Мы друг другу не говорили ни слова о соревновании, но, прыгая вместе, каждый из нас стремился как можно дольше лететь, не раскрывая парашюта.

Прыгали мы обычно вечером, когда на аэродроме стихал шум моторов и прекращалась дневная суета.

Летчики, техники, парашютисты, представители всех аэродромных профессий собирались на старте и терпеливо ожидали, когда в воздухе от бортов самолета одновременно оторвутся два человека и стремительно полетят вниз. При этом они всякий раз гадали, кто сегодня выйдет победителем: я или Евдокимов?

Очень часто к оживленной группе зрителей подходил командир эскадрильи. Энергично потирая ладони рук, он весело приговаривал:

— Кто же из них сегодня победит?

Многих привлекали не только наши прыжки, но и самолет, на котором мы обычно подымались в воздух.

Самолет этот, типа «Фарман-Голиаф», был своего рода уникумом. Единственный уцелевший представитель когда-то мощных самолетов, он неизвестно какими путями попал в нашу часть. Никто не мог понять, каким образом он сохранился настолько, что даже мог подыматься в воздух.

Летал на нем только один летчик — Коля Оленев. Больше никто не знал тайн и секретов управления этой машиной.

Хозяин «Фарман-Голиафа», небольшого роста, необычайно толстый, хорошо владел своей, казалось, неповоротливой фигурой. Бывший борец, он был ловок и проворен.

Товарищ Оленев прекрасно знал своего старого, изношенного и потрепанного «дедушку». Он на нем не просто летал, а еще ухитрялся делать крутые виражи, боевые развороты и глубокие спирали. Однажды он дошел до того, что подал командиру части рапорт с просьбой разрешить ему сделать на «Фарман-Голиафе» мертвую петлю.

Два старых мотора «Фарман-Голиафа» производили особый, непередаваемый шум. Поэтому, даже не видя машины, было совсем не трудно определить, что летит «дедушка».

Коля Оленев часто летал по утрам, когда в городе все еще спали. Несясь над домами, он будил даже тех, чей крепкий утренний сон не легко нарушить. За это его самолет получил меткую кличку: «летающая гитара».

Утренние серенады «летающей гитары» создали Оленеву большую популярность среди населения городка.

Оленев очень любил неожиданно появиться над городским садом и виражить. Шум моторов заглушал слова, сказанные на расстоянии двух шагов. В саду смолкал оркестр, прекращались выступления артистов. Люди, подняв головы кверху, кто смеясь, кто негодуя, наблюдали за недосягаемой для них «летающей гитарой».

Вдогонку Оленеву неслась веселая брань.

Насладившись своим «могуществом», он улетал и в этот день гуляющих в парке больше не беспокоил. Более десяти парных прыжков совершили мы с товарищем Евдокимовым.

Наш предпоследний прыжок был 18 июня 1933 года. По заданию, мы должны были падать ровно 20 секунд.

Выпрыгнув из самолета, я решил сделать как можно бόльшую затяжку и опередить Евдокимова.

Я дернул за кольцо, когда земля была уже совсем близко и можно было без труда различить многие детали на аэродроме.

Падал я 25,5 секунды, опередив Евдокимова более чем на 400 метров.

Окрыленный этим, я предложил товарищу Евдокимову совершить затяжной прыжок на установление рекорда. Не без труда получив разрешение у командира нашей части, мы назначили состязание на 9 июля 1933 года.

Был ясный, жаркий день. Вся часть знала о предстоящем полете. Как всегда, в ожидании взлета «болельщики» собрались у красной черты.

Наше появление они встретили веселыми репликами.

Вместе с нами на самолете подымались в воздух инженер Семенов, доктор Калужский и пять учеников, которые должны были прыгать первый раз.

На высоте 600 метров мы с Евдокимовым произвели расчеты, проверили их и приступили к выпуску перворазников.

Первый…

Второй…

Третий…

Все пять парашютистов хорошо отделились от самолета и своевременно раскрыли парашюты.

Летя над ними, мы видели, как пять белоснежных зонтов, плавно раскачиваясь, медленно опускались на землю.

Самолет широкими кругами стал набирать высоту. Чем выше, тем становилось все холоднее. Одеты мы были только в летние комбинезоны, и холод давал себя знать.

Облака были очень высоко и нам не мешали.

На высоте трех с половиной тысяч метров Оленев просигнализировал нам, что машина выше не пойдет.

Инженер Семенов выпустил красную ракету. Настал момент отделиться от самолета.

Я взглянул в воздушную пропасть и сразу же выбросился.

В тот же момент пустил в ход привязанный толстыми шнурами к левой руке выверенный секундомер.

Сразу же вслед за мной выпрыгнул и Евдокимов.

Подношу секундомер к глазам — прошло всего 15 секунд. Ищу глазами товарища Евдокимова и значительно выше себя вижу его сильно кувыркающимся.

Лечу 45 секунд. До земли еще далеко.

Начинаю делать сальто. Как можно больше прогибаю спину в пояснице и широко раскидываю ноги. Когда прекращаю сальто, падаю вниз головой и ясно различаю знакомые контуры земли.

Определяю на-глаз расстояние. Думая, что осталось не более 500 метров, правой рукой нащупываю вытяжное кольцо, вынимаю его из карманчика и дергаю. В тот же момент останавливаю секундомер.

Сильный рывок, от которого темнеет в глазах, останавливает мое падение. Может быть, на секунду-две теряю сознание. Перед глазами в тумане проносятся тысячи разноцветных шариков. В ушах острая, режущая боль.

Опускаюсь в центр аэродрома. Отстегиваю парашют и долго еще не могу придти в себя. Боль в ушах не утихает.

Подъехала санитарная машина. Доктор продувает мне уши, и боль моментально прекращается. Тотчас же чувствую себя гораздо лучше. Тут только вспоминаю о Евдокимове и вижу, как он на раскрытом парашюте спускается невдалеке от аэродрома.

Держа в руке мой секундомер, справляюсь у членов комиссии, сколько я падал.

— Шестьдесят две секунды.

Мой секундомер показывает 61,5 секунды.

После окончательной проверки оказалось, что выбросился я из самолета на высоте 3 570 метров и раскрыл парашют в 400 метрах от земли. Таким образом, я пролетел 3 170 метров за 61,5 секунды. Товарищ Евдокимов раскрыл парашют на сорок восьмой секунде. Он попал в штопорное положение и не мог из него выйти.

Я установил новый всесоюзный рекорд. Мировой рекорд в это время держал американец Меннинг, совершивший прыжок с общим падением в 62 секунды. Мой результат был всего на полсекунды меньше.

Кстати сказать, о рекорде Меннинга мы узнали с большим запозданием. Я лично о нем узнал уже после моего прыжка.

Во время затяжного прыжка я однажды вдруг почувствовал, что тело мое начало вращаться вокруг своей оси. Голова вращалась по малому кругу, а ноги описывали большой круг. Меня с огромной силой спиралью ввинчивало в воздух.

Уже через несколько витков я почувствовал легкое головокружение. Свист в ушах усиливался. К горлу подступала тошнота. Огромная тяжесть давила голову, и в глазах началась резь. По всему телу разлилась слабость. Огромным напряжением воли я заставил себя очнуться и выдернуть кольцо.

Так я впервые познакомился с плоским штопором.

Штопор в те дни был совершенно не изучен. Никто не знал, можно ли выйти из штопора, что для этого надо делать, как держать себя.

— Как только начало крутить, дергай за кольцо — иначе будет плохо, — говорили самые опытные парашютисты.

При обычных прыжках, когда парашют раскрывается тотчас же после отрыва от самолета, штопор произойти не может.

Только пролетев в свободном падении 150–200 метров и от силы падения приобретя большую скорость, парашютист может попасть в штопор.

По мере усиления скорости свободно падающего парашютиста постепенно тянет на спину. Центр тяжести из области грудной клетки перемещается к лопаткам. Встречные струи ветра, действуя на разную площадь большого наспинного и меньшего нагрудного запасного парашюта, заставляют парашютиста вращаться в одну из сторон.