— Вы когда-нибудь чувствовали, что можете убить человека?

Я задумался над вопросом, и она сказала:

— Наверное, это и есть ответ. Возможно, вам вместо этого имеет смысл подумать над тем, как мы романтизируем насильственную смерть.

— Я не совсем понимаю, что вы имеете в виду, — отозвался я.

— Подумайте, как часто мы выражаем себя через насилие. В кино, по телевидению, в детских видеоиграх. Проводились специальные исследования, и результаты показали, что к тому моменту, когда ребенок вырастет, он успевает увидеть насильственную смерть много тысяч раз. Однако, несмотря на подобное образование, столкнувшись с чьей-то яростью, которая может плохо для нас кончиться, мы обычно не знаем, как на нее реагировать.

Я ничего не ответил, и она, отойдя от окна, села в свое кресло.

— Нам вечно кажется, — продолжила она холодно, — что мы знаем, как поступить в критической ситуации. А на деле оказывается, что не знаем и поступаем неправильно — из-за того, что неправильно оцениваем самих себя. Все наши слабости сразу дают о себе знать. И часто мы бываем не способны сделать то, что, как нам кажется, можем сделать. Но это не в наших силах.

— Вы думаете об Эшли?

Она покачала головой:

— Наверное, страх лишает нас сил.

Кэтрин глубоко вздохнула и подняла дробовик к плечу, прислушиваясь к звукам, доносящимся снаружи. Про себя она считала шаги. От окна к углу дома, мимо цветочных горшков, с такой аккуратностью выстроенных в ряд, и до входных дверей. Сначала он попробует войти через переднюю дверь, подумала она. Язык ее, казалось, присох к нёбу, тем не менее она резко крикнула:

— Входите, входите, мистер О’Коннел!

«Я жду вас» можно было не добавлять.

На миг наступила полная тишина, и единственное, что она слышала, — это свое затрудненное дыхание, да и то плохо, потому что его заглушал стук сердца. Глядя на мушку, Кэтрин пыталась успокоиться. Ей ни разу в жизни не приходилось стрелять ни в кого и ни во что, даже для практики. Ее отец был доктором. Отец Хоуп вырос на ферме и в пятидесятом году был призван рядовым на корейскую войну. Уже не в первый раз она пожалела, что его нет рядом. Секунду-другую спустя дверь открылась и шаги послышались в коридоре.

— Сюда-сюда, мистер О’Коннел, — бросила Кэтрин охрипшим голосом.

Парень, не проявляя ни малейшей нерешительности, проследовал в гостиную и встал на пороге. Кэтрин тут же направила ружье ему в грудь.

— Руки вверх! — скомандовала она. Ничего более оригинального в этот момент не пришло ей в голову. — Оставайтесь там, где стоите.

Майкл О’Коннел не сделал ни того ни другого. Вместо этого он шагнул вперед и, указав на дробовик, спросил:

— Вы хотите застрелить меня?

— Если понадобится.

— Интересно, — сказал он, внимательно посмотрев на нее, затем обвел взглядом комнату, словно запоминая каждую мелочь, — и в каком же случае это понадобится? — Он произнес это насмешливым тоном, словно подхватив ее шутку.

— Не думаю, что вам будет так уж интересно, если я отвечу, — так же насмешливо отозвалась Кэтрин.

О’Коннел помотал головой, не соглашаясь.

— Да нет же, — медленно сказал он, потихоньку продвигаясь вперед, — согласитесь, это как раз должно меня интересовать. — Он улыбнулся. — Вы что, будете стрелять, если я скажу что-нибудь, с чем вы не согласны? Если я сойду с места и приближусь к вам? Или отступлю назад? В каком случае вы нажмете на курок?

— Если вам так нужен ответ, вы можете его получить. Но он вам не понравится.

О’Коннел сделал еще шаг вперед.

— Не приближайтесь! И мне все же хотелось бы, чтобы вы подняли руки. — Кэтрин произнесла эти слова спокойно, надеясь, что тон у нее достаточно решительный. Однако прозвучали они не очень убедительно. И чувствовалось — возможно, впервые, — что это голос старого человека.

О’Коннел, казалось, прикидывал расстояние между ними:

— Вы ведь Кэтрин? Кэтрин Фрейзир. Мать Хоуп, да?

Она кивнула.

— Можно называть вас Кэтрин? Или вы предпочитаете более формальное «миссис Фрейзир»? Я не хочу быть невежливым.

— Мне все равно, как вы будете меня называть, потому что вы не задержитесь здесь надолго.

— Но, Кэтрин…

— Нет, я передумала. Называйте меня «миссис Фрейзир».

Он кивнул и опять улыбнулся, словно она пошутила.

— Миссис Фрейзир, я не собираюсь задерживаться надолго. Я только хочу поговорить с Эшли.

— Ее здесь нет.

Он покачал головой и усмехнулся:

— Я уверен, миссис Фрейзир, что вы выросли в приличной семье, да и сами вы наверняка внушали своей дочери, что врать нехорошо, особенно прямо в лицо человеку. Когда людям врут в лицо, это их сердит. А рассерженный человек может сделать что-нибудь очень нехорошее, правда ведь?

Женщина не отводила ружья от своей мишени. Она проглотила комок в горле, стараясь дышать ровно.

— А вы способны сделать что-нибудь очень нехорошее, мистер О’Коннел? Если так, то, может быть, мне лучше пристрелить вас прямо сейчас и закончить вечер на этой грустной ноте? Грустной в основном для вас.

Кэтрин и сама толком не знала, блефует она или говорит всерьез. Она сконцентрировала все внимание на стоящем перед ней молодом человеке. Она вся взмокла, и ее удивляло, что О’Коннел держится так спокойно. Было такое впечатление, что вид нацеленного на него оружия его нисколько не волнует. У нее мелькнула неприятная мысль, что он даже получает от этого удовольствие.

— На что я способен, на что вы способны — это серьезные вопросы, не правда ли, миссис Фрейзир?

Кэтрин сделала глубокий вдох и прищурилась, словно прицеливаясь. О’Коннел продолжал потихоньку перемещаться по комнате, знакомясь с обстановкой и по-прежнему игнорируя хозяйку дома с ее дробовиком.

— Да, очень любопытные вопросы, мистер О’Коннел. А теперь вам пора уходить. Пока вы еще живы. Уходите и не появляйтесь здесь больше. И главное, оставьте в покое Эшли.

На губах О’Коннела застыла улыбка, но глаза его внимательно осматривали комнату, и под улыбкой чувствовалось что-то гораздо более темное и тревожное, чем ей до сих пор казалось.

— Она ведь здесь, рядом, да? — тихо проговорил он. — Я чувствую, что она здесь.

Кэтрин ничего не ответила.

— Я думаю, вы кое-чего недопонимаете, миссис Фрейзир.

— И что же это?

— Я люблю Эшли. Мы предназначены друг для друга.

— Вы ошибаетесь, мистер О’Коннел.

— Мы с ней пара. Мы идеально подходим друг другу, миссис Фрейзир.

— Я так не думаю.

— Я готов на все, миссис Фрейзир.

— Я тоже, мистер О’Коннел.

Он молчал, глядя на нее. Кэтрин видела, что он силен, мускулист и наверняка быстр. Реакция у него, очевидно, не хуже, чем у Хоуп, думала пожилая женщина, и он намного сильнее ее. Сама же Кэтрин в своем кресле была уязвима, и ничто не могло ему помешать наброситься на нее, кроме ее древнего дробовика. Она вдруг почувствовала себя очень старой, с ослабевшими зрением и слухом и замедленной реакцией. Не считая дробовика, все преимущества были на его стороне. А у него в кармане куртки тоже могло быть оружие. Пистолет? Нож? Она тяжело дышала.

— Я думаю, вы не понимаете, миссис Фрейзир, что я всегда буду любить Эшли. И идея, что вы, или ее родители, или кто бы то ни было может помешать мне соединиться с ней, просто смехотворна.

— Только не сегодня. Не в моем доме. Сегодня вы развернетесь на сто восемьдесят градусов и выйдете отсюда. Или вас вынесут с простреленной головой.

Парень все так же улыбался:

— Это старое ружье для охоты на птиц. Оно стреляет мелкокалиберными пулями, которые причиняют не больше вреда, чем шарики для пневматического ружья.

— Хотите проверить на себе?

— Нет, — ответил он медленно, — пожалуй, не хочу.

Она молчала. О’Коннел, казалось, обдумывал что-то.