Короче говоря, в теории мы изо всех сил поощряем самодовольство. Но не надо беспокоиться. На практике, как и прежде, мы его не поощряем. Сильная магнетическая личность вызывает у близких знакомых одно желание: поскорей от нее отделаться. Ни в клубе, ни в кабаке не любят острых приступов самоутверждения. Даже самый изысканный и модный круг видит сверхчеловека насквозь и называет его чаще всего кретином. Да, апология гордыни не выдерживает критики в жизни, а не в книгах. Моральное чутье и практический опыт современных людей опровергают модную ересь всюду, где двое или трое собрались хотя бы во имя свое.

И еще одной вещи учит нас опыт. Все мы знаем, что есть на свете самоупоение — штука куда более неприятная, чем самокопание. (…) Человек, одержимый им, совершает сотни поступков по воле одной только страсти — снедающего тщеславия. Он грустит и смеется, хвастает и скромничает, льстит и злословит или сидит тихо только для того, чтобы, упаси Боже, не забыли восхититься его драгоценной особой. Я всегда удивляюсь: как это в наше время (…) так мало знают о душевном недуге, отравляющем чуть ли не каждую семью, чуть ли не каждый кружок друзей? (…)

Должно быть, меня не поймут; но я бы прежде всего сказал моим слушателям, чтобы они не наслаждались собой. Я посоветовал бы им наслаждаться театром или танцами, устрицами и шампанским, гонками, коктейлями, джазом, ночными клубами, если им не дано наслаждаться чем-нибудь получше. Пусть наслаждаются многоженством и кражей, любыми гнусностями — чем угодно, только не собой. Люди способны к радости до тех пор, пока они воспринимают что-нибудь, кроме себя, и удивляются, и благодарят. Пока это от них не ушло, они не утратят тот дар, который есть у всех нас в детстве, а взрослым дает спокойствие и силу. Но стоит им решить, будто они сами выше всего, что может предложить им жизнь, всеразъедающая скука овладеет ими, разочарование их поглотит, и все танталовы муки ждут их. Конечно, нас может сбить с толку многозначность слова «гордиться». (…) Мы часто говорим, что муж гордится женой, или народ — героем; но в этих случаях речь идет совсем о другом чувстве. Человек, гордящийся чем-либо, существующим вне его, признает предмет своей гордыни и благодарен ему (…) Гордый примеряет все на свете к себе, а не к истине.

Вы не горды, если хотите что-то хорошо сделать или даже хорошо выглядеть с общепринятой точки зрения. Гордый считает плохим все, что ему не по вкусу. (…) Однако «я сам» — очень мелкая мера и в высшей степени случайная. Так возникает типичная для нашего времени мелочность, особенно свойственная тем, кто кичится широтой взглядов.

(…) Наверное, для проповеди о гордыне нет лучшего примера, чем патриотизм. Это одно из самых благородных чувств, когда патриот говорит: «Достоин ли я Англии?» Но стоит ему высокомерно сказать: «Я — англичанин!», и патриотизм обратится в гнуснейшее фарисейство.

Вот как отвечает на этот вопрос Честертон; и мне, пожалуй, добавить нечего.

Михаил Логачев

Порой в этом трудно убедить человека неверующего, но поклонение и пресмыкательство — вещи очень разные. Величие Творения и искупительный подвиг Христа достойны глубочайшего уважения и почтения. Когда я по-настоящему увидела Распятие, я поняла, что любая поза перед ним, кроме коленопреклоненной или лицом вниз, крестом, — выглядит глупо и смешно. Перед кем тут надуваться? Перед израненным, униженным и умирающим от боли Человеком?

Ольга Брилева

И иные верования, в том числе и атеизм, ничего не могут поделать с тем фактом, что сгорит. Александр Македонский завещал похоронить себя с открытыми руками — завоеватель половины мира, он ничего не унес с собой в могилу. Романы, которые я пишу сегодня, через каких-то двести лет будут забыты (хотя, как и всякий литератор, я тешу себя надеждой на обратное), все люди, прочитавшие их, сойдут в могилу, как и я в свой срок. Истлеют полотна, выкрошатся и рухнут стены домов, дворцов и храмов. Границы государств будут перечерчены заново, порастут лесами сегодняшние города, а новые города будут основаны там, где сегодня пустошь. У Стинга есть баллада «Mad about you», в которой он даже обычную, земную любовь между мужчиной и женщиной провозглашает более долговечной и значимой, чем «все владения мира». Так чем же стоит дорожить и что — полагать ненужным?

А в целом на этот вопрос ответил апостол:

Ибо никто не может положить другого основания, кроме положенного, которое есть Иисус Христос. Строит ли кто на этом основании из золота, серебра, драгоценных камней, дерева, сена, соломы, — каждого дело обнаружится; ибо день покажет; потому что в огне открывается, и огонь испытает дело каждого, каково оно есть. У кого дело, которое он строил, устоит, тот получит награду. А у кого дело сгорит, тот потерпит урон; впрочем сам спасется, но так, как бы из огня (1 Кор. 3:11–15).

Не сгорает наша бессмертная душа, наши добрые дела, добродетели — милосердие, мужество, справедливость, мудрость. Вера, надежда и любовь. Сгорают злые дела, корысть, трусость, несправедливость, ложь и глупость. Сгорают богатство, слава, мирские почести, карьерные достижения. И мне действительно трудно понять, как можно дорожить чем-то, что «сгорит».

Ольга Брилева

В библейские времена раб мог иметь семью, жить в своем доме, распоряжаться другими рабами (см., напр., Мф. 24:45), его статус как раба определялся не «забитостью» и «униженностью», а другим — он полностью принадлежал другому человеку. В античные времена рабство было личным, а это означало, что поскольку раб принадлежит определенному господину, то все другие господа не имеют на него никаких прав. Если я раб Гая Луция, то Гай Светоний мне не господин — от Гая Светония, как и от других возможных рабовладельцев, я свободен. То, что Христос приобрел нас Себе ценою Своей крови, освобождает нас от рабства любым другим господам.

Говоря о себе как о рабах Христовых, мы указываем на свою принадлежность Христу — принадлежность, которая освобождает нас от любых попыток других господ или сил поработить нас.

Именно поэтому апостолы так много говорят о свободе — у раба Христова нет рабовладельца на земле.

Сергей Худиев

Здесь мы сделаем небольшой экскурс в область библеистики, то есть науки, исследующей Библию как исторический и литературный памятник. Это очень серьезная научная дисциплина, затрагивающая историю, археологию, лингвистику и многие другие области знания. Над тщательным исследованием Библии как исторического документа трудятся множество ученых из разных стран мира, как христиан различных направлений, так и неверующих. Одна из задач библеистики — выяснение времени написания тех или иных новозаветных текстов.

Существуют различные методы датировки текстов, но, несколько упрощая, их можно разбить на следующие категории:

1. Внешние данные — цитирование этого документа или его упоминание у более поздних авторов. Если, на пример, св. Игнатий Антиохийский (замучен в при императоре Траяне в 107 г. н. э.) и св. Иустин Мученик (казнен в 166 г. н. э.) упоминают Евангелие от Иоанна, то мы можем заключить, что к моменту, когда они это писали, Евангелие от Иоанна уже существовало и считалось авторитетным.