— Я не командую, — ответила Хоуп, но, помолчав, поправилась: — Хотя да, командую. И я могу сказать тебе то же самое, что Скотт и Салли только что сказали Эшли. Я уверена, нам потребуется твоя помощь. Но я не смогу ничего делать, если буду все время беспокоиться о тебе. Вот и все.

— Очень мило с твоей стороны, что ты беспокоишься обо мне, но я слишком стара и слишком привыкла действовать самостоятельно, чтобы находиться под опекой собственного ребенка. Я сама способна выбрать, что мне делать, черт побери!

— Но ведь это затрагивает и меня! — сердито бросила Хоуп матери. — Пойми же, что я буду волноваться за тебя, как и Салли со Скоттом будут волноваться за Эшли, и поэтому у нас будут связаны руки, мы будем ограничивать себя во вред делу. Неужели ты настолько эгоцентрична, что не можешь позволить мне поступить согласно моему выбору?

Это заставило Кэтрин прикусить язык. С тех пор как Хоуп выросла, именно этот вопрос вставал перед ней снова и снова. И каждый раз мать уступала дочери, хотя та порой и не догадывалась об этом. Кэтрин фыркнула и выпрямилась в кресле, сердясь на предложение Хоуп, а также на то, что понимала ее. Справившись с клокотавшим в ней протестом, она поднялась на ноги.

— Я считаю, что ты не права — в отношении меня, — сказала она. — А вы, — повернулась она к Салли, — возможно, не правы в отношении Эшли. Мы обе вполне способны на решительные действия. Даже, смею утверждать, очень рискованные. Но если на первых порах вы никак не можете сдвинуться с места в моем присутствии, я избавляю вас от него. — Она повернулась к Эшли. — Возможно, они передумают. Я надеюсь. А сейчас мы подчиняемся. Пойдем, дорогая, наверх и будем надеяться, что эти деятели придумают что-нибудь стоящее, хотя пока что они додумались только до такой глупости, что надо прогнать нас.

Она схватила девушку за руку и практически вытащила ее из кресла.

— Мне это не нравится, — упрямилась Эшли. — Это абсолютно несправедливо. И неправильно. — Тем не менее она стала вместе с Кэтрин подниматься по ступенькам.

Трое оставшихся внизу молча смотрели им вслед. Затем Салли сказала:

— Спасибо, Хоуп. Это был очень умный ход.

— Можно подумать, что мы в шахматы играем.

— Но это так и есть, — заметил Скотт. — Ну почти.

В конце концов они распределили обязанности, хотя обсуждение деталей заняло у них немало времени.

Скотт, основываясь на тех начальных сведениях, которые раздобыл Мерфи, должен был покопаться в прошлом О’Коннела — посмотреть, где он живет, где вырос; разузнать все, что возможно, о его семье, образовании и работе, которой он занимался. Одним словом, как можно точнее определить, с кем они имеют дело. Салли предстояло прояснить юридическую сторону их аферы. Они еще не решили, какое преступление собираются «пришить» О’Коннелу, хотя подозревали, что придется выбрать самое тяжкое. Они избегали употреблять слово «убийство», но подразумевали именно его.

Придумать фиктивное преступление на ровном месте было непростой задачей, и ее поручили Салли. Ей надо было выбрать такое, которое не только устранило бы О’Коннела из их жизни на максимальный срок, но и было бы легко доказуемо, привело бы к быстрому аресту и обвинению О’Коннела, не могло бы быть оспорено адвокатом и не давало бы возможности смягчить наказание. О’Коннел не должен был иметь шанса свалить часть вины на каких-либо других лиц, вся ответственность за преступление должна была лечь на его плечи. Необходимо было также определить, какие улики потребуются суду, чтобы вынести приговор без всяких сомнений.

О’Коннел, по-видимому, не знал Хоуп в лицо в отличие от Скотта и Салли, и потому ей поручили найти О’Коннела и выяснить, чем он занимается изо дня в день.

Вся собранная ими информация, как они рассчитывали, позволит им составить верный план действий.

Трудно было сказать, кто из них подвергается наибольшей опасности. «Возможно, Хоуп, — подумала Салли, — она будет находиться в непосредственной близости от О’Коннела». Но, с другой стороны, как только она сама откроет первый юридический справочник, так сразу станет виновной в преступлении. Скотта же ждала полная неопределенность — неизвестно было, с чем он столкнется, упомянув имя Майкла О’Коннела в тех местах, где он родился и вырос.

Кэтрин и Эшли должны были оставаться дома. Кэтрин, до сих пор жалевшая о том, что не застрелила мерзавца, когда у нее был шанс, получила задание разработать систему обороны на случай, если тот опять явится к ним домой.

Больше всего Салли боялась, что О’Коннел опередит их и сам предпримет решительные действия. Но она не подгоняла Хоуп и Скотта, полагая, что они и сами сознают эту опасность.

Она смотрела на меня секунду-другую, словно ожидая, не скажу ли я что-нибудь, но я молчал, и она спросила:

— Вы когда-нибудь задавались вопросом, что такое безупречное преступление? Я в последнее время много размышляю о том о сем. Что такое хорошо и что такое плохо? Что справедливо и что нет? И я пришла к выводу, что истинно безупречным преступлением является такое, которое не просто остается безнаказанным — это минимальное условие, — а меняет психологию человека. А также всю его жизнь.

— Кража Рембрандта из Лувра не будет безупречным преступлением?

— Нет. Человек останется таким, каким он был до этого, просто станет вором и разбогатеет. Никакой разницы между ним и панком, ворвавшимся ночью с пистолетом в какой-нибудь магазинчик. Я думаю, что безупречным — может быть, идеальным — можно назвать такое преступление, которое совершается по моральным мотивам. Оно исправляет какую-то ошибку, восстанавливает справедливость, а не попирает ее. Оно создает новые возможности.

Я мог бы возразить, но в этом не было смысла. Важнее было дать ей выговориться.

— И еще одна его особенность… — добавила она.

— Какая же?

— Оно возвращает доверие к жизни.

— Вы имеете в виду Эшли?

— Конечно, — улыбнулась она.

Полуфинальная игра закончилась серией пенальти.

В спорте результат нередко достигается жестоким путем, и пенальти — яркий тому пример. Ее команда играла в меньшинстве, но нашла в себе силы противостоять напору противника. Девушки были на пределе — это читалось даже в их глазах. Они были покрыты потом и грязью, у многих были разбиты колени. Голкипер нервно металась взад и вперед у своих ворот, вдали от остальных. Хоуп хотела было подойти к ней и помочь каким-нибудь советом, но поняла, что футболистка должна справиться с трудным моментом самостоятельно, и если тренер не подготовила ее как следует за все то время, которое предшествовало этой игре, то за какую-то секунду этого не исправить.

Удача была не на их стороне. Капитан команды Хоуп, чемпион лиги и штата, бившая пенальти пятой и ни разу за все годы не мазавшая по воротам, на этот раз попала в перекладину, и мяч отскочил в сторону. Этим металлическим звоном перекладины сезон и завершился. Поражение было внезапным, как сердечный приступ. Девушки победившей команды завопили в неудержимом восторге и кинулись обнимать своего вратаря, которая во время пробивания пенальти ни разу даже не коснулась мяча. А футболистка-неудачница упала на колени прямо в грязь и, обхватив голову руками, разрыдалась. Другие спортсменки команды Хоуп были примерно в таком же состоянии, да и сама она чувствовала себя не намного лучше. Однако она взяла себя в руки и сказала им:

— Не оставляйте свою подругу одну. Вы выигрываете всей командой и проигрываете всей командой. Напомните ей об этом.

Девушки тут же бросились к своему капитану — откуда только силы взялись? — и окружили ее. Хоуп в этот момент гордилась ими. «Победа делает нас счастливыми, — подумала она, — а поражение выковывает характер». Это заставило ее вспомнить, что в ближайшее время ей придется участвовать совсем в иной борьбе, и ее охватил озноб. Да, игра на поле завершилась, начиналась другая.