Частые военные перевороты в XIX веке стали чем-то привычным для сельской, если не сказать феодальной Испании, с ее обособленным, невежественным и безразличным к политике населением. Сейчас всё было по-другому. Если переворот натолкнется на вооруженное сопротивление и начнется настоящая гражданская война, опытные и единые войска, без сомнения, одержат победу в открытых сражениях, но не смогут контролировать города и индустриальные центры, в особенности, а всё к тому и шло, если жандармерия и полиция не поддержат мятеж.

В этом случае придется прибегнуть к помощи беспорядочных крайне правых группировок, они многочисленны, имеют опыт уличных схваток и жаждут начать действовать. Но недостатки такого метода очевидны: не имея военной структуры, члены этих группировок подчиняются собственным вождям и больше никому. Один из присутствующих генералов вел переговоры с наваррскими традиционалистами и был научен горьким опытом. Взамен на сотрудничество они попросили слишком много: кое- что разумное, а кое-что - немыслимое, и вдобавок с таким трудом добытые соглашения немногого стоили из-за непрекращающихся разногласий внутри самой группировки. В конце концов он пришел к выводу, что несмотря схожие цели, в этих полувоенных организациях слишком много идеологии и мало дисциплины, они являются полной противоположностью армии. Тем не менее, он добился заключения предварительного соглашения с наваррцами.

Отношения с Фалангой были гораздо сложнее. Ни один из присутствующих военных не чувствовал ни малейшего уважения ни к самой партии, ни к ее лидеру, из уст которого беспрестанно срывались оскорбления в адрес прославленных генералов за то, что в свое время они не поддержали диктатуру Примо де Риверы. Хосе-Антонио считал армию виновной в действиях или бездействии, которые привели к краху его отца, и без всякого стеснения выказывал свою досаду словом и делом: несколько лет назад один из присутствующих генералов получил по этой причине пощечину в публичном месте, в присутствии свидетелей. Нападавшего изгнали из армии, но пострадавшего до сих пор снедала обида.

Не имея личных мотивов для антипатии, двое других генералов рассматривали Хосе-Антонио Примо де Риверу как бесполезного человека, чья бездарность превратила группку маменькиных сынков и любителей поэзии в неконтролируемую вооруженную банду. Поскольку фалангисты не имели денег и поддержки общества, если генералы решат вывести их на улицы, то придется снабдить их оружием, что будет напрасной тратой ресурсов и связано с определенным риском, потому что никому не приходило в голову, что исполнив свою функцию, эти отряды будут готовы разоружиться. По этой, а также некоторым другим причинам три генерала и находились сейчас в кабинете дона Альваро дель Валье, герцога де ла Игуалады, пытаясь втянуть его во всё это помпезными фразами, угодливой лестью и завуалированным нажимом.

Герцог колебался между совестью и расчетом. После того, как они столько времени ходили вокруг да около, не хватало только столкнуть лбами враждующие стороны.

- Я простой человек, Эмилио, - произнес его друг несколько жалобным тоном, стараясь оттянуть время. - Из сельской местности, так сказать. В политике для меня на первом месте - уважение к традициям, любовь к Испании и забота о моем народе.

- И это делает тебе честь, Альваро, но обстоятельства требуют большего. Требуют от всех нас и от тебя в особенности, у тебя есть имя и положение. Твои дворянские титулы уже много веков значатся в Готском альманахе [23].

Впечатленный пышностью речей, но шокированный тем, что бригадный генерал пытается подольститься к штатскому, сидящий на диване генерал поднял брови и цокнул языком. Он не понимал, зачем его товарищ без нужды унижается: теперь и на этом поле всё изменилось: стоя перед лицом угрозы со стороны фашистских стран, Англия и Франция озабоченно следили за событиями в Испании и могли в любое время вмешаться в них прямо или косвенно. Осуждение Лигой Наций пагубно сказалось бы на будущем государства, где произошел государственный переворот. Жизненно важно было подчеркнуть консервативный характер участников переворота, оборвать все связующие нити с экспансионистской политикой Германии и Италии, четко объявить, что ими движет лишь желание восстановить порядок. Получить поддержку самых уважаемых семей и духовенства - это не просто церемониальный жест, а стратегический маневр, чтобы предотвратить сражение.

Но ход опытного шахматиста не сработал. Герцог снова посмотрел в окно: ветер трепал ветви деревьев, а на горизонте собрались темные тучи, в марте погода переменчива. Возможно, его грубоватый товарищ прав, подумал генерал, и в решающую минуту от дипломатии нет толку, в таком случае, придется прибегнуть к соответствующим крайним мерам и принять последствия. И в ожидании ответа он мысленно составлял расстрельные списки. Герцог молил Господа о чуде, которое вытащило бы его из трясины, хотя бы на время, и его молитвы возымели немедленный эффект.

Дверь кабинета резко распахнулась, и в комнату вихрем ворвалась герцогиня, в самый разгар встречи. Свою ошибку она осознала только когда ее уже поздно было исправлять. Несмотря на смущение, она отреагировала первой: попятилась к двери и пробормотала какие-то извинения, утонувшие в гомоне генералов. Герцог не преминул воспользоваться этим случаем.

- Что случилось, Маруха? Должно быть, что-то серьезное, раз ты вот так врываешься без стука. Как видишь, - добавил он, не дожидаясь объяснений, как будто они его и не интересовали, - у нас тут собрание. Эмилио ты уже знаешь. Эти господа... его сопровождают.

Он явно не собирался сообщать имена присутствующих, и давний друг семьи поцеловал руку герцогини. Что до остальных двоих, то один из них воспринял нарушение протокола выдержанным кивком головы, другой с привычной учтивостью подкрутил ус и хрипло произнес:

- Мы советовали вашему супругу отдать государственные дела в другие руки и посвятить себя выращиванию цветов в саду, чтобы одаривать ими вас, герцогиня.

Несообразительная и глуховатая герцогиня не поняла смысл этой чепухи, но почувствовала какую-то интригу и опасность, которые шли рука об руку, и бросила на мужа предупреждающий взгляд, Тот понял его правильно: делай, что говорят, и скажи им, чтобы отправлялись восвояси. Затем она произнесла, громко и с широкой улыбкой:

- Прости, Альваро. И вы тоже. Я не вовремя, по глупости и ненамеренно. Продолжайте, как будто меня не видели.

Она вышла, не попрощавшись и не спросив, не желают ли они чего-нибудь. У двери она сделала кокетливую гримаску, чтобы лишить свое присутствие какого-либо значения, и закрыла за собой дверь. Но ее вмешательство послужило катализатором, обезоружив двух генералов - Эмилио Молу и Гонсало Кейпо де Льяно. Невозмутимым оставался лишь погруженный в тяжелые раздумья Франсиско Франко.

Его нельзя было назвать ни дружелюбным, ни враждебно настроенным; во всяком случае, Коля не отказался принять из рук Хусты стакан касальи. Тем не менее, непривычно вялая, почти равнодушная манера, с какой держался этот безжалостный агент НКВД, внушала Ихинио Саморе Саморано гораздо большие опасения, нежели любое проявление гнева.

- Я лишь исполнил то, что мне было приказано, - произнес он почти умоляющим тоном. - Забрал у англичанина бумажник и отнес его в английское посольство, чтобы британцам стало известно о его приезде в Мадрид. А потом он уже и сам зачастил в наш скромный кров. Втюрился в нашу девочку.

Агент между тем вертел в руках букетик фиалок, которые Ихинио оставил на столе. Этим своим равнодушием он погубил всю атмосферу романтики, которую Ихинио так старался создать.

- Ну и как отреагировало посольство? - поинтересовался он.

- Что значит: как отреагировало? Известно как. Несколько раз они вызывали его в посольство для беседы и теперь не спускают с него глаз. Когда его арестовало Главное управление госбезопасности, они, не теряя времени, вытащили его из кутузки.