— Передайте Николаю Андреевичу и всем, принимавшим активное участие в этой работе, благодарность горкома, — сказал я. — Продолжайте следить за обстановкой и вносите уточнения. Один экземпляр я отошлю в лес.

— Барышев работает очень энергично и инициативно, — продолжал «Лука». — Театральная группа уже приступила к выполнению вашего задания по сохранению имущества театра. В костюмерной театра два члена нашей группы: портной Озеров и портниха Кучеренко. Барышев советовался с ними, как спасти костюмерную, которую немцы собираются вывозить.

Сначала думали было спрятать костюмы в другом помещении. Но тогда нужно перенести тысячи вещей через двор, а во дворе живут немцы, могут заметить. Хотели закопать в яму, но шутка ли спрятать такую уйму одежды, да и испортиться она может в земле. Наконец решили все наиболее ценное замуровать в одной из комнат подвала, в котором помещается костюмерная.

Барышев привлек к этому делу еще одного подпольщика — Чечеткина, машиниста сцены. И вот вечерами, во время спектаклей, под видом подготовки костюмов для актеров они снимали ценные костюмы с вешалок и укладывали их в условленной комнате. На освобождавшееся место развешивали всякое старье. За три вечера комнату набили доверху, уложили туда более пяти тысяч костюмов, обувь, ковры. Наглухо закрыли железную дверь, а во весь простенок комнаты, выходящей в коридор, поставили сделанную Чечеткиным деревянную стенку. Побелили ее, чтобы она была похожа на соседние стены, набили гвоздей, развесили старую одежду. Непосвященный человек никогда не догадается, что там есть комната.

— Прекрасно! А театр заминирован?

— Пока нет. Наши следят.

— Предупредите Николая Андреевича, чтобы не упустил момент, а то все их труды пропадут, если немцам удастся взорвать театр.

Я спросил «Луку», что намерен делать Барышев, если немцы будут насильно эвакуировать артистов и обслуживающий персонал.

— Это у нас предусмотрено. Мы подготовили несколько конспиративных квартир, где артисты смогут укрыться.

— Это хорошо, что они укроются, но театр-то останется без охраны, и немцы в последний момент театр взорвут. Нужно организовать небольшие боевые отряды. Вооружить их, назначить командиров и прикрепить к определенным важным объектам: театр, отдельные предприятия. Пусть следят и охраняют.

После разговора с «Лукой» я пошел к «Анодиюо». Его мастерская находилась в этом же районе.

Время от времени я приходил к нему, в мастерскую «отчитываться» и сдавать в бухгалтерию «заработанные» деньги.

По справке я работал на дому стекольщиком от этой мастерской и получал двадцать процентов от заработка, а остальные должен был сдавать в кассу. Каждый месяц аккуратно я вносил семьсот — девятьсот рублей.

«Анодий» жил на втором этаже над мастерской. Он, его жена и сынишка встречали меня всегда очень приветливо.

— Как живете? — поздоровался я с «Анодием».

— Все в порядке. Шура с рацией возится. Только вот беда: она Краснодар слышит хорошо, а ее там — плохо. Приходится одно и то же повторять по нескольку раз.

— Сколько времени она работает без отрыва?

— Много. Час, а то и два.

— Никуда не годится. Могут засечь. Передача должна длиться не более десяти — пятнадцати минут.

— Я и сам знаю, — сказал «Анодий», — но не могу установить, в чем дело: то ли в рации какая помеха, то ли батарея плоха. Хорошо бы с Большой земли новую батарею получить. Потом нужно предупредить обком, чтобы учитывали все-таки наши условия. Они совершенно с этим не считаются. Назначают время передач. Шура дает позывные, отвечают: «Занято, прием через час». Иногда по два-три раза откладывают.

— Это уж совсем безобразие! — рассердился я и тут же составил радиограмму Владимиру Семеновичу с просьбой упорядочить прием наших передач и прислать батареи.

— А как ваш радиоприемник работает? — спросил я.

— Безотказно. — «Анодий» спрятал радиограмму. — Теперь я его тоже в подземелье пристроил. Москву слушаю каждую ночь. Сегодня сообщили о ликвидации фашистских войск, окруженных в районе Корсунь-Шевченковский. Убито пятьдесят пять тысяч, взято в плен более восемнадцати тысяч немцев и огромные трофеи.

— Все это очень радует, но хотелось бы, чтобы и о нашем фронте что-нибудь сообщили, — вздохнул я.

— О нас пока ничего нет.

— Надо ваш приемник использовать как можно шире. Пусть Шура записывает все существенное, передавайте «Нине», будем размножать.

— А зачем Шура? Я сам все сделаю, — сказал «Анодий».

Наша связь с лесом работала регулярно. Мы отправили в штаб план Симферополя с объяснительной запиской, два телефонных аппарата и триста метров провода, полученного мною через патриотическую группу связи, а также пишущую машинку, собранную часовщиком «Валей». С каждой почтой мы посылали много медикаментов, доставляемых «Мусей». «Лукой» и членом театральной группы артисткой Перегонец. Медикаменты мы получали и от подпольщиков, работавших в больницах, — Кондратьевой, Головиной, Самарской и других.

Для базы боеприпасов «Лука» подыскал новое хорошее помещение на территории ветеринарного склада, где у нас имелась небольшая патриотическая группа, работавшая под руководством Зубкова, бухгалтера этого склада.

В общем, работа шла неплохо. Сколько было радости, когда, пользуясь нашим планом, советские летчики стали бомбить военные объекты в Симферополе и вражеский аэродром.

Со дня на день мы ждали начала наступления Красной Армии на нашем фронте. Я написал «Мартыну» письмо с просьбой прислать сотню винтовок и хотя бы десятка два автоматов, чтобы вооружить людей, которые выступят, когда Красная Армия подойдет к Симферополю, и помешают немцам разрушить город.

Но в начале марта в нашей работе произошли серьезные осложнения.

4 марта «Муся» сообщила мне, что к ней приходила некая Людмила, по кличке «Лесная». Раньше эта женщина была разведчицей у партизан и не раз приходила к «Мусе» с заданиями от штаба. Последнее время «Муся» с ней не встречалась.

— Почему же вас так встревожило появление этой «Лесной», если она — разведчица штаба? — спросил я.

— Мне очень не нравится история, которую она мне рассказала. Она говорит, что во время большого прочеса была захвачена румынами в плен и будто бы ей удалось откупиться от них золотыми часами. Ее отпустили. В лес она не вернулась, осталась в городе со своей семьей. Но сегодня утром «Лесную» якобы вызвали в гестапо и под угрозой расстрела предложили помогать вылавливать подпольщиков. В гестапо ей как будто показали список лиц, к которым она должна войти в доверие, приказали выяснить адреса подпольщиков и помочь арестовать их. Она дала согласие, только поэтому ее и отпустили, предоставив ей недельный срок.

— Что же она вам сказала о своих дальнейших намерениях?

— Просит спасти ее от гестапо и отправить в лес.

— А она назвала вам фамилии подпольщиков, которые значатся в гестаповском списке?

— Я спрашивала, но «Лесная» уклонилась от ответа. Она сказала, что сама предупредит этих подпольщиков.

— А именно о вас что она говорила? — с волнением продолжал я расспрашивать «Мусю».

— По ее словам, я в этом списке не значусь.

— А вы не допускаете, Александра Андреевна, что никакого списка ей в гестапо не показывали и она сама выдала подпольщиков?

— Уверенности у меня, конечно, нет! — По быстроте «Мусиного» ответа я увидел, что и ее мучила эта мысль. — Но все может быть. Мне кажется, при любых условиях нужно скорее отправить ее в лес, тем более, что она сама об этом просит.

— Конечно. Там разберутся, изолируют ее, отправят на Большую землю. А не может так получиться, Александра Андреевна, что на месте явки немцы устроят засаду и захватят нашего проводника?

«Муся» ничего не ответила. Я понял, что и она тоже об этом думала.

На прощание я сказал «Мусе», что вопрос очень серьезный. Чтобы дать ей окончательный ответ, мне необходимо посоветоваться с членами горкома.