Я никогда не любил подростков. Замарашки из моего общественного класса в далеком детстве постоянно на меня нападали, я их раздражал. Богатые детки отталкивали меня. Этот мальчишка выводил мня из себя, он был умен, как обезьяна, может быть, даже чуточку умнее, при виде него мне становилось не по себе. Каким инстинктивным чувством этот мальчик, ездивший с самого рождения на заднем сиденье «мерседеса», учуял во мне бывшего бедняка? Он смотрел на меня своими глазами северного крота. Уже в коттедже я понял, что не понравился ему и что ему спешно хотелось увидеться с Энджи. Надо было как-то от него отделаться. Я нежно произнес:

— Как это мило, малыш… но не надо ее беспокоить, она, наверное, спит. Вернувшись с пляжа, она вся дрожала. Выпила аспирин и легла в постель.

— Она никогда здесь не болела, — сказал Фридрих, — она никогда не хотела спать. Даже поздно вечером она приглашала меня к себе и рассказывала мне о Лос-Анджелесе. Там есть банды, гангстеры, она говорила о Калифорнии, о загрязнении и вреде химических продуктов, и поэтому она хочет все здесь спасти.

Если бы я только мог схватить его за шкирку и выкинуть отсюда! Этот засранец, продукт телевидения и комиксов, продолжал говорить, не спуская с меня глаз:

— Вы оставили ее, она не любит оставаться одна. Когда-нибудь у нее появится ребенок, который никогда ее не покинет. На этих каникулах таким ребенком буду я.

Мне надо было победить этого набросившегося на меня «Чужого-3»[35].

— Не надо спорить. Когда я уходил из номера, она спала. С кем ты сюда приехал?

— Один. Я пришел пешком по дороге.

— Возвращайся к себе, уже темно, по дороге идти опасно.

— Я мог бы прийти через пляж, — сказал он, — но сейчас прилив.

Прищурив глаза, он наблюдал за мной. Он был хитер и прекрасно знал здешние места.

— А где твои родители?

— Поехали в супермаркет за минеральной водой.

Я стал оглядываться вокруг, словно ища свидетелей:

— Возвращайся домой, родители будут беспокоиться.

— Не будут. Мне уже восемь лет. И я хочу отдать подарок Энджи…

Я вздохнул:

— Что за упрямый мальчик! Я сейчас поднимусь в номер, если она проснулась, я скажу Энджи, что ты здесь. Если спит, то увидишься с ней завтра.

— Не стоит беспокоиться, я пойду с вами, — сказал Фридрих — Если она не захочет со мной увидеться, я подожду в коридоре.

Он не спускал с меня глаз.

— Пойдем, — сказал я и протянул ему руку.

Он посмотрел на меня с презрением:

— Идите… Я знаю дорогу.

Обидевшись, он обошел мою протянутую руку. Мы пересекли холл, поднялись по лестнице, прошли по коридору. Сгущались сумерки, розовый участок неба становился все более и более черным. В парке только что зажглись фонари, птицы издавали лишь редкие звуки, устраиваясь на ночь.

— В коттеджах, — сказал Фридрих, — запрещено кормить обезьян, иначе они придут толпами.

Подойдя к двери нашего номера, я сказал Фридриху:

— Подожди здесь…

Я закрыл за собой дверь и устремился в комнату Энни. Она сидела на краю кровати и обрабатывала пилкой ногти. Я шепотом выпалил:

— Один нахальный мальчишка, так называемый друг Энджи, пришел сюда с подарком. Он живет в соседнем коттедже, очень умен и наблюдателен. Надо сделать вид, что ты спишь, накрывшись до ушей.

Она немедленно отложила пилку для ногтей и юркнула в постель.

— Закройся до самого носа! Волосы в беспорядке. Вот так… Я скажу ему: «Видишь, Эрик, Энджи спит». Ни в коем случае не шевелись, не вздрагивай, если он к тебе прикоснется…

— Хорошо, — сказала она, — поняла.

Став податливой и стремясь мне понравиться, она притворилась спящей, свернувшись в комочек, как зародыш. Одеяло закрывало ее лицо до самого носа, волосы были разложены по подушке. Я закрыл шторы, выключил ночник, а потом открыл Фридриху дверь.

— Тсс… Не надо ее будить. Можешь положить свою морскую звезду около кровати.

Он на цыпочках подошел к кровати и положил звезду на ночной столик. Энни задержала дыхание. Я испугался, что, когда она снова начнет дышать, Фридрих раскусит эту мизансцену.

— Пойти, — вполголоса сказал я Фридриху — Когда она проснется, то сразу же увидит твой подарок.

Он попятился назад, продолжая глядеть на Энни. Выйдя из комнаты, он был явно удовлетворен.

— Тогда до завтра, — сказал он мне и ушел.

Подождав, пока он скроется за углом, я пошел проверить, действительно ли он ушел. Затем вошел в номер и успокоил Энни:

— Все нормально, он ушел.

Она села на кровати:

— Твое дело становится все более и более сложным. Ты что, не ждал этого визита?

— Здесь все сошли с ума и интересуются моей женой.

— Повторяю, мне удивительно то, что тебе ничего не было известно.

— Мы женаты полтора года, и у нас были другие занятия, кроме как говорить об Африке.

— Странная какая-то женщина, твоя жена. Она послала тебя в самую настоящую мышеловку. Или ей на тебя наплевать, как и на других, или она хочет твоей погибели.

— Да ничего она не хочет. Во всем виноват только я. Я заупрямился, решил доказать, что способен довести до конца этот фарс. А поскольку мы уже здесь, надо продолжать, иначе у нее будет плохое мнение о моих способностях.

— Возможно, нам повезет, — сказала она. — Но мне хотелось бы увидеть Африку по-другому, не только глядя в бинокль на пляж.

Я позвонил Шнайдеру и сказал, что Энджи хотела бы увидеться с ними завтра, а если мы все-таки уедем, то по возвращении из сафари. Он был настолько занят с возможными инвесторами в лице только что приехавших немцев, что даже не очень расстроился. Он тоже знал о привычке Энджи приезжать и уезжать самым непредсказуемым образом.

Поздно вечером я сказал на ресепшене, что утром мы уезжаем. Им было все равно. Я сказал также, что мы еще вернемся. Их и это устраивало. В семь утра носильщик забрал наш багаж, чтобы погрузить его в микроавтобус. На выходе нас ждал шофер с важным выражением лица.

— Меня зовут Лео, — сказал он. — У меня программа ваших перемещений. Я нахожусь в постоянном контакте с бюро в Найроби, которое предупредит меня, будут ли изменения в расселении вас в гостиницах. Этап в «Масаи Мара» еще не подтвержден, но не беспокойтесь, они все устроят. Сейчас мы выезжаем в национальный парк «Цаво».

Это была самая длинная его речь. В остальное проведенное с нами время он не проявил ни малейшего желания разговаривать. Мы сели в микроавтобус на передние два сиденья, отделенные от водителя стеклянной перегородкой с брусом усиления. Очень скоро нам предстояло понять его ценность. Лео резким движением закрыл дверь на колесиках, сел за руль и впал в состояние молчания, из которого его невозможно было вывести. Мы поехали в направлении Момбасы по забитой грузовиками дороге. Перед тем как въехать на паром, автобусу пришлось остановиться среди многокрасочной толпы. Нас поглотил людской прилив. Вокруг смешались машины и пешеходы, воздух стал голубоватым от выхлопных газов. Через морской залив мы переправлялись зажатыми между огромными грузовиками. На другом берегу, освободившись наконец, мы поехали в направлении отеля «Таита Хиллз», где должны были сделать остановку и пообедать. Из скупых объяснений Лео мы поняли, что до наступления ночи нам надо было добраться до гостиницы «Солт Лик».

Сначала мы отслеживали наш путь по карте, предоставленной нам водителем. Каждый отрезок соответствовал на ней какой-то картинке. Маленькие слоны, маленькие самолеты, маленькие холмы… Реальность была менее привлекательной. Несколько редких заправочных станций на краю дороги, набитые людьми автобусы местного сообщения. Часто на пути попадались мужчины и женщины, передвигавшиеся пешком. Какой-то молодой человек держал на вытянутых руках курицу на продажу. Навстречу нам попадалось множество туристических микроавтобусов, похожих на наш, в каждом окошке виднелись лица и фотоаппараты или кинокамеры. Они снимали все подряд, даже остановившийся бензовоз. Наш водитель, по-прежнему находясь в мрачном настроении, никоим образом не реагировал на восклицания Энни. Мы въехали на какую-то тропу, борозду, проложенную по огромной равнине под серым небом стального цвета. Из-за многочисленных выбоин наша машина начала подпрыгивать. Энни вцепилась в брус. Чтобы сильно не подпрыгивать, нам пришлось за него держаться. В противном случае наши позвоночники могли не выдержать таких ударов.