Руководство лагеря поручило мне передать дела старшего нарядчика другому заключенному. К выполнению этого задания я приступил немедленно. Я усиленно работал, и ночью я не мог заснуть. Передо мной были многие вопросы, ответы на которые я не мог себе представить. Нет, надо было набраться терпения и ждать, ждать окончательного решения, получения необходимых документов, позволяющих мне вернуться к себе в Ленинград.

Наконец ожидаемый мной день настал. Он был очень радостным, но один факт меня крайне удивил и огорчил.

20 июня 1960 г. мне была вручена справка № 062941 на бланке, угловая печать которого означала: «Министерство внутренних дел РСФСР. Управление ИТЛ "ЖХ" лаготделения № 7». В самой справке указывалось, что я был осужден «Особым совещанием» при МГБ СССР 18 января 1947 г. по ст. 58-1а УК к 20 годам лишения свободы. Далее указывалось, что я отбывал наказание в местах заключения с 21 июня 1945 г. по 20 июня 1960 г. Освобожден по определению Верховного суда МАССР от 15.06.60 г. В соответствии с Указом от 25 апреля 1960 г. срок снижен до 15 лет и на основании ст. 44 «Основ» – условно-досрочно на 2 года 11 месяцев и 2 дня.

Хочу еще раз подчеркнуть, что и в этой справке указано, что осужден по ст. 58-1а, то есть следствие и «Особое совещание» скрывали гот факт, что я являлся офицером, «капитаном», Советской армии к моменту моего ареста, произведенного 7 июня 1945 г.

Вручая мне эту справку, Коломытцев проявил некоторую нервозность. Чем она могла быть вызвана, я, естественно, понять не мог. Прочитав ее, я еще раз поблагодарил начальника лагеря за оказанную мне помощь. И вот только после этого он предложил мне прочесть то, что было написано на оборотной стороне справки. И тут нервозность Коломытцева невольно передалась и мне. В справке указывалось, что я «следую к месту жительства в г. Лугу Ленинградской области».

Тут же начальник лагеря пояснил мне, что, поскольку с меня судимость как таковая не снята, я имею право жительства на расстоянии 100 километров от Ленинграда. Сказав это, Коломытцев тут же вручил мне отпечатанное ходатайство. Я полагаю, что в интересах читателей будет интересно ознакомиться с полным текстом этого документа. Привожу его дословно:

«Начальнику 3 отделения милиции

Ленинского района Города Ленинграда

ХОДАТАЙСТВО

Лагерная администрация возбуждает перед Вами ходатайство о прописке в городе Ленинграде условно досрочно освобожденного Гуревича Анатолия Марковича, 1913 года рождения.

Гуревич A.M., отбывая наказание, зарекомендовал себя только с положительной стороны, был председателем совета коллектива лаготделения. Выполнял работу старшего нарядчика. За активное участие в общественно-массовых мероприятиях и за выполняемую работу имеет ряд благодарностей и денежных премий. Кроме того, Гуревич имеет в Ленинграде родственников (мать и сестру), где ему предоставляется жилая площадь.

Учитывая вышеизложенное, просим поддержать наше ходатайство, п/п Начальник 7 лаготделения Дубравного ИТЛ

майор                                                                                                     Коломытцев

Зам. начальника лаготделения

по политико-воспитательной работе

подполковник                                                                                          Толбузов

Начальник отряда                                                                                    Корнели

20 июня 1960 года.

Гербовая печать».

Нет, видимо, все пережитое уже за многие годы непоправимо отразилось на моей нервной системе. Прочитав это ходатайство, я не мог спокойно поблагодарить начальника за проявленное и в этом случае внимание ко мне. Ведь трудно было себе представить, что в созданной Берией и его сатрапами системе исправительно-трудовых лагерей могут оказаться среди офицеров НКВД такие внимательные, честные, отзывчивые люди, как те, с которыми жизнь меня свела в Воркуте и в этом лагере.

Коломытцев, услышав мой необычный для него голос, заметив на моих глазах слезы, перевернул еще одну бумажку, лежащую на столе, и передал молча мне. Это была подготовленная для меня характеристика. Вот ее содержание.

Увидев, что я окончил чтение характеристики, Коломытцев, тоже волнуясь, произнес несколько слов: «Хочется верить, что эта характеристика тоже поможет вам не только в нормализации вашей жизни, но и в вашем стремлении добиться полной реабилитации. По вашему поведению в нашем лагере мы верим вам и в то, что вы действительно незаслуженно оказались в числе репрессированных».

Я встал и подошел к Коломытцеву, с тем, чтобы пожать руку. И вдруг он меня схватил за плечи и прижал к себе.

Приблизились часы моего выхода из лагеря. Корнели меня предупредил, что будет автомашина, которая по пути сможет доставить до железнодорожной станции. Я спешно направился на завод, попрощался со всеми служащими, с которыми мне приходилось сотрудничать. Затем обошел многих работников руководства лагеря. Естественно, с чувством глубокой благодарности я попрощался с Коломытцевым, его женой, Корнели, Толбузовым и другими, включая надзирателей.

«Бандеровец», который побывал во время моего свидания с Лидочкой в отведенной нам комнате, проводил меня до вахты и, расплакавшись, крепко обнял и поцеловал. Кстати, до вахты меня провожали многие заключенные и очень тепло прощались, желая полного благополучия. Эти про воды мне напомнили то, что я пережил во время моего отъезда после освобождения из Воркутлага. Смею заверить, что это было нелегко.

Буквально за пару минут до выхода через вахту успели подойти Коломытцев и Корнели. Мы еще раз попрощались, а Корнели проводил до стоящей машины и попросил шофера довезти меня по возможности поближе к станции. Шофер уже об этом знал и, улыбаясь, предложил мне сесть рядом с ним.

Итак, я вновь в поезде и скоро должен буду прибыть в Ленинград к моей матери и невесте. Мне надо было остановиться в Ленинграде, прежде чем проследовать до Луги, с тем, чтобы начать хлопоты с целью получения разрешения на прописку в самом Ленинграде.

Приближается конец июня 1960 г. Поезд, замедляя ход, останавливается у перрона. Все пассажиры медленно покидают вагон... Я задерживаюсь у окна... Внимательно слежу за встречающими... И вдруг я увидел встревоженную Лидочку... Значит, они получили мою телеграмму... Бегу к ней навстречу... Объятия, поцелуи и... слезы.

Медленно направляемся к нашему родному Ленинградскому вокзалу, вокзалу, известному многим приезжим как Московский. Ускоряя шаг, направляемся к станции метрополитена... Приближается долгожданная встреча с мамой, угнетает мысль, как она себя чувствует, как и на этот раз все перенесла.

Наконец мы у дома № 45 по Московскому проспекту, поднимаемся по лестнице и входим в квартиру № 5. Нас встречает мама и почти все живущие в квартире, свободные от работы и учебы.

Опять тяжелая встреча, но... еще не все известно. Я понимаю, что, после того как узнают, что я не имею права на ленинградскую прописку, что за нее надо еще бороться, возникнет повод для новых переживаний. Именно это побудило меня в первый вечер этого вопроса не касаться.

Телефона у нас в квартире не было, поэтому кое-кто из моих родственников нас навестил. Довольно поздно вечером я проводил Лидочку домой, договорившись с ней, что на следующий день обсудим все волнующие нас вопросы, в том числе и примерный срок официальной регистрации нашего брака. Я пообещал навестить ее родителей, а для этого встретиться с ней после окончания ее рабочего дня. Моя невеста продолжала работать на старом месте конструктором высокой квалификации.