Японец взмахнул зажатой в кулаке белой перчаткой. Залп из картечницы Норденфельда продырявил борт шампуньки, снёс за борт мачту с похожим на раскрытый веер парусом… захлёбываясь кровью из пробитой груди, рухнул на руки верного китайца коллежский секретарь Тидеман, 22 лет от роду…
… У Инкоу река делает крутую петлю – начиная течь почти в обратном направлении… и поэтому японцы увидели «Сивуч» слишком поздно, чтобы среагировать… а на русский корабль передавал флагами сигналы береговой пост на Храмовом холме…
За двадцать лет службы русские комендоры стреляли только по учебным щитам… но и сейчас дистанция была – речная! Честно говоря, можно было не тратить на такое убожество дорогой снаряд главного калибра… да Стратановичу уже про консула доложили.
Русский бронебойный снаряд вошёл в японскую канонерку, как топор в фанерный ящик: аккуратно развалив её наполы… после этого «Сивуч» дал ход, и пошёл вниз по реке, набирая скорость… прошёл через облако дыма и пара, клубящееся над кучей плавающих в воде обломков… утопающие японцы хватались за борта, а матросы миролюбиво пинками сбрасывали их назад в реку, побуждая плыть к берегу. На берегу японцев уже ждали – на правом берегу – казаки Мищенко, отрабатывавшие на них «баклановский» сабельный удар – и этим японцам положительно везло! Потому что на левом берегу их вынимали из воды и тут же вязали гостеприимные китайцы… большие затейники!
… Встреть японцы «Сивуча» в открытом море – всё закончилось бы легко и просто… японцы, с безопасного расстояния, не давая русским приблизиться, расстреляли бы его с кормовых углов… а потом добили бы торпедами…
Но японский командир, заболев «болезнью красных глаз», решил поскорее дорваться до складов торгового Инкоу… Японские корабли вошли в реку – и сейчас, преодолев мелководный бар, вставали на якорь у городской пристани… палубы их чернели от вооружённых карабинами и саблями десантников в белых гетрах, радостно притоптывающих башмаками в предвкушении грабежей и насилий.
Увидав «Сивуча», японцы радостно закричали «Тенно Хейку Банзаааай!» – потому что ожидали увидеть на его мачте свой флаг… Выстрела они не слышали! Всё-таки ветер, в другую сторону, пять баллов… высокий берег, опять же.
А тут как раз русские носовое перезарядили… Русский снаряд, неторопливо вращаясь, аккуратно врезался прямо в броневой пояс «Цукиши» на левом крамболе… на дистанции 2975 метров пробиваемость – равна половине калибра снаряда. Пробил он пояс, пробил угольную яму, пробил котёл, изменил траекторию, пробил переборку, снёс с фундамента паровую левую машину… поблукал слегка по низам, дырявя переборки одну за другой… куда-то зарылся… успокоился… улегся на нижней палубе, как поросёнок… стал, остывая, потрескивать… взорвался, меланхолично так…
У трубы «Цукиши» вырвался к серым небесам столб ярко-белого пара – как будто ударил кипящий камчатский гейзер.
«Сивуч» чуть дал право руля – чтобы пустить в ход кормовое орудие…
И в эту минуту на него пошли в атаку японские миноносцы…
Семь торпед было выпущено – на такой дистанции было невозможно промахнуться! И японцы не промахнулись!
Две торпеды врезались в берег, одна торпеда застряла на речном дне, две торпеды поразили «Атаго», которая тут же стала тонуть, одна торпеда попала в миноносец «Хибари», тут же взорвавшийся, как китайская новогодняя петарда, а последняя торпеда, пройдя мимо «Сивуча», который в этот момент нанизал своим шпироном миноносец «Хато», вскрыв его по всей длине как консервную банку, всплыла и мирно закачалась у русского борта… сжатый воздух что-то быстро кончился.
Преследуемый яростным лаем японских скорострелок, горящий «Сивуч», со сбитой стеньгой бизань-мачты, лежащей поперёк борта, прорвался в открытое море… и стороночкой, по мелководью, по-над мелями, за рифами, пошёл себе неторопливо в Артур…
…«Поебать мой лысый череп! – воскликнул капитан первого ранга Кроун, блокированный японцами в Шанхае – Чем наш „Маньджур“ хуже „Сивуча“?»
Глава шестнадцатая. Круги по воде.
Телеграмма Кайзера «Угроза Войны!» не стала для губернатора Циндао руководством к действиям… потому что ещё до её получения фон Мюкке предпринял кое-какие шаги…
А шаги были такие… При входе в бухту Кяочао был немедленно установлен дозор из сторожевых кораблей, а на границе концессионной территории, помимо штатного наблюдения китайской жандармерии, было введено патрулирование разъездов от 3-го морского батальона, распорядительным порядком были отменены все отпуска и телеграммами отозваны офицеры, находившиеся в командировках. Начальнику «Восточно-азиатского морского отряда», который со времён Боксёрского Восстания охранял немецкое посольство, было приказано незаметно оттянуть свои части из лагерей к местам постоянной дислокации (Пекин и Тяньцзинь) и держать их в готовности.
Вообще, подготовительные мероприятия коснулись всех областей деятельности как концессионных предприятий, железной дороги, порта, города, крепости, флота, так и всех германских подданных и отдельных воинских частей, находившихся на территории Китая.
Особенно важен был Пекинский отряд – составлявший около 10% численности невеликого немецкого гарнизона… шутка ли – три роты, полтысячи матросов и два десятка офицеров, при двух вьючных пулемётах «Шварцлозе» и трёх 150-мм гаубицах… но вот как его перебросить в Циндао? Странный вопрос – на поезде…
…«Уа-а-а-ау!» – печально вскрикнул паровоз, и выпуская клубы пара, резко сбавил ход… Заскрипели тормоза… Станция Тяньцзинь, Тяньцэинь-Пукоуской железной дороги…
На низком, замощённом камнем перроне, сухопарый, прямой – точно палку проглотил – английский майор Томпсон – в хаки и чернявый, носатый, похожий своими тонкими и длинными усами на навозного жука – француз Делоне, в синем, с красными шароварами, мундире… союзники…
Командир отряда капитан фон Браухич спрыгнул с подножки первого вагона, оправил фельдгау, так, что на кителе – ни морщинки, заправил в левый глаз монокль – хоть зрение имел превосходное… чеканным прусским шагом приблизился к офицерам… Чётко отсалютовав, задал абсолютно бессмысленный вопрос – так как ответ знал заранее:«Чем обязан, майне херрен?»
Томпсон переложил стек в левую руку, поднёс два пальца к виску… Француз же, обогнув своего спутника, суетливо протянул немцу свою жирненькую и потную ладошку с траурной каймой под ногтями – на которую фон Браухич брезгливо уставился с откровенным недоумением во взоре… Делоне смущённо спрятал ладонь за спину и шаркнул ножкой…
«Э-эээ… Вы не можете ехать дальше, сэ-э-эр…»
«Почему?»
«Э-э-э… потому что. Сэ-э-эр.»
Фон Браухич огляделся… перрон был оцеплен. В оцеплении трогательно перемещались конопатые физиономии «томми» и, как показалось капитану, пейсатые Jьdisch-дhnlich лица «пуалю»… при виде последних фон Браухич с омерзением передёрнул плечами…
В вагоне за его спиной с треском опустились оконные стёкла и оттуда с недовольным ворчанием стали высовываться рыжие бороды Der Matrosen… фон Браухич бросил один – единственный взгляд назад – и гневный огонь в немецких глазах сменился оловянным, ничего не выражающим блеском… ворчание дисциплинированно сменилось мёртвой тишиной…
«Спрашиваю ещё раз. Почему?»
«Э-ээ…»
Француз взял инициативу в свои руки. Схватив фон Браухича за рукав – который последний тут же с отвращением вырвал, на что Делоне никак не среагировал – просто не заметив немецкого демарша – представитель Антанты начал что-то лопотать… про карантин… международное сотрудничество… взаимопонимание… Vous comprenez?
У фон Браухича мигом заболела голова и его замутило… отступив на шаг, немец взялся было за поручень, чтобы отступить в вагон от назойливого француза…
Но тут англичанин взмахнул стеком… окна маленького вокзала распахнулись – и на вагоны нацелились тупорылые «Максимы»…«На любой ваш вопрос у нас чёткий ответ! У нас есть Максимы – а их у вас нет!»
