Мишт спрыгнул на крышу ниже. Теперь он бежал, не обращая внимания на прикрытие. Колонна пересекла низкий деревянный мост. Будто далекие раскаты грома, раздавался стук подков по толстым брусьям.

На другом берегу канала к беженцам присоединился отряд арбалетчиков. Держа на плечах оружие, свернув плащи и привязав их на груди, солдаты держали шаг. Шандраль забирал все свои войска.

— Давай, Носсев, спрыгивай! Довольно уже. Они поймут, кто ты!

Карета князя замедлила ход, поскольку остановились другие повозки.

Мишт помчался по гладкой, как мох, черепице крытого моста и снова нагнал процессию. Поверх повозок он видел площадь Серебряного света.

Княжеский кучер ругался словно сапожник и колотил длинным хлыстом по другим возницам. Перегруженные телеги тяжело сдвинулись с места, образовался проход, достаточный для того, чтобы пропустить карету князя.

Мишт совершенно отчетливо видел своего товарища, все еще стоявшего на подножке. Что Носсев хочет доказать? Остаться незамеченным в свите Шандраля просто невозможно.

Повозка выехала на середину площади. На мостовой из разноцветных камней была выложена огромная звезда. Города такого размера, как Фейланвик, возникали на пересечении важных торговых путей. Здесь поселение выросло на высушенных болотах, поскольку Мика вплоть до этого места оставалась судоходной даже при малой воде. Фейланвик разросся, поскольку в непосредственной близости через степи проходил Медовый путь, древний торговый путь с севера на юг. А еще здесь было одно из немногих мест в степи, где находилась крупная звезда альвов. На некотором расстоянии была еще одна, где пересекалось шесть золотых троп. Тот, кто направлялся в северную часть Земель Ветров, неизбежно приходил в Фейланвик, ехал ли он по пыльной дороге, по воде или доверялся сети золотых троп, проложенных в Ничто. А если кому-то нужно было срочно покинуть город, он приходил за Звездную площадь.

Носсев соскочил, когда карета князя остановилась. Он поспешил распахнуть дверцу и низко поклонился, когда вышел Шандраль. Так лицо его было трудно разглядеть.

Эльфийский князь хромал, будто израненный кобольд-ветеран. Он тяжело опирался на черную трость. Вокруг воцарилась тишина, все затаили дыхание. Вдалеке слышался грохот кузнечных молотов, и Мишту вдруг показалось, что они задают ритм его сердцу. Оно больно колотилось в груди. Кобольд с трудом переводил дух после рискованной пробежки по крышам. Он вцепился в ржавый флюгер на вершине башенки, игриво устроившейся на боку гильдейского дома. Мишту было уже все равно, видно ли его с площади. Единственное, что оставалось важным, — это ничего не пропустить.

Посреди площади вдруг возникла арка из сверкающего серебристого света. Врата вели в темноту. Мишт знал, что там должна быть золотая тропа, но повозки загораживали обзор.

Шандраль махнул кучеру, и колонна медленно пришла в движение. Некоторые лошади испугались, и их пришлось загонять в ворота ударами хлыста. Если не помогали и удары, животным завязывали глаза и какой-нибудь слуга уводил их в Ничто в поводу.

Повозка за повозкой исчезали во вратах. А потом в ряд по трое последовали арбалетчики. Наконец на просторной площади осталась только карета Шандраля. Хромая, князь вернулся внутрь. Носсев снова распахнул перед ним дверцу.

— Остановись на этом, — умоляюще прошептал Мишт.

Кучер щелкнул хлыстом по головам лошадей. Носсев захлопнул дверцу. Затем вскочил на подножку, и карета исчезла в серебристых вратах.

Мишт подождал, пока заклинание рассеется и залитая лунным светом площадь опустеет. Он до последнего надеялся, что Носсев передумает и вернется через врата, прежде чем они закроются. Но у этого упрямца, похоже, были свои планы.

Потерянный солдатский сапог, лежащий в луже, — вот и все, что осталось от хозяйства Шандраля.

Мишт слез с флюгера и осторожно стал спускаться с крыши. Настало время поискать Мелвина.

Ганда с отвращением рассматривала серебряную руку, лежавшую перед ней на голубой бархатной ткани. Она представляла собой произведение искусства, это было неоспоримо. Ее основание была закрыто широким кожаным колпачком, так же как и культя, которой заканчивалась рука лутинки.

— Ну, давай уже, — сказала Рика. — Прикоснись к ней. Она тебя не укусит.

Ганда с сомнением посмотрела на ведьму.

— Я не просила руку.

Широконос, мышлинг, ступил на ткань, держа большие пальцы за отворотами жилетки.

— Ты знаешь, каких трудов это стоило? Пока ты спала, я измерил твою руку. Наверное, я знаю ее лучше, чем ты сама. Мозоли, узоры на подушечках, опухший сустав на безымянном пальце и шрам у основания ладони. Я измерил твои кости.

Ганда содрогнулась.

— Как это возможно, когда на моих пальцах есть плоть?

Широконос дерзко усмехнулся.

— Тайна моей гильдии.

— А какая там у тебя гильдия? Я забыла.

Мышлинг покачал головой.

— Нет, неправда. Я тебе этого никогда не говорил. Я возместитель.

— Возместитель? Что это значит?

— Он волшебник, причем самый могущественный из тех, кого я знаю, — бархатным голосом вмешалась Рика.

Просто чудо, подумала Ганда, как можно быть такой уродливой, что даже куриные глаза закрывались, чтобы не видеть ее, и в то же время быть наделенной таким голосом. Казалось, мироздание в последний миг попыталось что-то возместить Рике.

Широконос вздохнул.

— Я не особо выдающийся маг. Я пытаюсь устранить недостатки. Иногда мне удается сделать мир немного лучше.

— Ах, он слишком скромен, — сказала ведьма. — Забывает о своем величии. Если бы размер тела имел какое-то значение, Широконос был бы великаном. Я сама видела, как он создал для раненого мотылька крыло из живого серебра. И бедняга снова смог летать. Жаль, что ты этого не видела, Ганда. Это было просто чудесно! Полетел, как будто никогда ничего не лишался.

— С серебряным крылом? — не отставала лутинка. — Разве оно не было слишком тяжелым?

— Живое серебро, Ганда. Живое серебро! Во всем Альвенмарке есть самое большее горстка алхимиков, способных создавать такой металл.

— Ага, так он еще и сильный алхимик, — пробормотала лисьехвостая.

Широконос пожал плечами.

— Ты не обязана принимать руку. Это подарок. Думаю, это одно из лучших моих творений.

— И как можно быть такой неблагодарной?! — возмутилась Рика. — У тебя что, совсем нет чувства такта? Ты знаешь, что за последние дни Широконос почти не смыкал глаз, поскольку работа с живым серебром не допускает ни мгновения передышки до полного завершения? Иначе протез будет испорчен. Металл затвердеет, волшебство рассеется, и все окажется напрасно.

Ганда снова посмотрела на руку.

— Что значит «металл затвердеет»?

— Коснись руки, и поймешь, — мягко произнес мышлинг.

— Ну, давай уже, — торопила ведьма. — Не будь Широконоса, ты никогда не попала бы ко мне и все еще истекала бы кровью в лесу. Он самый мужественный из жителей Яльдемее. Остальные, все без исключения, попрятались по норам, когда увидели твоего эльфа… Страшно выглядел он в своих окровавленных одеждах. Все подумали, что тролли уже в Сердце Страны. И только Широконос остановил эльфа. Мышлинг возместил отсутствие гостеприимства и привел сюда вас обоих. И правильно сделал. А теперь ты должна попробовать себя в качестве возместителя и загладить свои недочеты в вопросах вежливости, хоть ты и лутинка. Возьми руку и осмотри работу Широконоса.

«Этим двоим действительно удалось заставить меня испытывать угрызения совести», — раздраженно думала Ганда. Она не хотела быть невежливой. Но серебряная рука пугала. До сих пор лутинка избегала смотреть на культю. Она просто-напросто не была готова к этому. Больше всего лисьехвостой хотелось снова лежать в тростниковой хижине, смотреть прямо перед собой и проклинать мир. Олловейн бросил ее здесь, когда она перестала быть ему нужна. И книгу украл! Ганда в ярости вспоминала о том, что рассказала Рика. Мерзавец! Забрал у нее книгу и угрожал королевским судом. Вот он какой… Он не нарушал законов Искендрии, а она оказалась воровкой, которую обокрали и которой еще вдобавок стоит опасаться палача, если она пойдет в замок Эмерелль требовать справедливости.