― Думаю, мы полетим.

Брайс не смог удержаться.

― Как Икар? ― спросил он, усмехнувшись.

Ньютон рассмеялся.

― Надеюсь, всё же, как Дедал. Тонуть мне что-то не хочется.

Теперь пришёл черёд Брайса стоять. Сядь он, ему пришлось бы смотреть Ньютону в глаза, а этого ему вовсе не хотелось.

― На вашем самолёте? ― спросил он.

― Да. Думаю, мы вылетим в рождественское утро. Но только, если Бриннар сможет договориться на это время о месте в чикагском аэропорту. Что-то мне подсказывает, что там будет давка.

Брайс уже допивал свой скотч ― гораздо быстрее, чем обычно.

― Именно в Рождество ― не обязательно, ― сказал он. ― Это время ― как раз что-то вроде просвета между наплывами. ― Затем он спросил, сам точно не зная, зачем ему это нужно: ― Бетти Джо поедет с нами?

Ньютон помедлил с ответом.

― Нет, ― сказал он. ― Только мы двое.

Брайс несколько утратил чувство реальности ― так же он ощущал себя в тот день, когда они вдвоём пили джин и беседовали на берегу озера.

― Она не будет по вас скучать? ― спросил он. Конечно, это было не его дело.

― Может быть. ― Казалось, Ньютона совсем не задел этот вопрос. ― Думаю, я буду скучать по ней не меньше, доктор Брайс. Но она не поедет. ― Он немного помолчал, глядя на очаг. ― Вы будете готовы выехать в восемь утра? Я пошлю Бриннара вас забрать ― если хотите, прямо от вашего дома.

― Прекрасно. ― Запрокинув голову, Брайс вылил в рот остатки скотча. ― Как долго мы там пробудем?

― Два-три дня. ― Ньютон встал и снова начал одеваться. Брайса окатила волна облегчения ― он уже чувствовал, что больше не может держать себя в руках. Что там со снимком?…

― Думаю, вам понадобится пара чистых рубашек, ― сказал Ньютон. ― Все расходы я беру на себя.

― Почему бы нет? ― Брайс нервно хохотнул. ― Вы же миллионер.

― Именно, ― подтвердил Ньютон, застегивая молнию на куртке. Брайс сидел в кресле и смотрел вверх. Ньютон, худой и загорелый, возвышался над ним, словно статуя. ― Вот именно. Я миллионер.

Затем он, нагнувшись, прошёл через дверной проём и легко шагнул под падающий снег…

У Брайса от волнения дрожали пальцы, и ему было стыдно за свое нетерпение, когда он снял решетку вентиляции, вытащил камеру, положил её на диван и вынул плёнку. Затем он надел пальто, осторожно положил снимок в карман и направился по снегу, уже довольно глубокому, к лаборатории. Ему стоило больших усилий не перейти на бег.

Лаборатория была пуста ― как хорошо, что он заранее разогнал своих ассистентов. Брайс направился прямиком в комнату, служащую одновременно фотолабораторией и киноаппаратной. Он не задержался, чтобы включить отопление, хотя помещение уже совсем выстудилось. Он просто не стал снимать пальто.

Вытащив негатив из контейнера газовой проявки, Брайс никак не мог вложить его в проектор ― так сильно у него тряслись руки. Но всё-таки он справился.

Когда Брайс включил проектор и взглянул на экран на дальней стене, у него сдавило горло, а руки совсем перестали дрожать. Целую минуту он смотрел на экран. Затем резко отвернулся и вышел из аппаратной в лабораторию ― огромное, длинное помещение, пустое и очень холодное. Он насвистывал сквозь зубы мелодию, и почему-то это была «Если б вы знали Сьюзи, как я знаю Сьюзи…»

А потом, один в пустой комнате, он негромко рассмеялся вслух.

― Да, ― сказал он, и слово вернулось к нему эхом, отразившись от дальней стены в конце комнаты, вернулось несколько приглушённое, пролетев над стойками с пробирками, газовыми горелками, склянками и тигелями, сушильными печами и испытательными установками. ― Да, ― повторил он, ― да, сэр Румпельштильцхен.

Прежде чем извлечь плёнку из проектора, он снова посмотрел на изображение на стене ― окаймлённое тонким контуром кресла изображение неправдоподобного скелета в невероятном теле ― без грудины, без копчика, без колеблющихся рёбер. Хрящевые шейные позвонки, крошечные, заострённые лопатки, сросшиеся второе и третье рёбра. Господи, подумал он. Господи. Венера, Уран, Юпитер, Нептун или Марс. Господи!

А в нижнем углу плёнки он увидел маленькие, едва различимые буквы: «ВК». И эти буквы, значение которых открылось ему больше года назад, когда он впервые заинтересовался источником цветной плёнки, вдруг явили ему свой пугающий скрытый смысл.

«Всемирная корпорация».

В самолёте они почти не разговаривали. Брайс взялся было читать какие-то материалы по металлургическим исследованиям, но мысли его блуждали и он всё время отвлекался. То и дело он поглядывал в другой конец узкого салона туда, где сидел Ньютон, невозмутимый, со стаканом воды в одной руке и книгой в другой. Книга называлась «Избранные стихи Уоллеса Стивенса». Лицо Ньютона было безмятежно, казалось, он полностью поглощён своим занятием. Стены салона украшали большие цветные фотографии водных птиц: журавли, фламинго, цапли и утки. Когда Брайс впервые оказался на борту этого самолёта, во время его первого путешествия на стройку, эти картины, расположенные здесь с таким вкусом, привели его в восторг; теперь они заставляли его чувствовать себя неуютно, казались почти зловещими. Ньютон потягивал воду, переворачивал страницы, пару раз улыбнулся Брайсу, но ничего не говорил. В маленьком иллюминаторе позади Ньютона виднелся прямоугольник грязно-серого неба.

Им понадобилось чуть меньше часа, чтобы долететь до Чикаго, и ещё десять минут, чтобы приземлиться. Они сошли с трапа самолёта на стеклянистый снег, ребристый, смёрзшийся и грязный, угодив в столпотворение унылых грузовиков непонятного назначения и толчею решительного вида людей. Ветер будто швырнул Брайсу в лицо целой горстью маленьких иголок. Брайс поглубже зарылся подбородком в шарф, поднял воротник пальто и надвинул пониже шляпу, взглянув при этом на своего спутника. Казалось, холодный ветер пронял даже Ньютона, судя по тому, как он спрятал руки в карманы и поёжился. На Брайсе было тёплое пальто, на Ньютоне ― лишь твидовый пиджак и шерстяные брюки. Видеть его в такой одежде было непривычно. Интересно, как бы он выглядел в шляпе, подумал Брайс. Может быть, человеку с Марса пошёл бы котелок?

Их самолёт отбуксировал с поля курносый тягач. Казалось, изящный маленький джет следует за тягачом угрюмо, словно страдая от бесчестья находиться на земле. Кто-то прокричал кому-то «Весёлого Рождества!», и Брайс внезапно вспомнил, что на дворе и впрямь Рождество. Ньютон обогнал его, погружённый в свои мысли, и Брайс последовал за ним, медленно и осторожно переступая через возвышенности и кратеры изо льда под его ногами, похожие на грязно-серую поверхность луны.

В здании аэропорта было жарко, душно, шумно и людно. Посреди зала ожидания стояла гигантская вращающаяся рождественская ёлка из пластика, украшенная пластиковым снегом, пластиковыми сосульками и отвратительно мигающей гирляндой. «Белое Рождество»[38], исполняемое невидимым слащавым хором под колокольца и электронный орган, время от времени взвивалось над гулом толпы: «Я гре-жу о Рождестве бе-лллом…» Старая добрая святочная песня. Спрятанные где-то воздуховоды источали аромат сосны ― или пихтового масла, вроде того, каким пользуются в общественных банях. Стояли группками визгливые женщины в мехах, целеустремлённо пересекали зал мужчины с портфелями, свёртками и фотоаппаратами. Какой-то пьяный с рябым лицом рухнул в кресло из искусственной кожи. Рядом с Брайсом какой-то ребёнок во всю мочь проорал другому ребёнку: «Сам такой!». Брайс не расслышал ответа. «Я желаю весёлых дней вам и беее-лого только Рожж-десс-тваааа!»

― Наша машина должна ждать нас у входа, ― сказал Ньютон. Что-то в его голосе наводило на мысль о боли.

Брайс кивнул. Они молча протиснулись сквозь толпу и вышли на улицу. Как хорошо было оказаться на холодном воздухе!

Машина с шофёром в униформе уже ждала у входа. Когда они удобно устроились внутри, Брайс спросил: