Боуэн отпил из своего стакана.

― На самом деле, мистер Ньютон, ФБР понятия не имеет об этой записи. Мы только приказали им арестовать вас для нас. Эта плёнка никогда не покидала моего кабинета.

Ещё один сюрприз! Но этот день принёс уже столько сюрпризов, что Ньютон начал к ним привыкать.

― Почему они не потребовали у вас эту плёнку?

― Ну, ― ответил Боуэн, ― наверное, пора бы вам узнать, что я имею честь быть руководителем ЦРУ. Таким образом, я стою выше ФБР.

― Так значит, вы ― как же его имя… Ван Бру? Я слышал о вас.

― Мы ― секретное подразделение ЦРУ, ― сказал Боуэн ― или Ван Бру. ― Так или иначе, но заполучив эту запись, мы поняли, что нам нужно о вас узнать. К тому же, мы пришли к выводу, что если ФБР вас задержит, ― как я уже говорил, они были к этому готовы, ― то вы, чего доброго, выложите им всю историю, как выложили её доктору Брайсу. Мы этого не хотели ― мы не доверяем ФБР. Настали опасные времена, мистер Ньютон. Им бы ничего не стоило решить проблему, над которой мы бьёмся, просто убив вас.

― А вы не собираетесь меня убивать?

― Конечно, мы об этом задумывались. Но я никогда не был за ― ведь каким бы опасным вы ни оказались, вместе с вами мы бы убили курицу, несущую золотые яйца.

Ньютон осушил свой стакан и снова его наполнил.

― Что вы имеете в виду? ― спросил он.

― У нас в Министерстве обороны уже немало оружия, разработанного по выкраденным у вас года три назад данным. Повторюсь, ― мы живём в опасное время. У нас есть масса идей, как найти вам применение. Полагаю, вы, антейцы, хорошо разбираетесь в оружии?

С минуту Ньютон ничего не отвечал, глядя в свой стакан. Затем он спокойно произнёс:

― Если вы слышали наш с Брайсом разговор, то знаете что мы, антейцы, сотворили с собой при помощи своего оружия. Я не собираюсь делать Соединённые Штаты Америки всемогущими. На самом деле, я не мог бы этого сделать, даже если б захотел. Я не учёный. Меня выбрали для этого путешествия из-за моей физической выносливости, не из-за знаний. Я очень мало знаю об оружии, ― подозреваю, меньше, чем вы.

― Вы наверняка видели антейское оружие или слышали о нём.

К Ньютону снова вернулось самообладание, ― наверное, из-за выпитого. Он больше не защищался.

― Вы видели автомобиль, мистер Ван Бру. Вы сможете без подготовки объяснить какому-нибудь африканскому дикарю, как его построить? Целиком из местных материалов?

― Нет. Но я могу объяснить дикарю принцип внутреннего сгорания. Если найду дикаря в современной Африке. И если дикарь окажется сообразительным, то он придумает, что с этим делать.

― Например, убить себя, ― съязвил Ньютон. ― В любом случае, я не собираюсь вам ничего рассказывать, как бы вам этого ни хотелось. ― Он осушил очередной стакан. ― Почему бы вам не приступить к пыткам?

― Боюсь, это пустая трата времени, ― сказал Ван Бру. ― Знаете, зачем мы эти два месяца изводили вас дурацкими вопросами? Мы проводили что-то вроде психоанализа. У нас тут есть камеры, фиксирующие частоту моргания и всякое такое. Мы уже поняли, что пытать вас бесполезно. От боли вы слишком быстро теряете рассудок, а для «промывки мозгов» мы слишком мало знаем о вашей психологии ― чувстве вины, страхах и тому подобном. Мы также накачивали вас медикаментами ― гипнотиками, наркотиками, ― но и они не сработали.

― Тогда что же вы собираетесь делать? Расстрелять меня?

― Нет. Боюсь, мы даже этого сделать не можем. Не можем без разрешения президента, а он его не даст. ― Ван Бру уныло улыбнулся. ― Видите ли, мистер Ньютон, если взвесить все силы, которые движут миром, то решающей всегда оказывается зуарядная человеческая политика.

― Что вы имеете в виду?

― Так уж вышло, что на дворе 1988-ой год. А 1988-ой ― это год выборов. Президент баллотируется на второй срок. Вы знали, что Уотергейтский скандал[46]ничего не изменил? Ничего! Президент использует нас, ЦРУ, чтобы шпионить за конкурентной партией! Так что ему известно из достоверных источников, что если мы не выдвинем против вас достаточных обвинений или не отпустим вас, рассыпаясь в извинениях, республиканцы раздуют это дело до небес.

Ньютон неожиданно рассмеялся.

― И если вы меня расстреляете, президент проиграет выборы?

― Республиканцы уже обработали на будущее вашу индустриальную братию из Национальной ассоциации промышленников. Думаю, о влиянии, которым обладают эти джентльмены, можно и не говорить. Себя они тоже хотят обезопасить.

Ньютон расхохотался ещё громче. Впервые в жизни он смеялся во всё горло. Это было не хихиканье, не сдавленный смешок, не фырканье ― это был громкий, глубокий смех. В конце концов, он сказал:

― Значит, вам придётся меня отпустить?

Ван Бру мрачно улыбнулся.

― Завтра. Мы отпустим вас завтра.

Уже больше года Ньютону было всё труднее понимать, что он чувствует по отношению к тем или иным событиям в его жизни. Его народу эта черта была совсем не свойственна, но каким-то образом он перенял её у землян. За те пятнадцать лет, что он учился говорить по-английски, застёгивать пуговицы, завязывать галстук, изучал средние уровни достижений в бейсболе, заучивал марки автомобилей, запоминал по кусочкам великое множество других знаний, многие из которых ему так и не пригодились, ― за все эти годы он никогда не испытывал неуверенности в себе, никогда не ставил под сомнение этот план, который избран был осуществить. Но прожив среди людей пять лет, Ньютон больше не понимал, что он должен ощущать в связи с таким однозначным событием, как освобождение из тюрьмы. Он не знал, как ему быть с самим планом, и как следствие почти не думал о нём вовсе. Он стал очень похож на людей.

Утром Ньютону вернули его маскировку. Странно было надевать всё это вновь, перед тем, как вернуться в мир, странно и глупо, ибо от кого ему теперь скрываться? И всё же он был рад опять надеть контактные линзы, придававшие ему более человеческий облик. Их световые фильтры защищали глаза от яркого света, от которого не спасали даже тёмные очки, которые он носил постоянно. Надев их, он посмотрелся в зеркало, и с облегчением отметил, что снова выглядит, как человек.

За Ньютоном зашёл сотрудник, которого он раньше не видел, и повёл его по коридору, освещённому люминесцентными панелями. Панели были изготовлены по патентам «Всемирной корпорации»; коридор охраняли вооружённые солдаты. Они вошли в лифт.

Освещение в лифте было невыносимо ярким. Ньютон надел тёмные очки.

― Что вы рассказали газетчикам? ― спросил он, не очень-то интересуясь ответом.

Его конвоир оказался довольно дружелюбным, хоть до этого и не проронил ни слова. Он был низенький, коренастый и невзрачный.

― Я из другого отдела, ― ответил он весёлым тоном, ― но, кажется, они сказали, что вы были под защитительным надзором из соображений безопасности. Что ваша работа жизненно необходима для обороны страны. Что-то вроде этого.

― Там будут репортёры? Когда я выйду?

― Не думаю. ― Лифт остановился. Двери открылись, за ними оказался ещё один охраняемый коридор. ― Мы решили, так сказать, дать вам ускользнуть через чёрный ход.

― Прямо сейчас?

― Примерно через два часа. Сначала мы выполним необходимые формальности. Нужно оформить ваше освобождение по всем правилам. Я здесь как раз для этого. ― Они шли по длинному коридору, который, как и всё здание, был слишком ярко освещён. ― Скажите, ― спросил конвоир, ― так за что вас всё-таки держали?

― Вы не знаете?

― Здесь о таком не болтают.

― Разве мистер Ван Бру вам ничего не сообщает?

Конвоир улыбнулся.

― Ван Бру никому ничего не рассказывает, за исключением разве что президента. Да и тому говорит только то, что считает нужным.

В конце коридора ― а может быть, это был туннель ― находилась дверь, которая вела в помещение, напоминающее огромный зубоврачебный кабинет. Выложенный бледно-жёлтым кафелем, он буквально сиял чистотой. Здесь было кресло, вроде тех, что используют зубные врачи. Вокруг него стояло несколько новеньких аппаратов, при виде которых у Ньютона неприятно засосало под ложечкой. Две женщины и мужчина, одетые в бледно-жёлтые халаты под цвет кафеля, ждали его с вежливыми улыбками на лицах. Ньютон почему-то ожидал увидеть Ван Бру, но его в комнате не было. Конвоир подвёл его к креслу и усмехнулся: