Тартюф? Томим дремотой сладкой, Он, встав из-за стола, прошел к себе украдкой И в теплую постель без промедленья лег, Где и проспал всю ночь, не ведая тревог. Наконец ее уговорили: Она позволила, чтобы ей кровь пустили, И облегчение настало в тот же миг. Тартюф? Он духом был велик. Собою жертвуя без всяческих условий, Чтоб возместить ущерб сударыниной крови, За завтраком бутыль он осушил до дна. Но теперь окрепла и она, И я бегу скорей, чтоб ей сказать два слова О том, как рады вы, что барыня здорова. Явление VI Она же вам в глаза смеется, милый зять! И, не желая вас нисколько раздражать, Я прямо вам скажу, что это по заслугам. Ну, позволительно ль страдать таким недугом? Ведь не сидит же в нем и вправду колдовство, Что вы все на земле забыли для него, Что, дав ему у вас разжиться на покое, Вы собираетесь… Нет, это все пустое. Да вы его к тому ж не знаете совсем. Допустим, я его не знаю, но затем, Чтоб человека знать, мне кажется, едва ли… Ах, шурин, если б вы и впрямь его узнали, Вы в восхищении остались бы навек! Вот это человек… Ну, словом… человек! Кто следует ему, вкушает мир блаженный, И мерзость для него все твари во вселенной. Я стал совсем другим от этих с ним бесед: Отныне у меня привязанностей нет, И я уже ничем не дорожу на свете; Пусть у меня умрут брат, мать, жена и дети, Я этим огорчусь вот столько, ей-же-ей! Я человечнее не слыхивал речей. Ах, если б так, как мне, его пришлось вам встретить, Вы не могли б его любовью не отметить! Он в церковь приходил вседневно, тих, смирен, Молился близ меня и не вставал с колен. Все в храме на него взирали с изумленьем – – Таким он пламенным объят был исступленьем; Он простирался ниц и воздыхал в тиши И землю лобызал от полноты души; Когда я выходил, он поспешал ко входу, Чтоб своеручно мне подать святую воду. Из уст его слуги, который был, как он, Узнав, кто он такой, что он всего лишен, Я стал его кой-чем дарить; но каждократно Меня он умолял частицу взять обратно. "Нет, – говорил он, – нет, я взял бы разве треть; Не стою я того, чтобы меня жалеть". Когда ему на то я отвечал отказом, Он тут же к нищим шел и раздавал все разом. Тогда, вняв небесам, его к себе я ввел, И с той поры мой дом поистине процвел. Здесь он за всем следит, и я доволен очень, Что и моей женой он кровно озабочен: Он бережет ее от недостойных глаз Ревнивее, чем я, по крайности в шесть раз. Но до чего свое он простирает рвенье! Себе он сущий вздор вменяет в преступленье, О всяком пустяке печалясь и скорбя. Так, например, на днях он упрекал себя За то, что изловил блоху, когда молился, И, щелкая ее, не в меру горячился. Да вы с ума сошли, ей-богу, мой родной! Или вы попросту смеетесь надо мной? Вы полагаете, что этаким безумством… Мой шурин, ваш ответ проникнут вольнодумством; Оно и вообще в душе сидит у вас; И, как я вам уже предсказывал не раз, Вы на себя еще накличете напасти. Так разглагольствуют все люди вашей масти: Вам нужно лишь таких, как сами вы, слепцов, И вольнодумец тот, кто зрением здоров; А кто гнушается ужимок лицемерья, Тот подает пример кощунства и безверья. Оставьте! Ваших слов не испугаюсь я; Я смело говорю, и небо мне судья. Меня не проведет какой-нибудь кривляка. Притворный праведник – что показной вояка; И как не видим мы, чтоб, выходя на бой, Прямой храбрец шумел, гордясь самим собой, Так истый праведник, чья жизнь примерна, тоже Не тот, кто напоказ гуляет с постной рожей. Как? Неужели вы не видите того, Где благочестие и где лишь ханжество? Ужель вы мерите их мерою единой, Как подлинным лицом, пленяетесь личиной, Чистосердечие отождествив с игрой, Смешав действительность с обманчивой марой, Не отличая плоть от оболочки лживой И полноценную монету от фальшивой? Как странно, право же, устроен человек! Естественным его не видим мы вовек, Пределы разума ему тесней темницы, Он силится во всем переступать границы, И наилучшие из всех своих даров Преувеличеньем он исказить готов. Все это просто так вы к сведенью примите. |
