Магистрат попытался провести рубящий удар по шее, взял слишком высоко и лишь сбил с противника маску. Белый воин глянул на меня с такой тревогой, будто я могла выступить против него свидетелем обвинения.

У меня ноги сложились, как бумажный веер — из тех, что делали мы с Эви из бабушкиного церковного листка. Вряд ли я грациозно опустилась на сцену — это было бы слишком хорошо. Я хлопнулась на задницу, но так как была бестелесной, больно не было. Но и красиво не было тоже. Только у меня в мозгу не осталось места для таких мыслей, он был переполнен до краев тем открытием, что только что я сделала.

Мой покойный жених стал небесным ниндзя.

Есть вещи, которые просто знаешь. Я стояла возле постели бабули Мэй, когда она испустила последний вздох. Куда она ушла — об этом можно еще долго дискутировать, но что она покинула наш мир — в этом я не сомневалась.

И потому в глубине души, где я напрочь отказывалась себя обманывать, я знала, что это было бы слишком хорошо. Но все же я хотела убедить все остальные свои аспекты.

— Мэтт? — прошептала я.

У него не было времени ответить — Магистрат подскочил на близкую дистанцию и обрушил град комбинированных ударов, оттеснив Мэтта на несколько шагов. Но тут его товарищи разобрались со своими демонами, вмешались в схватку каждый со своим оружием, и очень скоро Магистрат растянулся на полу, похожий на фотографию трупа на вскрытии.

На меня навалились тошнота и слабость. Я проверила свою связь со мной-физической — ой-ой.

— Пора мне, — сказала я про себя.

Тут же меня окружили. Я встала. Посмотрела Мэтту в глаза и пожалела, что не умею рыдать. Это был не он — кто-то создал совершеннейшую копию, но я знала — как знала когда-то про бабулю Мэй. Когда мы с Мэттом встречались после разлуки, оба раскалялись добела тем огнем, что либо сжирает тебя, либо меняет навсегда. Вот такая у нас была взаимная любовь. И этого огня не было сейчас в глазах у Мэтта.

Белые воины взялись за руки, подняли лица к моей тающей золотой нити — и запели. Тут же нить задрожала, как струна, пытаясь обрести свой голос, песню, по которой я отличала ее от всех прочих. Покрывшая ее слизь затвердела, растрескалась и стала отваливаться хлопьями. Воины запели громче, и струна ответила, на этот раз у нее получилось. Я услышала свой мотив, слабый, но чистый. Тогда я встала и медленно поплыла по ней к своему телу, вроде как перехватывая руками, и сдерживающая меня корка отваливалась все быстрее и быстрее. Я набрала скорость, не давая себе оглянуться, благодарить своих спасителей, потому что Я не знала, кто же они такие. Все быстрее, быстрее возвращалась я в себя, стараясь не думать, стараясь убежать от боли в разбитом сердце.

Перед тем как вернуться в тело, я еще раз быстро огляделась, ориентируясь. Процесс этот чертовски болезненный, и я хотела понять, насколько сильно придется стискивать зубы.

Придется очень сильно: в комнате было полно народу.

Мы приехали в Тегеран перед рассветом и устроились в доме, который наши люди для нас сняли неделю назад. Новое здание, белый четырехэтажный шестиугольник с темно-коричневой отделкой, в нем три просто роскошные квартиры над гаражом, где могут поместиться пять автомобилей и средней величины дом на колесах.

Меблирована была только квартира на первом этаже, и туда мы и завалились — не все. Перед самой границей мы остановились передать на вертолет раненых. Среди них была и Адела, что обидно: только она из всей группы, если не считать Дэйва, не могла быть «кротом»: слишком набита предрассудками, чтобы работать с некромантом.

Она не ожидала, что ей придется эвакуироваться. На вертолете был свой врач, а в таких подразделениях, как у Дэйва, всегда нужен медик — по очевидным причинам. Но Дэйв решительно велел ей улетать.

— Я знаю твои чувства к этому вампиру и к ясновидящей, — сказал он спокойно, пока здоровые грузили раненых в вертушку. — Эти проблемы мне не нужны. Я тебя отсылаю обратно в Германию, и пусть там тебе дадут другое назначение.

— Не поняла, — ответила она, и ярость начала закипать в темно-карих глазах. — Вроде я хорошо работаю?

Она показала на парней. Типа: видишь? Все живы.

Дэйв склонил голову набок:

— Полтора месяца назад в засаде погиб мой проводник, наиболее надежный канал для выхода на Колдуна. Наш врач в попытке его спасти делал ему дыхание рот в рот. А был он оборотень, шакал. Вот и скажи мне, Адела: ты могла бы вдувать ему воздух ртом в легкие?

Гримасу омерзения, передернувшую лицо, ей скрыть не удалось. Адела поняла, что выдала себя окончательно, и сняла все тормоза.

— Эти твари — порождение зла! Всех их надо истребить, всех до единого!

Презрительная ненависть в ее голосе меня разъярила. Можно подумать, ей сам Бог дал моральное превосходство и право решать судьбу всех, кто от нее отличается.

Я даже не поняла, что сделала к ней шаг, что у меня кулаки сжаты, и я готова была ударить, когда Дэйв поймал меня за руку. Но помешать мне говорить он не мог.

— Эти «твари» жили на земле не меньше нас. Некоторые говорят, что мы живы только потому, что их предводители решили, что лучше жить рядом с нами, даже вместе с нами, чем без нас.

— Они чудовища! — крикнула Адела.

— Можешь и дальше так думать. Очень скоро будешь тогда мыть сортиры в каком-нибудь ветеранском госпитале. И знаешь что? Когда я своего папочку привезу туда на колоноскопию, ему обязательно надо будет перед этим отлить, я его знаю. И я тогда ему не стану напоминать, чтобы крышку поднял.

— Жас!

Больше ничего Дэйву говорить не пришлось — я по одному слову поняла, что переборщила. Но черт меня побери, как меня эта чушь достала! Все эти тупые расисты, как правило, ни одного сверхъестественного существа в глаза не видели, а говорят и действуют либо по старым семейным предрассудкам, либо по газетным страхам. Если честно, то среди вампиров, оборотней и ведьм полно очень мерзкого народу — иначе мне бы делать было нечего. Но ведь и среди людей — тоже.

Деваться мне было некуда, кроме как обратно, и я подошла к своей группе на дороге, оставив ребят Дэйва прощаться. Эмоциональное было расставание, и смотреть было нелегко именно из-за отсутствия скупых мужских слез и медвежьих объятий. Крепкое рукопожатие, другой рукой за локоть или за плечо. Сквозь стиснутые зубы — обещания: «Увидимся, как только вернемся», настоятельные напоминания: «Берегите себя». А от Теренса, Эшли, Рикардо и Отто — извинения. Вот именно. «Простите, ребята, подвел вас». «Черт, как жаль, что без меня теперь обойдется». «Ну, извините, парни». В конце концов мне пришлось отвернуться.

— Ранение этих людей — не твоя вина, — сказал мне Вайль по дороге обратно к машине. Я не ответила, и его рука, неожиданно теплая, легла мне на плечо. Он повернул меня к себе. — Жасмин?

— Я понимаю, что это вина Ульдин Бейт, — ответила я несчастным голосом. — Или Десмонда Йеля. Я могла бы напомнить, что эти ребята знали, на что подписывались. И даже, может, была бы права. Но все равно я чувствую, что их раны на моей совести. Их боль, страдания. Если бы я только…

Вайль приложил палец мне к губам. Обычно меня не так просто заставить замолчать, но сейчас я вдруг не нашла слов.

— Они все поправятся, — прошептал он.

Чтобы это сказать, он наклонился ко мне. Встань я на цыпочки, могла бы коснуться губами его губ. И с чего мне пришло в голову, что это было бы хорошо прямо здесь и прямо сейчас?

Потому что тебе это позарез нужно. Признай это хотя бы перед собой. Если бы ты думала, что твое сердце это выдержит, ты бы уже затащила этого вампира в постель.

Я перевела дыхание. Заставила себя думать о работе — пусть она меня еще раз оттащит от края.

— Может быть, стоит вообще всех отослать. Сделать все самим, как и надо было бы.

— Группа все равно будет скомпрометирована.

— Ты думаешь, «крот» остался здесь?