— Да, мы были вместе какое-то время. Все продолжалось недолго, но тогда это имело значение. Надеялась, что вы вспомните.

— Сожалею, — сказал Грей.

— Не будем об этом. Я приду завтра с утра. Постараюсь держать себя в руках.

Желая объясниться, он сказал:

— Когда вы появились здесь с Тони Штуром, я подумал, что вы работаете на его газету, поэтому все так и получилось.

— Я была вынуждена обратиться к ним, чтобы узнать, где вы находитесь. Ничего другого не оставалось. Видимо, у них исключительные права на вас и вашу историю.

— Как это могло случиться?

— Понятия не имею. — Она взяла свою холщовую сумку на длинном ремне. — Я вернусь завтра.

Она встала и, осторожно положив узкую ладонь на его руку, спросила:

— Вы уверены, что хотите этого?

— Приходите утром, оставайтесь на ленч или дольше, как пожелаете.

— Скажите только одно: вам очень больно? Мне ведь и в голову не приходило, что вы все еще в инвалидном кресле.

— Теперь мне лучше. Все мало-помалу проходит.

— Ричард?.. — Ее пальцы все еще покоились на тыльной стороне его руки. — Вы уверены… Я имею в виду, вы действительно ничего не можете вспомнить?

Ему захотелось повернуть руку так, чтобы она коснулась его ладони, но этот жест был бы слишком интимным, а права на интимность он пока не заслужил. Видя перед собой ее большие глаза и гладкую кожу, он чувствовал, как легко ему было когда-то с ней сойтись. Кто она, эта спокойная женщина, — его бывшая подружка? Что она собой представляет? Что знает о нем? Что он знал о ней? Почему они расстались, если их отношения, как видно, были важны для обоих? Она явилась к нему из того забытого времени — задолго до комы, до невыносимой боли в разорванных органах, до обожженной кожи, — из потерянной части его жизни, но до сего дня он даже не подозревал о ее существовании. Ему хотелось ответить правдиво, но что-то преграждало путь воспоминаниям.

— Я пытаюсь вспомнить, — сказал он. — Такое чувство, что я вас знал.

На мгновение она сжала его руку.

— Все в порядке. Завтра я приду снова.

Она встала, прошла мимо его кресла и исчезла из поля зрения. Он слышал ее шаги — сначала приглушенные, по ковру, затем чуть погромче, вдаль по коридору. Боль по-прежнему не позволяла повернуть голову.

Родителей Ричарда Грея уже не было в живых. Он рос один, без братьев и сестер; единственная близкая родственница — тетка со стороны отца — давно жила с мужем в Австралии. После школы Грей поступил в Брентский технический колледж, где специализировался по фотографии. Еще в Бренте он стал участником учебной программы Би-би-си и сразу после защиты диплома был принят на телестудию Би-би-си стажером. Несколько месяцев спустя его уже назначили помощником оператора, он много занимался студийными и натурными съемками в составе разных бригад и довольно быстро получил самостоятельную операторскую работу.

В двадцать четыре года он ушел из Би-би-си и устроился кинорепортером в независимое агентство новостей. Агентство это, расположенное на севере Лондона, распространяло видеосюжеты по всему миру, сотрудничая с различными заказчиками, но главным образом с одной крупной американской телекорпорацией. Чаще всего они снимали в Британии и Европе, но Грею приходилось бывать и в дальних командировках — в Америке, на Дальнем Востоке, в Африке, даже в Австралии. В конце восьмидесятых он совершил несколько поездок в Северную Ирландию, охваченную тогда волнениями.

За Греем закрепилась репутация бесстрашного человека. Репортеры сплошь и рядом попадают в острые ситуации, оказываются в эпицентре опасных событий, и тут требуется особого свойства преданность делу, без которой невозможно вести съемку в гуще беспорядков или под огнем. Ричард Грей не раз рисковал жизнью.

Две его работы — документальный фильм и программа новостей — были отмечены наградами Британской Академии кино и телевидения, а однажды по итогам года ему и его звукооператору присудили «Приз Италии» за кинорепортаж об уличном сражении в Белфасте. Памятная надпись гласила: «Ричард Грей, телеоператор, телевизионные новости Би-би-си. Специальная награда. Съемки в условиях крайней личной опасности». Среди коллег Грей пользовался популярностью, поэтому, несмотря на репутацию человека отчаянного, никогда не испытывал недостатка в желающих поработать с ним вместе. По мере того как рос его профессиональный престиж, люди осознавали, что он никогда не рискует безрассудно, подвергая себя и других ненужной опасности, а напротив, опираясь на опыт и интуицию, умеет удивительно точно определить разумную степень риска.

Жил Грей один в собственной квартире, купленной на деньги из отцовского наследства. Близких друзей он не завел, зато имел множество приятелей среди сослуживцев. У него так и не оказалось постоянной подружки. Мешала главным образом работа, сопряженная с бесконечными разъездами, поэтому он предпочитал не завязывать прочных отношений и с легкостью переходил от одной случайной встречи к другой. В свободное время он любил бывать в кино, иногда отправлялся в театр. Обыкновенно раз в неделю он встречался с кем-нибудь из знакомых, чтобы посидеть вечерком в пабе. Отпуск он чаще всего проводил в одиночку, путешествуя в автомобиле или пешком; однажды после рабочей командировки в Штаты решил продлить удовольствие и, взяв напрокат машину, объездил всю Калифорнию.

После смерти родителей в жизни Грея случилось только одно серьезное потрясение, и произошло это примерно за шесть месяцев до взрыва автомобиля-бомбы.

Все вышло из-за того, что Ричард Грей любил работать с кинопленкой. Ему нравилось ощущать на своем плече тяжесть кинокамеры «Аррифлекс», ее весомость, надежность, спокойную вибрацию мотора. Он смотрел в зеркальце видоискателя как бы третьим глазом; иногда он говорил, что без него уже не способен правильно видеть. Было что-то и в фактуре самой кинопленки, в утонченности фиксируемых ею эффектов, в качестве изображения. Он так ясно представлял себе пленку — как она равномерно скользит в затворе камеры, двадцать пять раз в секунду останавливаясь и возобновляя движение, — и это привносило в его работу некое дополнительное, неуловимое, но почти магическое ощущение. Он неизменно выходил из себя, если люди говорили ему, что не в состоянии отличить кадры, снятые на настоящую пленку, от записанных на видеоленту. Ему казалось, что разница очевидна: видеозапись всегда производила впечатление ненатуральной, изображение выглядело фальшивым, неестественно ярким и контрастным.

Однако он и сам понимал, что для съемки новостей кинопленка была не лучшим носителем. Одна обработка чего стоила! Сначала коробки с отснятой пленкой несли в лабораторию проявлять, потом монтировали, кадр за кадром, в специальной комнате; звук нужно было синхронизировать или записывать заново. С передачей материалов в агентство обязательно возникали технические сложности, особенно если приходилось пользоваться местными студиями или пересылать отснятый материал через спутник. Когда работа велась за границей или в зоне боевых действий, проблем бывало еще больше. Иногда, чтобы дать материал в эфир, оставалось одно — тащить коробки с необработанной пленкой до ближайшего аэропорта и отправлять самолетом в Лондон, Нью-Йорк или Амстердам.

Агентства новостей во всем мире переходили на электронные видеокамеры. Используя портативные спутниковые тарелки, операторы теперь могли передавать изображение в студию прямо в процессе съемки. Там его редактировали на компьютере и пускали в эфир без задержки.

Одна за другой съемочные бригады переходили на видеоаппаратуру, и Грей прекрасно понимал, что никуда ему от этого не деться. Он прошел курс переподготовки и попытался работать с электронной камерой, однако дело не шло, хотя он и сам толком не мог понять, в чем причина. Ему нужно было ощущать движение пленки, слышать тихое пощелкивание затвора, иначе он не мог правильно «видеть». Он стал стесняться собственной несостоятельности, пробовал как-то справиться с проблемой, основательно переосмыслив свой подход к делу, пытался настроить зрение так, чтобы снова научиться видеть «третьим глазом». Коллеги, большинству из которых переход на новое оборудование дался почти безболезненно, относились к нему с сочувствием. Грей уверял себя, что камера — всего лишь инструмент, что его операторские способности никоим образом не определяются свойствами аппаратуры. Но, несмотря на это, он понимал, что теряет чутье.