— Знаешь, что бы я тебе посоветовал? — заговорил наконец Жагин. — Ты все-таки иди на приличную работу и посылай ей денег побольше. А если она тебя разыщет и придет исполнительный лист, плати, как положено. Ты можешь зарабатывать столько, что и для тебя — одиночки — хватит. Тогда у тебя совесть будет чистой, как вода в роднике. И жить будешь, как человек…
Улькин долго молчал, тупо глядя в мокрый стол, потом сказал:
— Да кто возьмет меня на приличную работу с моим трудовым списком, где уже одиннадцать раз записано: «разнорабочий при магазине»? И десять раз уволен за нарушение трудовой дисциплины.
— Так или этак, но с водкой надо кончать, — сказал Жагин.
С этого дня у Жагина ко всем его заботам прибавилась еще одна — Улькин. Но прежде чем предпринять что-либо, Жагин рассказал об Улькине своему начальнику: без его поддержки ничего начинать нельзя.
Майор Гринин выслушал Жагина, не перебивая, потом помолчал и сказал:
— Вечно ты, Жагин, влезаешь в такие головоломные истории, а ведь тебе прямой службой заниматься надо.
— Да тут все занятие — помочь ему на работу устроиться.
— А жилье у него есть?
— Он в Кратове сторожит дачу одного профессора, тот ему еще и платит за это четвертной в месяц.
— Ну, гляди сам. Детским садом занялся?
— На той неделе кончу, и директор, и повариха — воровки, детей, гады, объедают.
— Нянечку поблагодари — она честная.
— Приказ о ее увольнении отменен, и она сейчас моя первая помощница.
— Ладно, действуй. Улькин у этого твоего фамилия?
— Улькин.
— Да, лягнула его жизнь по темени.
Жагин был доволен — на его заботу об Улькине «добро» начальства получено…
В это утро Жагина спросила жена:
— Ты Улькину квартиру выхлопотал?
— Нет.
— Пропала последняя надежда, думала, выбьешь ему квартиру, займешься наконец ремонтом своей комнаты. Обо всех болеешь, кроме себя.
В тот же день Жагин зашел в бюро ремонта квартир. Знакомая девушка-сметчица была на месте.
— Ой, товарищ Жагин, стыдно в глаза вам глядеть, но в нашей конторе полный бедлам: начальника уволили, а нового так и нет. Одну ремонтную бригаду забрали на другие объекты, работать у вас некому.
И тут Жагина осенило: надо бы сюда Улькина, он порядок наведет!
Спустя две недели Улькин стал бригадиром отделочников этого бюро и с первого дня стал работать на совесть.
Вскоре Улькина перебросили на отделку в микрорайон, и он исчез с горизонта Жагина. Вдруг позвонил по телефону:
— Не обижайтесь, старлей, думаю о вас каждый день, а вырваться к вам не могу, работаем с рассвета дотемна, сплю на рабочем месте, где ночь застанет…
Жагин не заметил, сколько времени прошло, но однажды на службе вручают ему письмо. Оглядел конверт — из того курортного города, где сломалась жизнь Улькина.
Вынул из конверта письмо, стал читать:
Здорово, дорогой мой друг и товарищ старлей Жагин! Пишу Вам из города, из которого в свой горький час бежал. Прислал мне в Москву весточку один тутошний мой дружок. Как я и знал — загремела Мария Владимировна, шесть годков получила. А девочек, писал он мне, собирается забрать к себе в Донбасс мама Марии Владимировны, стало быть, моя теща. Как я это прочитал, бросил все и — на самолет. И теперь моя жизнь здесь определилась так. Получил я обратно свою комнату — стройуправление помогло. И живу я в ней вместе со своими девчонками и тещей. Баба она трудовая, не то что дочь, и все же как-никак родственницей мне приходится. Мы с ней хорошо ладим, она ведет все хозяйство и смотрит девчонок и — вижу — любит их. А я от них так прямо с ума схожу, бегу домой как на праздник. Сегодня я собрал теще посылочку для Марии Владимировны. А что будет дальше — посмотрим-увидим. Но сейчас я живу, как на крыльях лечу. Между прочим, руковожу бригадой, и мы норму кроем ежедневно. И за все за это Вам, дорогой мой старлей, поклон до земли и сердечное спасибо. Будет у Вас отпуск — приезжайте ко мне, тут все-таки есть Черное море и жалеть не будете. Крепко жму руку. Бывший разнорабочий Николай Улькин…
Жагин прочитал письмо и, тихо смеясь, спрятал его в карман.
И так на душе у него было светло и чисто, что не захотелось заниматься жуликами. Но служба есть служба, и он, подхватив свою пузатую планшетку, отправился на склад строительных материалов, где, судя по всему, нахально «левачил» один тип.
Валерий Денисов
ОГОНЬ НА СЕБЯ
В дежурку забежал молоденький сержант:
— Попрядухин, к начальнику отделения.
«С чего бы это, — думал, шагая по длинному коридору, Александр, — вроде никаких промашек не допускал в последнее время, чтобы «на ковер» вызывать. Впрочем, разве за собой все уследишь. Без причины начальство не требует к себе».
Осторожно приоткрыв дверь, Попрядухин спросил:
— Разрешите войти, товарищ подполковник?
— Заходи, заходи, присаживайся…
В кабинете кроме начальника находились наставник Александра майор милиции Равчеев и участковый инспектор Зорин.
— Ладно, Зорин, — подполковник, видимо, подводил итог разговору, насильно держать тебя на участке не собираемся. Жилка в тебе оперативная есть, попробуй заняться розыском. Ну а дела передашь Попрядухину, если, конечно, у него не будет возражений. — Подполковник взглянул на Александра. — Не будет, сержант?
Александр быстро поднялся со стула, но не ответил. Он был несколько растерян и не сразу нашелся, что сказать. Как всегда, выручил наставник.
— А разве могут быть возражения у солдата, которому открывается путь к генеральским звездам? — пошутил Равчеев.
— Это точно, — подхватил мысль майора начальник отделения, — участковый инспектор — первая офицерская должность у нас. Ответственная должность.
— Вот этого я и опасаюсь, — произнес наконец Саша.
— Чего? Ответственности?
— Нет, трудностей. Справлюсь ли, хватит ли знаний?
— Майор рекомендует, значит, верит в тебя. Так что не робей и завтра же выходи на участок. Будут трудности — поможем. Да и сосед там у тебя толковый, старый служака, советом не поскупится. Значит, порешили?
— Так точно.
— Вот и хорошо.
…Нынешнему участковому инспектору столицы, имеющему отдельный кабинет в опорном пункте или, в худшем варианте, комнату при жэке, трудно представить, что его коллеге, каких-нибудь пятнадцать лет назад приходилось задавать себе с утра вопрос, где приткнуться сегодня. Хорошо, если коммунальные работники выделят стол в конторке, а то и того не было. Приходилось людей либо в отделение приглашать, либо встречаться с ними в квартирах. А где собрать активистов? Где просто над документами посидеть? Дома? Так он, как правило, на другом конце Москвы. Но Саше, можно сказать, повезло. Начальник жэка, Семен Тихомирович, выделил ему стул. Постоянный в красном уголке. Так что жильцы знали, где можно в случае чего отыскать участкового. А на первых порах, как это ни грустно, пришлось Попрядухину, человеку по натуре деятельному, привязаться к стулу. Массу бумаг оставил Зорин: книги учетов, планы, списки… Одним словом, канцелярия, в которой требовалось основательно разобраться.
Обстановка на участке Попрядухина улучшалась день ото дня. Вот хотя бы такой пример: до прихода Александра в микрорайоне пять человек слонялись без работы. Теперь все по будильнику встают и спешат к заводским проходным. Пьяницы притихли, дебоширы квартирные знают — участковый спуску не дает. Попрядухин понимал, это лишь первые шаги… Успехи должны множиться. Однако говорят, у человека лишь две руки, со всем не управишься… «И то верно, — думал лейтенант, — нужно искать помощников». Добился того, что в каждом квартале у него появился внештатный инспектор. Активизировали действия дружинники. Часто Александр встречался со своими активистами. И передавал им то, что получил когда-то от Равчеева и Шурыгина. «Приходите ко мне не тогда, когда человек споткнулся, а когда заметите, что встал тот на скользкую дорожку. Нелады в семье, пристрастие к бутылке, связь с сомнительной компанией — вот повод для того, чтобы обратить внимание». Так учил инспектор людей.
