Артур Небе, начальник уголовной полиции, давно уже состоявший в оппозиции, ворвался в кабинет Канариса и рассказал ему о нависшей угрозе. Канарис отнесся к этому совершенно спокойно.

— Ерунда, у тебя просто растрепаны нервы, — сказал он. — Не стоит волноваться из-за таких пустяков.

— Я бы тоже не придал значения, но посмотри вот на это! — начальник уголовной полиции протянул адмиралу копию распоряжения: установить наблюдение за лицами, упомянутыми в показаниях баварца. Но Канариса трудно было вывести из равновесия.

— Ты мне скажи — за кем не наблюдают в Германии? Ты же не новичок в гестапо.

— Да, но делом заинтересовался рейхсмаршал Геринг, Он хочет отыграться за Шульца Бойзена с его «Роте капелла».

Артур Небе рассказал, что случилось за эти дни. Геринг решил отплатить Кейтелю за те неприятности, которые ему пришлось испытать недавно в связи с разоблачением подпольной группы в министерстве авиации. Говорили, что летчик — капитан Шульц Бойзен — был связан с германскими коммунистами, а через них с русскими. Бойзена, а с ним несколько десятков человек приговорили к смертной казни. Гитлер отчитывал Геринга как мальчишку, а Кейтель только поддакивал и подливал масла в огонь. Но теперь пришла пора Геринга.

Имперская разведка со всеми ее отделами находилась под общим руководством фельдмаршала Кейтеля. Ну, а уж если в разведке что-то произошло, Геринг не упустит такого случая. Конечно, рейхсмаршал не поверил ни одному слову из показании какого-то спекулянтика, но почему бы не подложить свинью выскочке Кейтелю? Геринг вызвал главного военного прокурора Роэдера и поручил ему начать следствие.

Об этом и рассказал Небе адмиралу Канарису.

— Ты представляешь, какая заваривается каша! — Артур Небе был перепуган не на шутку. — Час назад Роэдер арестовал Донани и вызывает к себе для допроса Гизевиуса.

Вот это встревожило адмирала Канариса. Он уже по опыту знал — когда сталкиваются два таких зубра, как Геринг и Кейтель, мелюзге нечего ждать пощады. Канарис тотчас же прошел в кабинет Донани и убрал оттуда все, что могло бы скомпрометировать его сотрудника. Потом он прошел к Гансу Остеру, начальнику штаба Абвера, и рассказал о случившемся.

Все это было сделано как раз вовремя. На всякий случай Канарис покинул здание разведки, а через четверть часа сюда приехал прокурор Роэдер вместе с арестованным Донани.

— Чем могу служить, дорогой прокурор? — словно ничего не подозревая, спросил Остер.

— Я должен провести обыск в служебном кабинете доктора Донани, — не поддаваясь на игривый тон, ответил Роэдер. Прокурор был мрачным субъектом с красноватым лицом, мясистым носом и припухшими веками, из-под которых глядели сонные, холодные глаза.

— Прошу вас, господин прокурор, но вы имеете распоряжение знакомиться с секретными материалами военной разведки? — Они шли по коридору, и прокурор споткнулся о завернувшийся угол ковровой дорожки. Остер попробовал шутить: — У нас здесь каждый коврик секретный…

У Роэдера не было полномочий. Остер извинился, но он не вправе допустить прокурора к секретным материалам. Роэдер настаивал, пригрозил позвонить рейхсмаршалу Герингу. Пришлось согласиться. Все вошли в кабинет. Остер успел перекинуться взглядом с арестованным Донани, успокоил его — в кабинете же всё в порядке.

Но оказалось совсем не так. Еще в дверях Донани взглянул на письменный стол и побледнел. На самом виду лежали записки, которые сами по себе могли послужить смертным приговором для их владельца. Остер, еще ничего не подозревая, стоял возле письменного стола и наблюдал, как гестаповцы обыскивают кабинет. Донани слегка кашлянул, привлекая внимание Остера. Глазами показал ему на письменный стол. Остер понял — надо убрать. Облокотившись на стол, он смял записки, зажал их в ладони и сунул в карман. Но Роэдер, как будто рассеянно глядевший куда-то в сторону, боковым зрением наблюдал за начальником штаба разведки.

— Нам не нужна ваша помощь, полковник Остер, — равнодушным голосом произнес Роэдер. — Покажите-ка, что вы положили себе в карман?

— Вам это показалось, господин прокурор.

— И все-таки передайте мне эти записки.

Прокурор приказал обыскать Остера. Несмотря на протесты, записки изъяли. А Остер еще не вполне понимал, какие тучи сгустились над его головой.

Через несколько часов начальник штаба имперской разведки полковник Ганс Остер был уволен со службы и арестован по обвинению в государственной измене. Среди злополучных записок в гестапо обнаружили письмо священника Банхофера, которому гестапо запретило выезжать за границу. Остер собственной властью под видом агента немецкой разведки отправил этого священника в Рим и Швейцарию для связи с английскими резидентами. В письме, попавшем в руки гестапо, священник Банхофер докладывал о выполнении заданий.

Британский шпион Ганс Остер, он же начальник штаба имперской разведки, был разоблачен. Началось следствие и по его делу.

Перед столом главного военного прокурора очутился и Ганс Гизевиус. Его имя тоже фигурировало в показаниях баварского спекулянта-валютчика. Гизевиус получил приглашение явиться к Роэдеру. Допрос был короткий. Гизевиус не хотел ничего говорить, и Роэдер приказал его арестовать.

На другой день допрос продолжался. Но теперь Гизевиус был во всеоружии. Бессонной ночью, которую он провел в камере внутренней тюрьмы, Гизевиус разработал план действий.

— Вы снова не хотите со мной разговаривать? — тягуче спросил Роэдер.

— Нет. При всем уважении к вам, господин прокурор, я не скажу вам ни слова.

— Как я должен понять такое упорство с вашей стороны, господин Ганс Бернд Гизевиус?.. Я правильно называю ваше имя?

— Совершенно правильно… Его превосходительство фельдмаршал Вильгельм Кейтель запретил мне сообщать кому бы то ни было о моей служебной деятельности. Вы можете проверить это, господин прокурор.

Роэдер внимательно посмотрел на самоуверенного, с импозантной внешностью господина, сидящего перед его столом, и в душу прокурора закралось сомнение. А что, если это действительно так?

— Хорошо, господин Ганс Бернд Гизевиус, я выясню это у его превосходительства фельдмаршала Кейтеля. На этом пока мы прервем наш разговор.

Еще накануне вечером Гизевиусу удалось передать записку фельдмаршалу Кейтелю. В ней он написал, что военный прокурор допрашивает его не о Донани, Остере или Канарисе, но главным образом интересуется деятельностью его — Кейтеля. Гизевиус тонко намекнул, что против фельдмаршала, видимо, интригует Геринг, и наивно спрашивал, как ему вести себя на допросе.

Как и рассчитывал Гизевиус, его письмо оказало свое действие. Кейтель принял необходимые меры. В тот же день он вызвал главного военного прокурора и сообщил Роэдеру о новом назначении. Он повысил его в звании и срочно направил прокурором военно-воздушного флота в Салоники. На место Роэдера был назначен другой прокурор, который на неопределенный срок отложил следствие. Гизевиуса освободили, и он снова уехал в Швейцарию.

Странно — чем дальше отодвигались события, тем чаще Кет вспоминала Роберта Крошоу. Она представляла его таким, каким он был в ту ночь, когда они бродили по безлюдным, притихшим улицам Ист-Энда и Кет доверчиво шагала рядом, закрывши глаза. Обычно с этого начинались воспоминания. Тогда уже шла война, бомбили Лондон, и Роберт приезжал в отпуск на рождество. Роберт ходил в бушлате и бескозырке, надвинутой на упрямый, выпуклый лоб. Они стояли застывшие, будто статуи, у подъезда их дома, снег падал на плечи Роберта, а лицо его казалось мертвенно-бледным в тусклой синеве уличных фонарей. Кет никак не могла избавиться от этого воспоминания, и ее охватывало щемящее суеверное чувство. Для нее Роберт умер. Нет, наоборот, она умерла для Боба. Кет хотелось думать, что Роберт по-прежнему ее любит, ищет, ждет, но ее больше не существует, она давно умерла. Теперь она может рассчитывать только на его воспоминания. Может быть, он полюбил другую девушку, которая лучше, чище ее… Ну что ж, Кет не имеет права ни ревновать, ни надеяться — она умерла, и все для нее должно быть безразлично…