А в угольной яме громко, с переливами, храпит подвахтенный…
Глава пятая. «Дорогой дальнею, да ночкой лунною…»
«Ну вот, добились своего?» – адмирал задумчиво почесал роскошную, разделённую надвое бороду. «Теперь уж чего… нечего и говорить… Прощайте, дай Бог, в добрый час…»
И уже на пороге, на секунду положив руку на плечо Семёнову:«Послушайте старика: не суйтесь Вы зря! Судьба Вас везде найдёт… Если начальство само вызвало охотников – значит, так надо… а без того – просто Вы своё дело делайте хорошо. И довольно. Выскакивать вперёд нечего – погибнуть не трудно и не страшно. Вот погибнуть зря – это глупо…»
Семёнов мог быть доволен. Закончилась целая эпопея…
Сначала адмирал принял его просьбу об откомандировании на Восток в штыки. Он убеждал – говорил, что если война разразится, то она будет упорной, тяжкой, и самое главное – долгой:«И все там будем!»
А потому – торопиться нечего, здесь тоже дел будет по горло, а в такой момент хороший адьютант уходить не имеет права!
На что Семёнов возражал – что если война застанет его на береговом посту – то он всё равно работать с толком не сможет, ибо будет метаться по начальству, как безголовая курица, и проситься на Эскадру…
Дошло два-три раза до серьезной размолвки… они не разговаривали, а общались только по-уставному… наконец, Макаров сдался.
В Питере, являясь представляться по поводу убытия, Семёнов заглянул к старому знакомому и старому недругу своего патрона…
Зиновий Павлович принял его холодно…
«Что, за чинами полетели-с? Пора, пора… как бы Вам на войну не опоздать!»
«А что, Ваше Превосходительство, Вы думаете, что будет война?»
Рожественский только фыркнул:«Не всегда военные действия начинаются с пушечных выстрелов…»
И, помолчав, резко сказал, глядя куда-то в сторону:«По-моему, война УЖЕ началась… только слепцы, вроде Вашего Макарк… ова – этого не видят…»
Семёнова просто поразил сумрачный вид адмирала, когда он это говорил… видимо, в порыве раздражения Рожественский сказал больше, чем считал в праве сказать…
… третий звонок, свисток паровоза… дамы, шампанское, весёлые проводы… быстро сохнущие слёзы… и конверт, переданный вестовым – в нём фотография вице-адмирала Макарова, с дружеской подписью…«На добрую память!»
Весёлые подначки:«Ну, давайте, поезжайте уже, ироды – а то к первым выстрелам не успеете! – Ерунда, до апреля затянется… пока дипломаты спишутся, пока суд да дело…»
«По вагонам, по вагонам, господа…» Шипение пара под сводами дебаркадера… сайонара.
… До Урала в вагоне курьерского поезда Петербург-Харбин преобладали простые обыватели, едущие по своим простым, домашним делам… да, ещё, честно говоря – и не было привычным делом – путешествовать на Восток по железной дороге… только лишь в августе сего, 1903 от Рождества Христова, года – в мировой печати на русском, английском и китайском языках были опубликованы извещения Общества Китайско-Восточной железной дороги об открытии сквозного пассажирского движения до Дальнего и Владивостока.
А именно:«Объявленiе. Съ открытиемъ прямого сообщенiя отъ и до станцiй русскихъ и Китайской Восточной железныхъ дорогъ; а черезъ посредство первыхъ и съ Западной Европой, для пассажировъ, едущихъ изъ центровъ Западной Европы въ Китай и Японiю, открылся новый путь, представляющей незаменимыя удобства.
Комфортабельно устроенные поезда-экспрессы, состоящие изъ спальныхъ вагоновъ I и II классовъ, новаго типа, снабжены вагонами-ресторанами и прочими удобствами, какия только можетъ предоставить современная техника. Кроме того, новый путь и въ экономическомъ отношении даетъ значительныя сбережения времени и денегъ, что въ наше время, при девизе: „время – деньги“, вдвойне важно.»
Полная ерунда-с, господа… панама-с…
Отчего? Извольте. Не существовало никакого прямого сообщения…
Не были готовы важнейшие мосты, кроме моста Сунгари I, сданного 19 сентября 1901 года. Хинганский тоннель еще строился, мосты через реки Сунгари (второй мост), Нонни, Чинхэ, Хунхэ и другие – находились в достойке…
Значит, этот «непрерывный» рельсовый путь тянулся от одной крупной реки до другой, периодически прерываясь, и не представлял собой сплошного пути, пригодного для транзитного движения поездов от Байкала до Тихого океана.
Про «славное море, священный Байкал» – я уже и не говорю…
Летом по Байкалу ходили железнодорожные паромы, «Ангара» и «Байкал», огромные четырёхтрубные пароходы, на которые по рельсам загоняли целые составы… а вот зимой… нет, когда устанавливался ледовый путь – рельсы клали прямо по байкальскому льду! А вот в период ледостава… или весной…
Воля ваша, господа! На пароходе – оно как-то привычнее… садишься себе в Одессе, и едешь по морям, по волнам… а по дороге в Святую землю заглянуть можно… в Стамбуле накупить парчи да дешёвого турецкого золота, в Сингапуре ананасов консервированных, в Шанхае – фарфору, в Нагасаки – лаковых шкатулочек (да по приезде и продать)…
А ещё, скажу Вам по секрету… проездные деньги казна в 1903 году выделяла по прогонам – то есть как если бы Вы ехали по казённой надобности в кибиточке или на таратайке… через всю Сибирь-матушку… уяснили? Платите пароходству за коечку (или каютку, как уж угодно будет), в два раза дешевле, чем на лошадках почтовых-с, а остаток – в карманчик… а по железной-то дороге – ехать бесплатно, по казённому требованию… есть разница?
Так что в вагоне – кроме Семёнова – казённых людей было раз-два, и обчёлся…
Капитан Генерального Штаба, направлявшийся на монгольскую границу… интендантский генерал, с утра до вечера под сильнейшим шофе (от качки так лечился), до Иркутска, да следовавший в Артур полковник Линевич…
Зато в куппэ (так!) преобладали так называемые «вольные люди», самых неопределённых специальностей, но вполне определённой великорусской национальности – Абрамович, Ходорковский, Невзлин… Эти последние являлись просто характернейшими вестниками войны – как акулы, сопровождавшие корабль, на котором скоро будет покойник…
Ранним утром чудесного, солнечного дня – который редко бывает поздней осенью – экспресс прибыл на станцию Байкал… Здесь пассажиры должны были пересесть в железнодорожные пошевни – тяжеленные, оббитые сукном, ящики на полозьях, с печками и отхожим местом внутри…
Однако Семёнов с Линевичем (идя на войну – что уж деньги считать!) – решили прокатиться по Байкалу на лихой троечке… что там – всего сорок три версты… да и морозец всего-то двенадцать градусов по Реомюру… при полном штиле!
Тройка с места взяла в карьер, и только через пяток вёрст перешла на крупную рысь… Ямщик, в бараньем тулупе поверх крашеного романовского полушубка – обернул заросшее бородищей до самых кустистых бровей, красное, как кирпич, курносое чалдонское лицо:«Однако, паря, в полпути – постоялый! Поднеси стаканчик – уважу!»
«Давай, вали! Будь благонадёжен, не обижу!»
Ямщик пристал, свистнул -«Ие-ех, залётные, ГРРРАБЯТТ!!»
И коренник зарубил такую дробь, что пристяжные свились в тугие кольца – и только морозная пыль клубом встала позади!
Стрелой летела русская тройка по синему льду… под бездонными синими небесами… в чистейшем, морозном воздухе горы баргузинского берега выступали так отчётливо – что Семёнов с его морским глазом не мог определить расстояния до них…
Казалось – они совсем близко, самые мелкие складки гребня и налёты снега на них были рукой подать – а на самом деле это были бездонные ущелья, снегами которых можно было похоронить целые города…
На пятнадцатой версте тройка догнала воинскую команду, переходившую Байкал пешим порядком… Солдаты и офицеры весело шагали по плотному, подмёрзшему снегу так бодро, весело – что у Семёнова на душе стало так хорошо…
В их вольном строю, в свободном, широком их шаге – почуялась такая гордая сила, уверенность в себе – как в пролетающем журавлином клине:«Долетим? -Мы-долетим!»
Линевич вскочил в санях, сбросил тулуп и как-то по особенному задорно и радостно крикнул:«Здорово, молодцы! Бог в помощь!»
