Маркиз поспешил ему навстречу:

— Ну что?

— Он скончался, когда пробило ровно девять.

Маркиз ожидал, что облегченно вздохнет, узнав об этом. Однако его охватило сомнение. Он не верил своим ушам, как будто дон Сильвио мог сыграть с ним злую шутку, притворившись, что умер.

Дома он увидел, что кормилица Грация молится за упокой души святого человека.

— Он умер! Какое несчастье! В тридцать девять лет! Такие люди, как он, должны бы жить вечно!

— Умирает столько отцов семейств! — возразил маркиз. — Смерть ни с кем не считается.

Всеобщий траур в городе раздражал его. Раздражала и мысль о смерти, которая теперь с необычайной живостью и странной назойливостью вертелась у него в голове. Как будто кто-то шептал ему прямо в ухо: «Сегодня я, а завтра — ты!» И этот кто-то постепенно приобретал обличье дона Сильвио.

Он хотел бы оглохнуть, чтобы не слышать колоколов всех церквей, звонивших по усопшему, — они то ненадолго умолкали, то снова начинали звонить! Он мог бы уехать в Марджителло, но сообразил, что звон будет слышен и там и даже покажется ему на расстоянии еще мрачнее.

И все же он не был уверен до конца! Он хотел увидеть с террасы клуба, как будут нести тело покойного.

На площади Оролоджо собралась большая толпа. Ждали похоронную процессию, которая, как было принято, уже час двигалась по главным улицам города к церкви святого Исидоро, где должна была совершиться траурная месса. И народ стекался сюда по прилегающим улицам.

Процессия двигалась медленно: собратья по приходу со свернутыми хоругвями, монахи-капуцины, монахи из монастыря святого Антонио, монахи-францисканцы, священники в стихарях и черных епитрахилях, каноники в траурных плащах — все шли с зажженными факелами и пели псалмы; следом за ними несли открытый гроб с покойным, он лежал со скрещенными руками, в стихаре, епитрахили и треугольной шапочке, выделявшейся на черной парче траурного покрова с серебряной бахромой, — маленький, сухой, желтый, с прикрытыми глазами и заострившимся носом, он, казалось, покачивал головой в такт шагам несших его гроб людей.

У клуба гроб опустили на землю, и народ столпился вокруг покойного, чтобы поцеловать ему руки. Четверо карабинеров стояли по сторонам гроба, иначе одежду усопшего разорвали бы в клочья, чтобы сохранить как реликвию.

Маркиз, таким образом, имел возможность хорошо рассмотреть навсегда закрытый рот дона Сильвио, который уже никогда, никогда больше не сможет никому передать открытую ему на исповеди тайну. И он почувствовал себя сильным, победителем, как будто смерть этого человека была делом его рук. Он не улыбнулся только из приличия, когда кузен Пергола шепнул ему на ухо:

— Как же, наверное, огорчился дон Сильвио, не найдя там рая!

Однажды утром, когда маркиз менее всего ожидал, к нему явился дон Аквиланте, но не для того, чтобы поговорить, как обычно, о делах, а чтобы со всей серьезностью сообщить:

— Наконец-то он дематериализовался!

Маркиз не расслышал и с изумлением переспросил:

— Де-ма?..

— Дематериализовался! — прошипел дон Аквиланте.

Хотя взгляды и убеждения маркиза Роккавердина совершенно изменились и он даже иногда с иронией спрашивал адвоката: «Так что говорят духи? Все еще развлекаются, мучая вас?» (дон Аквиланте рассказал ему как-то, что злые духи время от времени парализуют его правую руку, чтобы он не мог писать), это странное сообщение все-таки испугало его, словно речь шла о событии, в котором нельзя было усомниться.

— Ну и что теперь? — спросил он, охваченный внезапным волнением.

— Теперь легче будет расспросить его и больше надежды получить точные ответы. Вчера Рокко Кришоне на мгновение сам явился ко мне. Наверное, он хотел сказать: «Я в вашем распоряжении».

— Ну, бросьте! — ответил маркиз, беря себя в руки.

— Ваше неверие неразумно.

— Но вы сначала должны убедить меня, что душа человеческая бессмертна.

Дон Аквиланте поднял голову, удивленный этим неожиданным лексиконом.

— Наука… — продолжал маркиз.

— Не говорите мне об официальной науке, — прервал его адвокат. — Это самое грубое невежество, какое только может быть!

— Точная наука требует подтвержденных фактов, которые могут быть проверены и перепроверены. Наука…

Маркиз с пылом повторял фразы и целые периоды из книг, которые ему давал читать кузен, полагая, что затыкает адвокату рот.

— Факты. Да, конечно же! — снова заговорил дон Аквиланте. — Подтвержденные, разумеется! Только некоторые факты не устраивают материалистов, вот они и притворяются, будто не замечают их. Но тем не менее факты остаются фактами, не перестают существовать!

— Если нельзя ни увидеть, ни потрогать…

— Вы бы и увидели, и потрогали, если бы у вас хватило смелости провести эксперимент.

— А!.. Вы думаете, наверное, что, разгорячив мое воображение и внушив страх, заставите меня увидеть то, чего нет! В конечном счете, это будет галлюцинация, больше ничего!

— А если бы Рокко сказал нам: «Меня убил такой-то»?

— Это невозможно.

— А если бы он дал нам доказательства?

— Это невозможно!

— Вам надо взять на себя роль медиума. Он был близким и верным вам человеком. Никто лучше вас не смог бы вызвать его.

— Но я не собираюсь заниматься подобными глупостями!

— Ваши знаменитые ученые отвечают точно так же!

— И они правы!

— Что с вами станет, если вы поможете мне?

— И вы пришли только за этим?

— Да, маркиз. С некоторых пор меня мучают угрызения совести. Я долго думал о судебном процессе и приговоре Нели Казаччо. Боюсь, что присяжные допустили одну из тех неизбежных судебных ошибок, из-за которых невиновный несет наказание за преступление, совершенное кем-то оставшимся неизвестным.

— Почему?.. И что вы собираетесь делать?

— То же, что сделали бы вы, что сделал бы каждый честный человек в таком случае: направить суд по верному пути.

— Каким образом?.. Какие для этого есть основания?

— Это нам скажет он!

— Вы думаете, вам удастся оболванить меня своими колдовскими штучками?.. Спросите лучше у ваших духов, скоро ли будет дождь. Не могут ли эти господа послать его?.. Я поражаюсь, как вы, такой умный, образованный человек, верите всему этому вздору. Хотите услышать объяснение? Я, невежда по сравнению с вами, дам его вам. Сейчас, когда вы почувствовали угрызения совести из-за процесса, вы много думали о нем и разгорячили свое воображение… Вот и показалось, будто вам явился…

Он не захотел даже произнести имя Рокко Кришоне.

С чего бы это дон Аквиланте принялся размышлять именно о процессе Нели Казаччо?.. Какие у него подозрения? На кого? Он пришел прощупать почву?.. Или же просто придумал всю эту историю, чтобы посмотреть, как она подействует на него? К счастью, он, маркиз, оставался невозмутимым. К чему показывать, что он боится возможных разоблачений? Да и кто может сделать их, в самом деле? Когда умирают — умирают навсегда!

Эти мысли пронеслись у него в голове, пока он говорил.

И хотя где-то в глубине его души таился страх перед загадочными явлениями, который в иные минуты охватывает даже самых бесстрашных людей, он не стал ждать, пока дон Аквиланте ответит ему, и тут же продолжал:

— Однако, чтобы доказать, что не такой уж я неразумный, как вы уверяете, я готов удовлетворить вашу просьбу. Увидеть и потрогать, разумеется! И думаю, больше мы не будем возвращаться к этому… Лишь бы это было несложно и не очень долго. Я не могу терять время. И надеюсь оказать вам большую услугу, выбив из вашей головы все эти глупости.

— Вы соглашаетесь из любопытства или со злым умыслом?

— Хотите заранее принять меры? Я поступаю искренне, уверяю вас. Скорее ради вас, чем ради себя, Вот увидите. Вы избавитесь от угрызений совести.

— Вот он! — воскликнул дон Аквиланте. — Он не стал ждать, пока его вызовут.

Маркиз невольно посмотрел по сторонам, Сердце его стучало, во рту вдруг пересохло.