— Ты не футболист, ничего не умеешь! Гусю тоже доставалось порядком.

Да, мы действительно сыграли в том чемпионате плохо. Молодые ребята, для большинства из которых это был первый крупный турнир, испугались груза ответственности, струсили. К тому же в самой сборной каждый день они жили в атмосфере страха. Да, на меня Ярцев не орал. Даже в чем-то защищал. Все-таки мне было тридцать пять лет, и брать столь возрастного футболиста в сборную — это определенный риск. Но с другой стороны, я был для него тем игроком, на которого он в любой момент мог свалить всю вину. Так и вышло. Я уверен, что Ярцев заранее хотел меня убрать. Но долго не представлялось подходящего случая. Как ни крути, я обладал в команде определенным авторитетом. И это Ярцеву не нравилось. Поэтому и Онопко он не взял на турнир. Он видел, что ребята тянулись к нам. А люди такой культуры, как Ярцев, воспринимают подобные вещи в штыки. Он нервничал из-за того, что нас ребята уважали больше.

Не нравилось Ярцеву, очевидно, и то, как я реагировал на его манеру орать на тренировках. Нет, я ничего ему не говорил, но по моему виду прекрасно было понятно, как я к этому отношусь. Если мне казались сомнительными какие-то вещи в тренировочном процессе, я говорил о них Дасаеву. А вопросов действительно хватало. Порой по полчаса подряд били по воротам — так, что ноги уже болели. Я удивлялся: «Ринат, зачем? Хватит уже». Тому оставалось только молча кивать на главного тренера. Говорил я и о том, что в конце чемпионата Ярцев сам признал — в атаке с самого начала надо было ставить Кириченко. Этот нападающий мне сразу понравился. В итоге после ряда замен в составе наша сборная, раскрепостившись, выиграла у греков, которые в результате победили на том чемпионате Европы. Но я уверен, что у нас команда была выше классом, чем у них.

Дмитрий Градиленко, партнер Мостового по школе ЦСКА, «Красной Пресне» и «Спартаку»:

— Понятно, что на эмоциях футболист часто может сказать ерунду. Но к таким вещам надо относиться более гибко. Я работал на чемпионате Европы в Португалии в качестве комментатора. Когда Сашу отчислили из сборной, я сразу понял — на этом первенстве у нас ничего путного не получится.

Перед тем как уехать на сбор перед матчем с Португалией, в номер ко мне зашли Гусев, Булыкин и Семшов. Ребята попрощались и выразили свое сожаление, что все так случилось. Они надеялись, что ситуация нормализуется, но этого не произошло. Что еще раз подчеркивает — в решении убрать меня были не только эмоции.

Почему я сам не пошел к Ярцеву? Честно говоря, не хотел я с ним разбираться. И в первую очередь потому, что свое имя я заработал вовсе не с этим тренером. И не так быстро, как он. Не за два месяца, а за десять лет изнурительной работы. В жизни бывали и положительные моменты, и отрицательные, но изо всех ситуаций я выходил самостоятельно. И даже если бы мне в итоге сказали: «Оставайся и играй», я бы не вышел на поле.

До этого я делал все, как меня просили. Надо играть опорным полузащитником — выходил опорным. Хотя мне это и не нравилось. Одно дело — если надо подстраховать выбывшего игрока в каком-то матче, и другое — постоянно закрывать эту позицию. За границей я все последние годы занимал место под нападающими, был игроком последнего паса. Вот Хиддинк в конце 2007 года заявил: в сборной России проблема с распасовщиком, нападающие не получают голевых передач. Это лишний раз доказывает, что искусством последнего паса обладают единицы. За это умение таких футболистов и ценят. Они могут одной передачей решить всю игру. А от меня требовали выполнять несвойственные мне функции, делать на поле не то, что я умел лучше всего» И в итоге еще так со мной попрощались.

Нет, мне не хотелось ни спорить с Ярцевым, ни что-то отвечать ему через прессу. Хотя предложений об интервью было множество. После вылета сборной хотели даже пригласить на специальный телемост с Москвой, Жириновского в студию звали. Ждали, наверное: вот сейчас Мостовой как «рубанет», как «прополощет» Ярцева! Но я именно из-за этого и отказался. Не хотел ни с кем сводить счеты. Сказал только, что жизнь всех рассудит. Так и получилось.

Отец, Владимир Яковлевич:

— Самое любопытное, что я ни в коей мере не могу назвать сына болтуном. У иных язык опережает мысли. А Саша в жизни всегда был сдержанным. Он и сейчас такой. Прежде чем что-то сказать, сначала поразмыслит. Он не может ляпнуть что-то просто так. Если говорит, то по делу.

Грустно, что все так вышло. На тот чемпионат Европы я делал серьезную ставку. Мне надо было искать новый клуб. Большинство предложений поступало из Англии. Была хорошая договоренность и с двумя клубами российской премьер-лиги — «Динамо» и ФК «Москва».

С Юрием Белоусом, бывшим генеральным менеджером «Москвы», мы давно дружим. Когда я в Москве, часто встречаемся, ужинаем вместе, И вот во время одной из таких посиделок он и предложил мне:

— Слушай, Саш, а давай к нам. Закончишь карьеру достойно, на родине. Ты столько сделал для нашего футбола, а у себя дома почти не играл.

Я сказал, что подумаю. При этом мы договорились: как бы все ни завершилось, мы все равно останемся друзьями.

От «Динамо» мне в Испанию звонил Юрий Заварзин, который тогда был гендиректором клуба. Сказал, что они очень хотят меня видеть в своей команде. Встретились в Москве. «Динамо» предлагало условия гораздо лучше, чем «Москва». И я всерьез задумался над этим вариантом. Потом мне дважды звонил Алексей Федорычев, который активно вкладывал деньги в «Динамо». В принципе я был согласен перейти. Но были два обстоятельства, которые меня смущали.

Первое: как ни крути, я уезжал из Союза совсем молодым. Всю футбольную и нефутбольную жизнь провел за границей. Мой менталитет был ближе к европейскому. И меня волновало: а смогу ли я быстро адаптироваться к своему городу, своей стране? Я очень любил и Москву, и Россию, но все эти годы видел их больше на расстоянии.

Второй аспект — собственно футбольный. Я привык к европейскому футболу, сделал себе имя за границей, а теперь надо было все доказывать едва ли не с нуля, убеждать кого-то, что я стоящий футболист. А не сложится? Немало же было таких примеров, когда игроки возвращались в Россию и у них ничего не получалось. И я задумался, а нужно мне это сейчас? Приеду — и все будут смотреть на меня через увеличительное стекло, с кем-то сравнивать. У нас своеобразное отношение к игрокам, которые чего-то добились в Европе, а потом вернулись. Вспомним того же Аленичева. Кстати, я очень удивился, когда он дал свое знаменитое интервью, разоблачающее негативную ситуацию в «Спартаке». Мы ведь жили с ним в Португалии в одном номере, и тогда мне казалось, что Димка безмерно счастлив возвращению домой. И тут — это выступление. Я не думаю, что он один его готовил. Наверняка за ним стоял кто-то еще. Были люди, которые позже говорили:

— Не случайно вы с Аленичевым в Португалии жили в одном номере. Ты взбунтовался против Ярцева, а Аленичев позже против Старкова.

Но в том-то и дело, что эти ситуации были непохожими друг на друга. Аленичев сознательно готовил свое выступление. Я лишь высказал свои мысли по поводу поражения сборной России…

Перед чемпионатом Европы у меня было еще одно предложение — с точки зрения финансов очень заманчивое — из Катара. Меня оттуда давно зазывали, говорили: «Бросай свою «Сельту» — у нас за два года ты заработаешь больше, чем за всю жизнь». Но я не спешил туда мчаться. Понимал, что могу и должен играть на более высоком уровне. Видел, что я не хуже других. Перед Евро-2004 катарцы еще раз вышли на меня. Но я решил дождаться чемпионата Европы. И не стал подписывать никаких контрактов — ни с арабами, ни с «динамо».