Диму захлестнуло волнение.

«Ну же, ну, вот же он — шанс! Шанс спасти человека, а то и не одного. Промедлишь, пока приедут пожарные, можешь не успеть! Меньше думай, быстрее действуй. С каждой секундой!..»

Не стал додумывать, сорвал с себя рюкзак, вышел на несколько секунд в нормальное состояние, чтобы всучить рюкзак какой-то женщине, туда же — куртку. Потом окунул в ведро с водой шарф, обмотал им голову. На него близ стоящие люди смотрели как на полоумного.

— Эй, паря, ты чё? — изумлённо поинтересовался какой-то мужик. — Не дури!

«Гуп!» — опять врубилось бревно в дверь. Да что она, сейфовая, что ли?

Дима как-то странно себя чувствовал. Почти так же, когда шёл на самоубийство: вот он он, а вот ещё один он, только сбоку и сверху. Он сидит в том, что «вне» и с удивлением следит за тем, что «внутри». Он не руководит телом, а лишь подсказывает, что делать. Тот, второй, «внутренний», подхватил обломок деревяшки и, ускоряясь в беге, рванул к горящему домику. За секунду расчистил окно от осколков, протолкнул с усилием мешающие влезть деревяхи — и сиганул внутрь.

— Батюшки святы! И этот сгорел! — разнеслось над пожаром.

Тот, что был «вне» с тем же ускорением прыгнул за телом, и внутри они соединились воедино.

Дима глянул наверх — и закричал от страха.

Все люди мира разделяются на тех, кто в отсутствие пожарных тушит огонь, всё же не забывая о собственной жизни — и на кучки пепла. Дима вдруг понял, что он только что с первой категории плавно прыгнул во вторую.

На него смотрели сотни огненных глаз, пробивающиеся сквозь дымное лицо. Так ему показалось на первый взгляд. Да, это было бы даже красиво, если бы не было ужасно. Только сейчас Дима понял, что, по сути, прыгнул в костёр.

За те пару секунд, что угробил на крик и ужас, до него с запозданием всё же долетела мысль, от которой упорно отбивался всё то время, пока метался по двору. И мысль была одна: «Ты ничего не учёл!»

О да, это действительно было так. Все мы сильны задним умом. До всех, бросающихся очертя голову в опасность, доходит, что эта опасность не стоит того, чтобы в неё вот так кидались, когда уже поздно что-то менять. Когда уже нет времени над этим думать. И, как оказывается, ничего не меняет тот факт, что ты можешь секунду растянуть в семьдесят пять раз. Западня остаётся западнёй, когда захлопывается.

Второй раз Дима сам прыгнул в лапы Смерти. Второй раз по глупости. И опять же — второй раз нужно было лихорадочно быстро решать, что делать и как выкарабкиваться.

Он действительно ничего не учёл.

Не учёл температуру. То, что жар не так чувствовался, когда он подбегал к окну проверить обстановку, объясняется тем, что разгоравшийся пожар был по ту сторону ската и не распространился так близко, чтобы жар огня стал настолько ощутимым. И, отдавая женщине кожаную куртку, дабы она не мешала двигаться, он поступил очень опрометчиво: кожа всё-таки хорошо огню противостоит. Да, на нём сейчас была джинсовая рубашка, плотная, настоящая, фирменная, а не китайская подделка. И ноги — тоже в Lee. Но всё же — пекло ощутимо. Кошмарная температура, которая ощущалась внутри комнаты, правда, главным образом действовала на лицо, шею и кисти рук. Пока ещё ничего, терпимо, словно в сауне, но ещё полминуты-минута — и пиши пропало. Огонь, рвущий на части чердак и трещоткой лопающий шифер над головой, через открытый лаз наверх стал проникать внутрь комнаты.

Не учёл дым. Когда заглядывал в окно, то комната была в пелене, а сам дым толстыми серыми космами плыл под потолком. Но теперь, после того, как окно разлетелось на осколки, внутрь устремился воздух, расталкивая дым во все стороны. Изнутри дым выпирался огнём, снаружи — воздухом. Минисмерчи, протуберанцы, пласты дыма сплошным потоком устремились во все стороны. Львиная доля его вылетала в окно, но сверху, от открытого огня давило, и давило сильно. Дым почти полностью укрыл всё внутреннее помещение домика, оставив только у самого пола невысокий слой относительно чистого воздуха. Впрыгнув внутрь и поняв, куда он попал, Дима закричал и сдуру со всего маху вдохнул гарь. Хорошо, что концентрация угарного газа у пола была маленькой, да и сквозь два слоя мокрого шарфа его пробилось и того меньше, иначе Диме тут же пришёл трындец. Горечь пристала к горлу, заскребла когтями, заставляя кашлять. Но каждый кашель вызывал желание вновь вдохнуть поглубже. После третьего Дима стиснул зубы, перебарывая судорожное желание выхаркать щекотку.

Не учёл сыплющиеся сверху горящую пыль и пепел. Раскалённые и порой ещё горящие кусочки древесины, бумаги и даже паутины сыпались вниз дождём. Одно такое непонятно что упало прямо на запястье, ожгло.

Не учёл и отсутствие кислорода. Те небольшие запасы воздуха, что были внутри, поглотились зарождающимся и разгоревшимся пожаром. А врывающийся в щели и в разбитое окно воздух первым делом устремлялся туда, где его ждали с распростёртыми объятьями — к огню. Потому, провалявшись несколько секунд в ступоре, откашлявшись, Дима ощутил, что ему просто нечем дышать.

Всё это вот совокупно набатом хлопнуло парня по макушке: попался! Сам прыгнул в свою погибель. Тут же, моментом, забылась и цель, зачем вообще он сюда полез. Первоочередная задача чётко встала перед глазами: выжить! Любой ценой! Это даже не цель, это инстинкт! Инстинкт выживания.

Зародившаяся паника хоть и овладела парнем, но рефлексы подсказали, что делать.

Дима перевернулся на пузо и, мельком взглянув на стены, чтобы определить, где окно и дверь, пополз к двери. Ему до жути не хотелось вставать, тянуться к окну и нырять в серый плотный и ядовитый дым. Уж лучше откроет эту долбанную дверь и выберется из ада, куда сам себя и зашвырнул. В отчаянных ситуациях тело действовало на удивление сноровисто. Несмотря на возникший звон в ушах и лёгкую потерю координации — уже сказывалось вдыхаемая отрава — он безошибочно приполз ко входу. И понял, почему орудующие бревном мужики не могут снести эту, казалось бы, хлипкую преграду.

Дверь изнутри была подпёрта бревном. Причём это бревно к полу было приколочено строительным костылём. Действуя, как укрепляющая распорка, бревно, конечно, многократно усиливало дверь. Дима с ужасом и отчаяньем дёрнул подпорку. Сидит как влитая! Гу-у-у-у-у-уп! Это снаружи опять в дверь грохнули. Ну, мужики, ну, упёртые! Дверь же только дрогнула, а подпорка ещё глубже в пол вклинилась. Нет, не пройти!

Не пройти!

Вот тут Диму и накрыло отчаяние. Загнавший сам себя в ловушку, окружённый ядовитым дымом и пекущим огнём, без шанса на спасение. Есть чему отчаяться. Лихорадочно перебирая локтями и сбивая о пол коленки, он поспешил обратно, повизгивая от ужаса.

«Где окно? Где это чёртово окно? Прочь, прочь отсюда и не сметь больше геройствовать! Куда ты полез? Ты же даже читать не умеешь! О, как охота жить!» — пулемётной очередью промелькнуло у Димы в голове. Дождь из горящей сажи, протуберанцы горького дыма, от которого уже начала кружиться голова, жарища — сверху, паром исходит мокрый шарф. Кр-р-рак! Что-то рвётся на чердаке, раскалывается и выплёвывает снопы искр. По воздуху летят чёрные и пылающие комочки. Дима не сразу признал в них мышей.

Окно призывно светится во мгле. Айтишник ползком подобрался к нему, и, сделав у самого пола глубокий вдох, смешав остатки воздуха с дымом, рывком встал на колени, перевалил верхнюю часть туловища наружу… и застыл. Он видел метушащихся людей, он видел красиво блестящие капли воды, летящие к нему от выплеснутого кем-то ведра, он видел отчаяние в глазах, видать, соседки, стоящей на крыльце дома, её перекошенный в причитаниях рот. И понимал, что всё то, зачем он сюда полез и зачем чуть не угробил свою жизнь, всё ещё внутри. Получается, зря он сюда прыгнул. Зря дышал дымом, зря чуть не погиб.

«Что? Ты? Делаешь?!» — мысленно прокричал он самому себе, но тело не обратило внимание на этот вопль. Глубокий вдох несравненно более чистого воздуха — и голова обратно нырнула вовнутрь.