одобрения мастера, не посоветовавшись с ним.

— Так чего ты к Федору Ивановичу зачастил? — спросил паренек и лукаво мигнул. — Хочешь под шумок мотоциклом овладеть?

— А что в этом плохого? — отозвался Николай.

— Брось!.. Я уже два года тут работаю, перечинил их десятки, а учиться ездить даже и не думаю.

— О чем ты вообще думаешь? — вмешался в разговор другой рабочий, постарше.

Николай ушел, не поделившись с ними своей заботой.

Не раз уже в мечтах он видел себя таким же мастером, как Федор Иванович. И, конечно, ему хотелось научиться ездить на мотоцикле — да, этот молодой рабочий угадал. Но как? Федор Иванович был строг и ни разу не позволил Николаю даже сесть на чужую машину. Вот, если бы кто-нибудь из заказчиков сам догадался… Но все они вечно куда-то торопятся.

Незаметно Николай пересек площадь, прошел улицей Фрунзе до Первого переулка и остановился, пропуская грузовую машину.

— Коля, — услышал он позади голос Левы, — почему ты не приходишь кататься?

Николай обернулся. Лева стоял, опираясь на свой велосипед, уже не имевший прежнего нарядного вида.

— Быстро ты его в порядок привел, — усмехнулся Николай и тут же спросил: — С Генкой все еще водишься?

— Не понимаю, чем он тебе не нравится, — вспыхнул Лева и, чтобы уйти от спора, продолжал: — А мама до сих пор беспокоится, когда я сажусь на велосипед. По ней, так велосипед должен быть обязательно четырехколесным, со шкафчиком для продуктов и со скамеечкой сбоку, чтобы можно было отдыхать лежа…

Мимо них промчался мотоцикл. Николай успел разглядеть большие темные очки водителя и улыбку, обращенную к ним обоим, которую можно было истолковать только как приглашение покататься. Во всяком случае, Николай именно так и подумал. Он вдруг сорвался с места, несколько шагов бежал вслед за машиной и отстал только после того, как понял, что мотоцикл вовсе не собирается останавливаться.

— Нам бы такой!.. — произнес он, возвращаясь к Леве.

— Пхе! — пренебрежительно отозвался тот. — Мотоцикл такой же предмет роскоши, как, скажем, ручные золотые часы: стоят очень дорого, а пользы не больше, чем от обычного будильника. Я просто не могу понять, зачем люди покупают золотые часы, когда можно на эти же деньги купить четверо обыкновенных — на каждую руку и ногу, да еще останется на ведро мороженого или на примус.

— Неверно ты рассуждаешь, — задумчиво заметил Николай. — Мотоцикл — умная машина, а велосипед ерунда, таратайка.

— Ну! — обиделся Лева. — Так уж и таратайка…

Но Николай не отрывал взгляда от мотоцикла, на малой скорости одолевавшего подъем к Площади Свободы.

— Идем, — тянул его Лева за рукав. Но Николай не двигался с места. Мотоцикл остановился в конце улицы, у чайной — значит, возможно, надолго.

— Побежали, — скомандовал Николай и со всех ног помчался к чайной, словно забыв о Леве. Тому ничего не оставалось, как следовать за ним. На подъем велосипед надо было вести в руках, и когда Лева подъехал, Николай уже медленно похаживал вокруг мотоцикла, время от времени наклоняясь к нему, чтобы лучше разглядеть детали, прочитать надписи на раме и моторе.

— Ну вот, — повернулся он к Леве, — емкость цилиндра сто кубических сантиметров, мощность мотора три лошадиных силы. Машина может взять восемьдесят килограммов груза — большой мешок с картошкой.

— Или нас обоих, если влезем в один мешок, — меланхолично добавил Лева.

— Интересуетесь, ребятки? — раздался спокойный, чуть-чуть насмешливый голос, очень добродушный голос хорошо поевшего человека. На крыльце чайной стоял хозяин мотоцикла, худощавый мужчина в поношенной военной форме без погон. В руках он мял потрепанную вылинявшую фуражку. Волосы его тоже казались вылинявшими.