Напротив него за столом никого не было. Антон вскочил. Прибежала испуганная Анечка.

— Ответьте, ответьте скорее! — закричала она Антону.

Антон машинально нажал на зеленую клавишу.

— Алло.

— Антон, где вы? Это Иннокентий Витальевич, мы договаривались, что вы позвоните. У вас аккумулятор сел? Я уже час не могу до вас дозвониться. Где вы сейчас?

— Я в “Чальмны Варэ”, — Антон растерянно озирался по сторонам. — Доехал на такси в эту дыру.

— Что-что? В какую дыру? “Чальмны Варэ” — в центре города, там от вокзала пешком-то минут десять.

— Что?! Извините, здесь какой-то бред творится. Я перезвоню вам, мне надо выбраться… то есть, тьфу, разобраться.

Антон, не дожидаясь ответа, нажал отбой.

— Что вы делаете! — воскликнула Анна. — Зачем вы с ним говорили! Вы что, не понимаете, что здесь творится?!

— Что здесь творится? — повторил Антон и устало рухнул на свое место. — Я не понимаю. Кто этот хрен в полосатом костюме? Откуда он знает про…

— Не говорите! Не говорите об этом! Об этом нельзя говорить, об этом следует молчать. Не называйте имен, настоящих имен. Неужели вы не поняли, что он все время провоцировал вас на это — чтобы вы назвали вещи своими именами. Видите? — Анна указала пальцем на шкуру медведя на стене. — Мы не называем его настоящего имени, чтобы он не пришел. А вы мелете языком как…

— Господи боже, а вы-то кто?! Только не говорите, что вы тут официанткой работаете!

— Бедный, бедный Антон… — Анна сделала шаг вперед, взяла взметнувшуюся руку Антона, погладила ее и опустила на стол. — Я действительно здесь официанткой работаю. Но разве вы не знаете, что совы не то, чем кажутся. Запомните это. Или запишите… — Анна ласково улыбнулась. — На диктофон.

— Я запишу это тысячу раз на сером веществе своего мозга, только скажите, с кем я сейчас говорил по телефону и кто сидел со мной за столом?

— Да он же вам сам все сказал! Он хозяином хочет стать. Он тех, кто здесь испокон веку жил, под зубастые колеса на конвейер кладет. Вы же умный человек, Антон. Вы же видите, что они всю Россию к рукам прибрали. Последние остались уголки. За них теперь идет война.

Антон не отрываясь смотрел в бледные глаза Анны, и ее лицо плыло перед ним, будто освещенное дрожащим огнем очага. И вот уже не официантка из придорожного кафе стоит перед ним, а карельская женщина, которую он видел когда-то давно. То ли в детстве видел, то ли во сне. Парное тепло идет от ее живота. И пахнет от рук этой женщины дымящейся вареной олениной.

— Что-нибудь еще желаете? — прозвучал сквозь марево приветливо-безразличный голос.

— Что? — не понял Антон.

— Заказывать еще что-нибудь будете? — терпеливо повторила официантка.

— Не-ет, — осторожно протянул Антон, вглядываясь в Анну.

Она в ответ на его внимание вежливо улыбнулась:

— Так как насчет картины? Я вам рекомендую эту, — не дожидаясь ответа, она сняла со стены одну из фотографий. — Наше кафе названо в честь этого места. Правда, сфотографировано оно издалека, с фотоаппаратом туда мало кто добирался.

Антон, не взглянув на картину, достал кошелек.

— Да, давайте рассчитаемся.

Перед ним уже лежал счет, заполненный от руки. Подивившись незначительности суммы, Антон прибавил еще чаевые, захватил под мышку фотографию в рамке и, пошатываясь, побрел к выходу.

Деревянная дверь кафе захлопнулась за спиной, и Антона оглушила улица: машины ехали одна за одной, недалеко на углу был светофор, который противно, убыстряя ритм, пищал, извещая слабовидящих пешеходов, что нужно поторапливаться, за забором на противоположной стороне стучала в землю машина, забивающая сваи, там шумела стройка… Вокруг Антона клубился и тек своей жизнью центр города Оленеводска. Антон оглянулся и увидел, что позади него стоят старенькие кирпичные трехэтажки, их первые этажи распахиваются на улицу дверями магазина, салона сотовой связи, банка, кафе, еще какими-то дверями… Возле кафе, откуда он вышел, припаркованы несколько иномарок. От всего этого городского великолепия Антона бросило в дрожь, голова его закружилась. Ничего не соображая, он побрел ватными ногами вниз по улице, где виднелась скамейка на автобусной остановке. Он опустился на скамейку и закрыл глаза, пытаясь сбросить шок и сосредоточиться. Через минуту рядом с ним прозвучали и замерли шаги. Антон открыл глаза. Реальность расплывалась перед его глазами. Из ее расплывов выступил овал человеческого лица. Кажется, это было лицо Володи.

Нина Хеймец (1975) — живет в Иерусалиме (Израиль). Лингвист, переводчик, прозаик. Печаталась в сборниках “Вдохнуть и Не! Ды! Шать!”, в серии ФРАМ (составитель и редактор Макс Фрай), “Чайная книга”, “Шкафы и скелеты”, “Жили-Были”, “Вавилонский голландец”, “Праздничная книга: январь-июль”, “Праздничная книга: июль-январь”, “Тут и там”, “Живые и прочие”, “Из чего только сделаны мальчики / Из чего только сделаны девочки”, “В смысле”, а также в электронном альманахе “Двоеточие:”.

Облапошить мальчишку было нетрудно. И не таких вокруг пальца обводили. Вагифа, конечно, занесло немного, как обычно. Любит он спецэффекты, Вагиф этот. Представляться своими именами мальчишке было совершенно незачем. Лишнее это. Даже если ты никакой не Вагиф и не Степанов. И его, Павла, тоже, считай, подставил. И тем не менее сработали они четко. Дождались, пока парень из школы выйдет. Тут им повезло — он оттуда последним выходил всегда, будто отсиживался там где-нибудь среди пособий их учебных. Дверь школы была тяжелая, он всем корпусом на нее налегал, оказывался на улице, а дверь — привет, и захлопывалась прямо за ним. Они, пока подумывали операцию — это Вагиф так говорил: “операция”, вошел в роль, не иначе; так вот, пока они ее продумывали, несколько дней провели в наружке. И одна и та же картина: все дети уже разошлись кто куда, и тут этот на крыльцо вываливается, а дверь ему чуть ли ни пинка в спину дает: “Пока-пока, парень”. И вот, когда стоял мальчишка на крыльце, они с Вагифом и направились к нему. И Павел как будто со стороны их увидел, как они с Вагифом идут, у них даже шагать в ногу получилось, само собой. А у Вагифа плащ длинный был, кожаный, и полы его развевались. Они подошли к мальчишке, и Вагиф говорит строгим таким голосом: “Константин Багров, учащийся пятого класса “А”?”

Мальчишка уставился на них, глазами хлопает: “Да, это я”.

— Оперуполномоченный Вагиф Степанов, а это — оперуполномоченный Павел Волков. Пройдемте с нами.

Они усадили его в джип. Мальчик и не думал сопротивляться, только встревожился очень. И Вагиф тогда сказал ему: “Нам нужна твоя помощь, Костя. На месте все узнаешь”.

Ехать было недалеко, они сняли квартиру в двух кварталах от школы. За сутки заплатили — линолеум, рассохшиеся рамы, облезлый письменный стол, два венских стула и диван с торчащей пружиной. Только детей и пугать, в общем. И вот зашли они. “Садись, Костя, поговорить надо”.

А мальчишка, кажется, о чем-то догадываться стал. Заподозрил неладное. “Вы кто?” — спрашивает.

И тогда Вагиф сел напротив него и говорит спокойно так, даже мягко, но Павел почему-то аж съежился: “А теперь расскажи нам, где карта”.

А они ведь почти у цели были. Окружили этого Антона, обложили. И тут эсэмэска приходит ему, Павлу: “Срочно возвращайтесь в Москву”. Вагиф разозлился. “Глупости! — говорит, — не поеду никуда!” А Павел вот обрадовался. Ему от этого поезда почти сразу не по себе стало. В вагонах душно, свет тусклых лампочек будто пытается в воздухе раствориться и не может. И пассажиры, когда сквозь этот воздух смотрят, словно забывают, куда смотрели и зачем. Их взгляд рассеивается и тоже добавляет что-то к этому воздуху. А сами они, оставшись без взгляда, направленного вовне, внутрь себя заглянуть тоже уже не могут. Взгляд рассеивается и внутри тоже. Так и едут — вспоминают о чем-то давно виденном, слышат уже услышанное, отвечают поджидающим в памяти собеседникам, потом оказываются в будущем, в каких-то уже обжитых его закоулках, откуда легко вернуться и легко туда попасть — как будто по туннелям, по которым мчишься в полной темноте, мимо подрагивающих линий проводов, под скалами, поросшими лесом, застроенными бетонными городами, омываемыми морями, выбрасывающими на берег комочки нефти, обломки досок и туловища рыб.