— Хм, настойчивость. Мягко сказано. Но вряд ли мы могли предвидеть это. Однако мы должны помочь Эшли выпутаться.

— Мне казалось, что ты тогда ездил в Бостон именно с этой целью, — холодно бросила Салли, изогнув брови. — И прихватил с собой пять тысяч аргументов.

— Да, — так же холодно отозвался Скотт. — Но это не сработало. Давайте думать, что делать дальше.

Все замолчали.

— Эшли надо помочь! — не выдержала Хоуп. — Но как? Что мы можем предпринять?

— Есть же, в конце концов, законы, — сказал Скотт.

— Да, но как ими воспользоваться? — продолжала Хоуп. — И какие именно законы этот тип нарушил? Он не нападал на нее, не бил, не угрожал. Он твердил, что любит ее, преследовал ее и портил ей жизнь с помощью компьютера. Это нанесение вреда с помощью мошенничества.

— Это преследуется законом, — заметила Салли, но осеклась.

— Вряд ли это сводится к компьютерному мошенничеству, — возразил Скотт.

— Оно было анонимным, — вздохнула Салли.

Все опять удрученно замолчали. Скотт, откинувшись на спинку стула, объявил:

— У меня неделю назад возникла очень неприятная проблема. Неприятность была учинена мне анонимно с помощью компьютера. Мне вроде бы удалось справиться с этой проблемой, но…

— У меня случилось то же самое, — сказала Хоуп, помолчав.

Салли удивленно вскинула голову, а Хоуп, указав на нее пальцем, добавила:

— И у нее тоже. — Она встала. — Я думаю, всем нам не мешает выпить. — Направляясь на кухню за новой бутылкой вина, она бросила через плечо: — И как следует.

Салли и Скотт растерянно переглянулись.

Сидящий напротив меня офицер Массачусетского управления полиции казался на первый взгляд довольно приятным человеком и ничем не напоминал жесткого, уставшего от несовершенства мира персонажа полицейских романов. Он был среднего роста и обыкновенного сложения, носил синий блейзер и скромные брюки цвета хаки. Волосы песочного цвета были коротко острижены, над верхней губой кустились трогательные усики. Если бы не девятимиллиметровый «глок», поблескивавший ледяной чернотой в кобуре у него под мышкой, его можно было бы принять за страхового агента или университетского преподавателя.

Откинувшись в кресле и не обращая внимания на звонивший телефон, он спросил:

— Итак, вас интересует преследование?

— Да, с исследовательской точки зрения, — ответил я.

— То есть это нужно вам для какой-то книги или статьи, а не для личного использования?

— Я не совсем понимаю ваш вопрос.

Он усмехнулся:

— Я имею в виду, что это, может быть, вроде того случая, когда человек звонит доктору и говорит: «Один мой друг просил узнать о симптомах… мм… болезней, передающихся половым путем, — ну, там, сифилиса или гонореи. Он — мой друг то есть, а не я — испытывает сильные боли, и его интересует… мм… как он мог заразиться такой болезнью».

Я отрицательно покачал головой:

— Вы думаете, что меня кто-то преследует и я хочу…

— Или вы сами намереваетесь преследовать кого-то, — лукаво усмехнулся он, — и пришли сюда, чтобы разузнать, как это лучше организовать, избежав ареста. Человек, зациклившийся на преследовании, вполне способен на такой невероятный поступок. Этих людей нельзя недооценивать. Особенно когда они берутся за дело всерьез. Для человека, одержимого идеей преследования, это целая наука. И искусство.

— Наука?

— Да. Он тщательно исследует не только того, кого он выбрал в качестве жертвы, но и все его окружение. Его семью, друзей, работу, школу. В какой кинотеатр они ходят, в каком ресторане обедают, где заправляют и чинят автомобиль, покупают лотерейные билеты и прогуливают собаку. Он собирает информацию всеми доступными средствами, легальными и нелегальными, изучает и оценивает ее, строит планы. Он целиком сосредоточен на своем объекте и нередко может предсказать следующий шаг человека, словно читает его мысли. Он знает его чуть ли не лучше, чем тот знает самого себя.

— Но что движет такими людьми?

— Психологи затрудняются с ответом на этот вопрос. Одержимость — всегда в какой-то степени загадка. Очевидно, не вполне благополучное прошлое.

— Это, наверное, мягко сказано.

— Да, возможно. Я думаю, копни чуть поглубже — и найдешь кучу дерьма. Жестокое обращение в детстве. Насилие. Сами понимаете. — Он покачал головой. — Эти ребята, одержимые преследованием, очень опасны. У них нет ничего общего с обычными преступниками мелкого пошиба. Их жертвами может стать кто угодно: и кассирша в супермаркете, за которой охотится бывший бойфренд, и голливудская кинозвезда с миллионными гонорарами, ставшая жертвой навязчивого поклонника. Все в одинаковой опасности, потому что если уж это втемяшилось им в голову, то они доберутся до своей жертвы во что бы то ни стало. А полицейские меры со всеми их запретами и законами о киберпреследовании рассчитаны лишь на раскрытие преступления, а не на предотвращение его. И типы с навязчивой идеей преследования знают это. А самое страшное, что часто им ровным счетом наплевать. У них иммунитет против любых правовых санкций. Разорение, тюремное заключение, смерть — все это их не особенно пугает. Чего они действительно боятся, так это потерять из виду свой объект. Этот стимул сильнее всех других, и преследование человека становится для них единственным смыслом жизни.

— А что же делать жертве?

Он полез в ящик письменного стола и вытащил брошюру под названием «Вас кто-то преследует? Ознакомьтесь с советами массачусетской полиции».

— Жертва может почитать вот это.

— И все?

— Да, пока не совершено преступление. Правда, потом, как правило, слишком поздно что-либо предпринимать.

— Но ведь есть группы, оказывающие поддержку…

— Иногда они могут помочь. Существуют специальные безопасные места, засекреченные адреса, группы поддержки — сами знаете. В некоторых случаях они способны оказать некоторую помощь. Я ничего против них не имею, но тут надо соблюдать осторожность, потому что своими действиями можно вызвать нежелательную ответную реакцию. Однако обычно все это бесполезно, потому что время упущено. Знаете, что самое паршивое?

— Что?

— Законодатели штата издают массу законов о защите граждан, но человек, одержимый идеей преследования, умеет их обходить. И что еще хуже, когда вы обращаетесь к властям — подаете жалобу, заводите дело и добиваетесь постановления суда, требующего оставить вас в покое, — это может лишь подхлестнуть преследователя, побудить его к немедленным действиям. Он предпримет все, что в его силах, отстаивая свой принцип: «Либо ты достанешься мне, либо никому».

— И что тогда?

— Включите свое воображение, мистер писатель. Можно подумать, вы не знаете, что происходит, когда в каком-нибудь учреждении, или жилом доме, или где бы то ни было появляется этакий Рэмбо, одетый под Кэмми, [22] с двенадцатимиллиметровым пулеметом, как минимум двумя пистолетами и запасом боеприпасов, достаточным, чтобы отражать атаки полицейского спецназа в течение нескольких часов.

Я промолчал, потому что действительно знал это. Офицер опять усмехнулся:

— И еще полезно запомнить: весь опыт, накопленный и силами правопорядка, и судебной психиатрией, говорит о том, что люди, одержимые идеей преследования, по своему психическому складу ближе всего к серийным убийцам. — Он откинулся в кресле. — Так что тут есть над чем подумать, не правда ли?

— Есть ли у кого-нибудь из нас внятное представление о том, с чем мы имеем дело?

Вопрос Салли повис в воздухе.