Но тут думать стало некогда. Сергей удовлетворённо показал Спецу экран, показал какие-то окна, бегущие строчки.

— Всё. Готово. Можем сворачиваться и уходить. Не знаю, зачем Савве этот жучок на этой сети нужен, ну да ладно. Не мне обсуждать его… просьбы.

— Вот и не рассуждай, — неожиданно зло выдавил из себя Спец и, подобрав окурки, сердито прикрикнул на Медвежатника: — Не забудь вытереть отпечатки!

А сам пошёл приводить в порядок камеры слежения.

Задание выполнено. Их совместно разработанный план, в котором посмел сомневаться Медвежатник, сделал ещё один шаг вперёд.

Все люди в мире делятся на тех, кто после окончания ВУЗа с удовольствием забивает на учёбу на всю оставшуюся жизнь — и на тех, кто считает, что лишних знаний не бывает. Дима не принадлежал ни к первым, ни ко вторым. Он мог чему-то выучиться, если уж прижмёт. Кстати, этих вот, «третьих», наверное, всё же больше, чем всех остальных, вместе взятых.

Вернёмся к нашим баранам. Одному из.

Метроном мог наглядно показать Диме отличие времени «его мира» от времени мира «нормального». Правда, айтишник не знал, как он это сделает.

Нет, тот же принцип устройства, например, у часов с ходиками. Но, насколько помнил Дима, у его дедушки и бабушки по линии матери, которые жили в деревне, были старые громадные ходики. И их точность была весьма сомнительна. Грузик и маятник разбалансировались, и, как правило, в их часе бывало от пятидесяти трёх минут до часа семнадцати. Так что таким ходикам Дима не доверял.

Метроном вот — совсем иной случай. Здесь можно, во-первых, регулировать такт и частоту колебаний, а во-вторых, если поставить на определённую отметку, то частота колебаний будет равняться частоте секунд в минуте. Можно было отмерить точно минуту, или — что более актуальней — точно секунду.

Если входить в ускоренное состояние, а потом замерять, сколько в «тамошней» секунде прошло «тутошних», то можно понять, какое именно в этот момент ускорение. А это уже половина дела. Вторая половина (есть ещё и третья, как ни парадоксально это звучит) — запомнить именно это состояние, именно это ускорение, чтобы, находясь в нём, знать, какова у тебя именно сейчас скорость жизни. Как это сделать? Зарубки ведь на руках или на верном томагавке не сделаешь.

Помог случай.

Как-то, находясь в состоянии ускорения, Дима определял, где границы его индивидуального временного поля. Он просто брал шарик от подшипника — и подбрасывал его с различной силой вверх, отмечая, когда и где шарик начинает существенно терять скорость. Весеннее солнце как раз вовсю согревало, играя лучами на всём блестящем, до чего дотянется. Отбрасывал лучики и шарик. Это вот — сверкающий шарик — намертво впечаталось в сознание Димы, оставшись там картинкой, символизирующей состояние и условия вокруг. Он это даже не понял поначалу и совсем не придал значения. Но чуть позже, вечером, идя домой и находясь «в нормале», почему-то вспомнился этот вот шарик, едва прикрыл глаза. Вспомнилась чёткая картинка, а за ней пришло то самое ощущение… А когда Дима открыл глаза, обнаружил, что находится в ускоренном состоянии, причём ускорение было именно то, в котором подбрасывался недавно шарик. Вот так айтишник открыл для себя якорьки сознания, которые могли спокойно зашвырнуть его в то ускорение, которое запечаталось в якорьке.

«Что ж, — решил он, — этот опыт можно расширить и развить! Если разграничить ускорение на, скажем так, пласты, и каждому назначить свой якорь, то можно будет легко менять условия внутри себя и ускоряться и замедляться при потребности! Не суматошно туда-сюда летать, а упорядоченно нагнетать ускорение или замедление. Что ж, попробуем».

Он сменил стальной шарик на скрутку из позолоченной фольги. Ускорился до нового состояния — и сконцентрировался на блестящей в свете настольной лампы скрутке. Когда решил, что хватит, прикрыл глаза и небольшим усилием вызвал изображение шарика. Тут же перешёл в то самое, «шариковое», зафиксированное ускоренное состояние. А наоборот? Убрал подальше скрутку и вспомнил, как она блестела. Открыл глаза, проверился по внешним признакам — частоте смены картинки на мониторе телевизора… Работает! Ура!

Поразмыслив ещё, он додумался, что сверкание и различное окружение может сыграть с ним злую шутку, когда нужно будет принимать решение сменить ускорение, и сменить быстро, мгновенно! Это пока он вспомнит и восстановит все условия, так может уже и поздно будет! Тогда как? А если поиграть не с блёстками, а — с цветом? Одних только основных цветов — семь. Плюс белый и чёрный. А если добавить туда переходные и не самые основные, но вполне используемые? А? От ядовито жёлтого до ультрасинего? Да у него тогда будет самая точная градация! Цвет вспомнить не так сложно, как окружающую обстановку и условия окружения. Главное — чтобы условия для всех «пластов» были одинаковы, чтобы не отвлекаться на частности и мелочи. Цвет — хлоп! — прыжок — цвет — вновь прыг-скок. Для выхода из ускоренного состояния какой-то совсем нейтральный. Например, белый. А дальше — по цветам.

И Дима сел за составление таблицы и расчёты.

Оставался только вопрос, как сочетать время, как его измерять одновременно и там, и тут? Но когда появился метроном, последняя точка над i была поставлена.

Во многом этот процесс напоминал занятия в школе Шаолинь. Ну, по крайней мере, как их представляют в фильмах. Умозрительные эксперименты и «игра с сознанием» сменялись практическими занятиями и проверкой теории на практике.

Сначала Дима упорядочивал очередной пласт ускорения, а, бывало, на это уходил не один день! Достигал нового — намеченного в таблице! — рекорда, проверялся, стабилизировался — и делал на стене большой цветной круг. Цвет круга соответствовал задуманному по таблице. Несколько этапов он смотрел на этот круг и запоминал состояние, бросал, так сказать, якорь сознания. Потом выходил из ускорения, отдыхал. И наступало время практики с постоянной проверкой и контролем. Прыжки по уже запомненным «цветовым пластам», точный подсчёт секунд по метроному и секундомеру. Разгон — замедление, перескоки через несколько ускоренных состояний. Например, он теперь мог с 1/5, минуя 1/10 и 1/15 прыгнуть на 1/20 и наоборот. Это очень помогало при замедлении, например.

Чтобы его временное поле не повлияло на результаты исследований, Дима запускал метроном и отходил от него подальше, а расчёты вёл через несколько «тамошних» секунд. Секундомер же всегда был у него в руках и отсчитывал время актуального ускорения.

В общем, и сам того не ожидая, айтишник превратился в исследователя, причём его доморощенные, на коленке измышления вдруг сработали на всех фронтах.

Хуже, правда, было с практикой. Мышцы не появляются быстро. И пусть у Димы проявилась усиленная регенерация, да и трансформация мяса и жира в мускулы получалась заметно быстрее обычного, но всё же всему есть предел. Ему постоянно приходилось напрягаться, его тело постоянно находилось в работе. Вот уже несколько недель крепотура была от пяток до макушки. Спать он ложился со стонами, предварительно перед этим основательно откиснув в ванной. За эти недели он уже изменился визуально: начала меняться фигура, жир сходил, меняясь на зачатки мышц. Благо, он не был настолько толстым, чтобы кожа окончательно потеряла эластичность. То есть если даже весь жир у него уйдёт, а на смену ему придут мышцы, не получится тех ужасов, что нередко мелькают в Интернете: складки кожи висят на чахоточном теле, потом косметические операции и т. д. Дима надеялся, что этого не потребуется, просто живот уйдёт в грудь, объём тела перераспределится, добавив туда, где была недостача и убрав там, где был переизбыток.

А пока приходилось с утра, встав, довольно долго массировать крепотуру тела и делать зарядку.

Эти физические изменения тела не остались незамеченными от родителей, но на их вопросы Дима ответил, что начал ходить в тренажёрный зал. Мол, нахаляву достался абонемент от фирмы, да и он решил взяться за ум.