— Кстати, — она развернулась и вошла в кабинет.

Пустые, обтянутые рисовой бумагой, стены украшал одинокий пейзаж Фудзиямы — кисть художника не тронула и три четверти полотна. Так и в доме пространство было неприкосновенным — минимум мебели, ни одна деталь не перегружает внимание. Она провела ладонью по поверхности холста, ощущая шероховатость фактуры.

— Андо Хиросигэ, стиль укие-э — мир приходящих иллюзий, картинки плывущего мира, — учтиво, но кратко поведал очкарик-гном.

— Не его ли копировал Ван Гог?

— Вы правы. «Сливовый сад Камэйдо» и «Внезапный дождь над мостом Син-Охаси на реке Атака». Разбираетесь в живописи?

— Немного, — отмахнулась Адель. — Занималась в кружке изобразительного искусства.

Ей даже вручали значки — свидетельства побед на конкурсах детских рисунков, фрау-преподаватель, вдохновенная рассказчица, собирала истории из жизни знаменитых художников и потчевала воспитанников.

— Извините, забыла ваше имя…

— Уэдзаки.

Точно — Эд. Взгляд Адель скользнул по скупой коллекции брелков нэцке[10] и низкому столику у окна. Окно! Кен уехал. Ей следует незаметно открыть форточку.

Игнорируя подушку на полу, Адель уселась прямо на столик. Эд переменился в лице. Ей не хотелось сильно обижать человечка, просто отвлечь внимание — она встала и подошла к окну.

— Расскажи мне о Кене. Почему он уехал из Японии?

Эд поправил очки, концентрируясь на сжатом, но информативном рассказе. Дядя Кена был странствующим буддийским монахом, племянник сопровождал его в путешествиях. Они зарабатывали на хлеб, показывая акробатические трюки. Кен прекрасно владел техникой езды под брюхом лошади, на полном скаку перепрыгивал на другую мчащуюся кобылу. Храброго мальчишку заметил какой-то богач-европеец и предложил взять парнишку к себе в качестве наперсника для болезненного и избалованного сына. Дядя согласился, и Кен вырос в достатке. После смерти покровителя Кендзи унаследовал приличную сумму и уехал в Нью-Йорк.

— Пойдемте спать, Адель-сан, — корректно выпроводив ее, Эд закрыл кабинет. Словно именно там хранились сокровища, которые гном оберегал.

— Что же произошло с сыном богача?

— Он женился, занимается политической карьерой. С Кеном сохранил дружеские отношения. Спокойной ночи, Адель-сан.

Адель прошла к себе, сняла злосчастное кимоно, но не легла. Из-за боли в плече она все равно не уснет. Через час она вышла на лоджию и, поежившись от ветра, спустилась по балконной лесенке к окну кабинета. Во время

пространной речи Эда она украдкой отворила форточку, и теперь ей хватило нескольких секунд, чтобы очутиться внутри.

Адель зажгла фонарик, медленно обследовала стены, заглянула за картину. Низкий столик содержал два выдвижных ящичка. В одном Кен держал кисти, краски, множество цветных карандашей и ручек с пузырьком чернил. На дне второго покоился «намбу». Адель стало интересно. Она вытащила пистолет, взвесила в ладони. Тонким стволом и длинной рукояткой он напоминал «парабеллум». Адель заглянула в магазин, сняла предохранитель и обернулась к окну. В одной из квартир соседней башни горел свет. Адель вытянула руку — мушка «намбу» застыла на лысеющем затылке полуночника, склонившегося над бумагами. Прицел делил его череп пополам — палец Адель нажал на курок.

— Паф! — отозвалась она пустому щелчку.

Она бросила пистолет на место, села на подушку у столика. Где Кен мог держать снимки шведов? В том, что фотографии существовали, Адель не сомневалась. Она отбросила подушку, отогнула край татами и стала обследовать деревянный настил пола. Костяшки пальцев азбукой Морза выбивали: «Где ты? Где ты?» и, наконец, обнаружили то, что искали. Адель вытащила несколько дощечек, открыв фонарному свету нишу, вместившую ряд одинаковых папок с иероглифами на корешках. Адель медленно достала одну, перелистала страницы — замелькали чертежи, эскизы, фотографии автомобилей. Вот кроха «Изеточка», итальянская машинка с маленькими деталями. Единственная дверца малышки, точнее передняя стенка кузова, откидывалась в сторону, позволяя уместиться в салоне двум пассажирам. Далее следовали фотографии изящного «купе», где ездоки размещались друг за другом, а вместо двери откидывалась вся крыша. В папке были материалы на «Fiat» и «Astin/Morris», занятых идеей компактного и дешевого автомобиля. Следующие папки посвящались новинкам автомобильных монстров — «Opel», «Jaguar», «Понтиак» и «Бьюик». Адель наткнулась и на план мюнхенского завода «БМВ». Последней Адель открыла папку, содержащую лишь рисунки и чертежи, здесь не было ни единой фотографии. Тексты были написаны по-японски, иногда от руки.

Так Кен уехал на гонки в Турин. Гонки… Воровать секреты изобретателей и испытателей. Дабы поместить новые материалы еще в одну папочку. И на основе собранного, синтезируя чужие идеи, создать идеальный японский автомобиль.

За папками лежала коробка, Адель заглянула внутрь — футляр камеры и горка цветных снимков прекрасного качества. Верхний — портрет двух мужчин с японской закорючкой на обороте. Прежде чем закрыть коробку, Адель вынула миниатюрный фотоаппарат. Приведя тайник в порядок, она осторожно, боясь задеть раму плечом, вылезла на террасу балкона и знакомым путем добралась до своей комнаты.

В темноте она долго не решалась сомкнуть глаз. Что Кен делал в Иерусалиме? Евреи не занимались машиностроением.

Mannaz — Я (руна перевернута). Враг внутри.

Чувствуя преграду, не глядите по сторонам в поисков врагов, всмотритесь внутрь себя — враг там.

Утром она поймала на пороге торопившегося в школу Ясу и сунула ему интересующий ее иероглиф.

— «Эдисон», — пугливо пожал круглыми плечами мальчик.

— Я твой должник. Решить задачку по математике, подготовить реферат по истории — обращайся…

Толстяк отвесил церемониальный полупоклон. В ответ Адель присела в комическом реверансе, заставив парнишку улыбнуться.

Томико, одев передник, выносила на балконную террасу матрацы, подушки, одеяла и развешивала их для проветривания. Потом очень красиво готовила чай: для себя — зеленый в изящной керамике, перед Адель любезно поставила стальную кружку, в которой плавали чаинки черного байхового.

Через полчаса зазвонил телефон, и Адель сняла трубку.

— Это Ник.

— Какой еще Ник?

— Таксист. Я внизу, — сообщил он, — звоню из вестибюля.

Адель так и знала — русский не откажется от предложения стать ее водителем, за вчерашний день он хорошо заработал.

— Странная у вас охрана, — пожаловался он. — Спросила документы, записала номер такси. Вы что боитесь грабителей?

Адель вышла из квартиры и вызвала лифт. Вместе с ней в лифтовой кабинке вниз спускался один из соседей, неопрятный американец.

— Это вы живете у япошек? — хмыкнул он сквозь гнилые зубы, нагло разглядывая ее. — Ну и как? Желтолицый, небось, старается, а? И не противно… ну это… с косоглазыми-то?

Адель молча ждала, когда двери раскроются. Почему ей стыдно перед ним, янки — отбросом всех известных рас, выродком? После его слов она стала отвратительна, гадка самой себе.

Усевшись в автомобиль, Адель не ответила на дурашливую улыбку.

— Магазины. Итак, как насчет ночной смены?

Водитель игриво взглянул в зеркало, но лицо пассажирки оставалось бледным и сосредоточенным.

— Порядок! Единственное условие: я не желаю влипнуть в передрягу.

— Не дрейфь, — Адель смежила веки. — Лучше расскажи мне о яхте.

— Боюсь, от моих разговоров у вас начнется морская болезнь.

— Я выдержу.

— Окей. Сорок футов — длина, четырнадцать тонн водоизмещения, 2 метра — осадка, — в каждом слове для Ника заключалось столько чуда, что его голос завораживал. — У «Лунной» три грота, два кливера, три генуи… Когда-нибудь, когда-нибудь…