И вдруг Сын Человеческий, имевший Свои причины так смутить и книжника и ученика, остановился на берегу озера перед столиком, за которым сидел мытарь — представитель самой гнусной и презираемой иудеями профессии, пособник грабителей, по поручению властей взимавший налоги. Мытари обирали народ и позорили себя общением с язычниками; они считались отбросами общества. Иисус посмотрел на Левия, сына Алфеева, сидящего на своем рабочем месте, и сказал ему: «Следуй за Мной!» Конечно, Он уже знал его, как знал Симона и сыновей Зеведеевых, которые были Его друзьями еще до того, как Он велел им все оставить. Проходя мимо, Учитель, должно быть, не раз замечал поднятый на Него взгляд побитой собаки. Он угадал его желание и всем сердцем принял любовь этого существа, не смевшего и помыслить о том, чтобы он, какой-то мытарь, когда-нибудь осмелился заговорить с Сыном Человеческим, а тем более — последовать за Ним. Иисус, ненавидевший бессильной ненавистью (бессильной потому, что Он ее еще не проявлял) самодовольство святош, не мог устоять перед человеком, исполненным сознания своего убожества, которое смиряет тварь перед святостью Бога.

Левий (звался ли он уже Матфеем?) встал и пошел за Иисусом… Или, вернее, сам Иисус к ужасу, возмущению, а также и к радости толпившихся поодаль фарисеев последовал за презренным сборщиком пошлин, вошел в его дом и сел за стол, куда был приглашен всякий сброд, приятели Левия. Про таких и сейчас некоторые говорят: «глаза б мои на них не глядели» или «их нигде не принимают». Законники берут реванш: окружив у порога смущенных учеников, они наносят им прямой удар: «Для чего Учитель ваш ест с мытарями и грешниками?» — те не знают, что ответить. Тогда среди приглашенных раздается грозный голос:

— Не здоровые имеют нужду во враче, но больные. Пойдите, научитесь (каким тоном отсылает Он этих богословов заниматься их прямым делом!), пойдите, научитесь, что значат эти слова: «Милости хочу, а не жертвы», ибо Я пришел призвать не праведников, но грешников к покаянию.

Есть лицемерие еще хуже фарисейского, когда прикрываются примером Христа и, следуя своим вожделениям, ищут общества развратников. Но Он охотник, настигающий дичь в ее собственном логове; Он не ищет развлечений с распутниками. Нас же они губят, а не мы их спасаем.

Фарисеи не могли более игнорировать немыслимые притязания этого Человека. Нужно понять, что для иудея означает «единый Бог», отделенный от тварного мира пропастью. Отныне они по поводу каждого поступка этого богохульника, каждого подслушанного слова будут уличать Его с помощью текста и буквы Торы.

Стоит Его ученикам сорвать в субботний день несколько колосьев или Ему самому исцелить сухорукого в субботу, свора эта тут как тут, она сейчас же подает голос, собирая улики к тому часу, когда будут сводиться счеты. Отнюдь не защищаясь, Он бросает им вызов — и с какой смелостью!

«Сын Человеческий есть Господин и субботы». — За кого Он Себя почитает? Он что, с ума сошел? Он уже посмел сказать: «Суббота для человека, а не человек для субботы» — и это уже было слишком; но Господин субботы! С этого дня гибель Его предрешена. Однако Он принимает меры предосторожности. Мы не имеем права говорить, что Бог против воли Иисуса слишком быстро проявляет в Нем Себя или что Иисус подавляет в Себе Бога, лишь изредка выпуская подышать Его на воле — когда вокруг, кроме бедной женщины из Сихари, нет никого, кто мог бы застать Его врасплох. Но можно сказать, что на людях Иисус еще старается заглушить порывы, выдающие в Нем Творца жизни. Умолчать же о том, что Он Господин субботы, Он не хочет.

Многие уже спят и видят Его на кресте. В Иерусалиме тайно собираются заговорщики. Нельзя терять ни дня, у Него мало времени сеять. Жить осталось считанные дни. Всего несколько месяцев сможет Он еще просвещать тех бедных людей, которых Он выбрал служить Себе и которым предстоит обновить лицо земли. Нет сомнения, они горячо любят Его, и это главное. Но ничего еще не понимают.

Кроме, возможно, одного — человека из Кариота, Иуды, упоминаемого последним в числе тех двенадцати, кого Иисус избрал из всех Своих учеников. Его имя стоит после Симона и Андрея, после Иакова и Иоанна, Филиппа и Варфоломея, после Матфея и Фомы, после второго Иакова, сына Алфеева, и второго Симона, называемого Зилотом, после Иуды Иаковлева. Что привлекло его к Христу? Он ведал деньгами — значит, был человеком практичным; несомненно, поначалу он показал большую веру в Христа, поскольку, будучи человеком деловым, все-таки последовал за Ним. Это была несокрушимая вера в земной успех Господа. И другие верили в это, но не так сильно. Самые близкие ученики и даже сам сын Зеведеев считали, что их будущее обеспечено. Вожделенный престол уже сиял перед их взором.

На протяжении трех лет Иуда, должно быть, использовал потихоньку Источник живой воды в собственных интересах, извлекая из Него прибыль. Умный, но недальновидный, он, когда все рухнуло (как он считал, по вине этого Безумца, напрасно расточившего чудесные дары и восстановившего против Себя весь мир), не понял, что дело — а для него это было «делом» — развернется с новой силой и все, что он ждал, будет неслыханным образом превзойдено. Христос все это знал. Иуда был с Ним с самого начала и должен был оставаться до конца.

«Не берите с собою ни золота, ни серебра, — наказывал Иисус, посылая по двое возвещать благую весть, — ни меди в поясы свои, ни сумы на дорогу, ни двух одежд, ни обуви, ни посоха». Иуда улыбался про себя и думал: «Что выйдет, если буквально понимать каждое слово нашего милого Господа!» — «Я посылаю вас как овец среди волков…» — «Рассказывай другим», — бормочет Иуда. «Итак, будьте мудры, как змии…», — а Иуда отвечает в мыслях: «Уж будь уверен!»

«Остерегайтесь же людей; ибо они будут бить вас в своих синагогах». «Только не меня, — думает Иуда, — уж я-то знаю, как нужно с ними разговаривать^». И он презирает своих спутников, видя, как приводят их в трепет пророчества Учителя: «Предаст же брат брата на смерть и отец сына; восстанут дети на родителей и умертвят их…» «Почему их это так поразило? — удивляется Иуда, искоса наблюдая за товарищами. — Что у них за представление о семье?^» Иуда давно знает, что это так и есть: существуют отцы и дети, которые ненавидят друг-друга. Ему нравится в Христе, как просто, будто Бог, смотрит Он на человеческую мерзость.

В этот самый момент Учитель возвещает: «И будете ненавидимы всеми за имя Мое^». Конечно, так… но это не пугает Иуду. Другие трепещут, но он согласен, чтобы его ненавидели, лишь бы боялись. А уж его-то непременно будут бояться, потому что он овладеет всесильными словами, дающими самому Иисусу власть над материей и жизнью. Эх! В день, когда он сможет изгонять демонов и исцелять больных, ему плевать будет на ненависть или любовь мира, мир будет ползать у его ног!

«Не бойтесь, — продолжает Иисус, — убивающих тело, души же не могущих убить; а бойтесь того, кто может и душу, и тело погубить в геенне^». Иуда пожимает плечами: зачем ему бояться Веельзевула, раз он станет сильнее его; они договорятся о том, как поделить власть.

«Если в моих силах будет изгонять его, я заполучу от него все царства мира».

И все-таки даже человек из Кариота растроган. Как не любить Иисуса? Ему одному можно довериться с закрытыми глазами. Голос Учителя смягчается, он ободряет Своих бедных испуганных друзей: «Не две ли малых птицы продаются за ассарий? И ни одна из них не упадет на землю без воли Отца вашего. Не бойтесь же: вы лучше многих малых птиц. Итак, всякого, кто исповедует Меня перед людьми, того исповедую и Я перед Отцом Моим Небесным; а кто отречется от Меня перед людьми, отрекусь от того и Я перед Отцом Моим…»

Иуда спохватывается: ему не очень-то по душе это обращение к сердцу, тут он смыслит меньше других учеников. Они по-собачьи преданы Учителю и трепещут от малейшей Его ласки. Эконом недоволен, чувствуя, что их ему предпочитают. Но вдруг Иисус опять повышает голос: «Не думайте, что Я пришел принести мир на землю; не мир пришел Я принести, но меч. („В добрый час“, — думает Иуда.) Я пришел разделить сына с отцом, и дочь с матерью, и невестку со свекровью ее. И враги человеку домашние его. Кто любит отца или мать более, нежели Меня, не достоин Меня; и кто любит сына или дочь более, нежели Меня, не достоин Меня».