Когда Элиот покидал клуб, у него в руках была книга, но кто мог знать, что еще они могли найти?

— Эти мужчины были убийцами, пока смерть не стала повседневным случаем, — сказал он.

Я вспомнила глаза пожилого мужчины. Уиллу не нужно было убеждать меня, что он опасен.

Он посмотрел на меня быстрым взглядом, который я не смогла разобрать. — Выглядело так, будто они ожидали найти тебя в спальне Элиота.

— Как хорошо ты его знаешь? — спросила я. — Элиота.

Мы дошли до конца городского района и развернулись, чтобы идти вниз по аллее, которая пробегала как раз за Башнями Аккадиан.

— Не очень хорошо. И у меня нет ни малейшего желания узнать его больше.

Я начала задавать ему вопросы, но отвлеклась на что-то частично скрытое за стопкой деревянных корзин. Ботиночек. Когда я присмотрелась, смогла увидеть и тоненькую лодыжку.

Детская ножка в добротном ботиночке.

Снова начало моросить. Никто не будет лежать в грязи под дождем... Мальчик мертв. Он умер на аллее такой узкой, что коллекционеры трупов не смогли забрать его. Мы в тени Второго здания Башен Аккадиан, незаконченного, по словам людей проклятого строения.

Уилл издал звук, похожий на нечто среднее между ужасом и не удивлением. На мертвом мальчике была маска. Может, он беглец. А может, украл ее. Уилл уставился на маску мальчика. Изначально белая, непривычно чистая для детской маски.

— Не могу поверить, — начал он, и я уже знала, что он собирается сказать.

— Я знаю это лучше остальных. Ты не можешь оставить ее. — Я схватила его за вторую руку и встала лицом к нему, несмотря на то, что не могла смотреть ему в глаза. — Предполагалось, что мой брат будет носить самую первую маску. Он был хилым, и отец очень за него переживал. Мы жили под землей почти два года, стараясь оградить его от воздуха с поверхности.

Я никогда никому не рассказывала эту историю. Было сложно найти слова.

— Я схватила маску у отца и надела на лицо. Я смеялась. Мы смеялись над странными вещами, потому что нас мало что могло развлечь. Я подышала через маску Финна. Я не знала.

Я отпустила руки Уилла.

— Маска подстроилась под меня так, как и должна была, и не работала на Финне.

— Что произошло?

— Он умер. Когда отец пытался изменить, как он решил, сбой в маске, принц запретил ему. Он был доволен тем, что бедняки не смогут красть маски с лиц богатых людей.

Уилл посмотрел на мертвого мальчика. — Это не твоя вина, — сказал он. — Ты не можешь думать, что твоя. — Когда я ничего не сказала, он взял меня за руку. — Я прошел всю дорогу сюда не для того, чтобы стоять под дождем и мерзнуть.

Он думал, я собираюсь рассыпаться на куски. Но я не собиралась.

— Аравия? — он начал снова.

— Ты брал детей раньше вниз? — спросила я, отчаянно желая сменить тему.

— Я никогда не ходил домой.

— Никогда?

— Я поднялся сюда этим утром. И ждал тебя. Я надеялся, что ты, в конечном счете, выйдешь наружу. Я не осознавал, как редко люди ходят в эту часть города.

— Ты прождал весь день?

— Вынужден был. Ты не выходила из дома, а когда, наконец, вышла, с тобой была охрана. Послушай меня. Если ты вернешься в клуб, боюсь, ты исчезнешь, и я ничем не смогу тебе помочь. Элиот не должен больше возвращаться. Но я переживал не из-за него.

— Это то, что случилось с Эйприл?

— Нет. Я так не думаю. Я видел, как она уходила. Она, должно быть, исчезла из своего экипажа за пределами клуба.

Я не могу позволить себе заглянуть в его глаза.

— Кто присматривает за детьми?

— Друг. И спасибо за то, что присылаешь еду.

Мне так много нужно было ему сказать, но уже почти стемнело. Я знала, что ему пора уходить. Поэтому не сказала ни слова. Только он нарушил тишину.

— И спасибо, что рассказала о своем брате.

В том, как он прижал меня ближе, не было ни флирта, ни намека на что-то помимо комфорта. Но мое сердце забилось быстрее.

— Мне жаль, что ты потеряла его. И что ты решила наказать себя за это.

Это была моя вина. Но тут было нечего обсуждать. Мы уже почти в конце аллеи и я знаю, что он вынужден, будет оставить меня уже через несколько шагов.

— Будь очень осторожна, — сказал он. — Если не будешь, у меня не будет шанса убедить тебя, что ты ошибаешься.

Мы вернулись к фасаду Башен Аккадиан, и, когда моя рука снова невольно тянется к нему, он этого снова не замечает. Он уходит прочь, сгорбив спину под ветром и дождем.

Все изменилось. Эйприл пропала, в клуб посторонним вход запрещен. Я не хочу входить внутрь, но двое папиных охранников проталкиваются в дверь. Швейцар выглядит нервничающим.

Я улыбнулась им всем и помчалась в здание. Моя бравада пронесла меня на четыре пролета вверх, но с все еще сломанным лифтом это будет долгое восхождение в наступающей темноте. Остановившись, чтобы перевести дыхание, мне показалось, что я слышу шаги за спиной.

Наша прихожая пуста. Курьер ушел домой на ночь, но мама и отец, возвышающийся за ее спиной, ждут меня.

— Письмо было доставлено тебе, — сказала она, как только я вошла внутрь. Она вручила мне конверт с красной восковой печатью в форме глаза.

Я несколько мгновений держала конверт, не желая открывать его при маме, но она стояла, ожидая.

Я сломала печать ногтями и быстро прочитала.

«Прекрасно провел время с тобой прошлой ночью. Нас пригласили посетить замок Принца Просперо. Я заеду за тобой завтра до полудня.

Э.»

Первой мыслью было то, что он что-то узнал об Эйприл, но, уставившись в записку, поняла, что приглашение выглядело странно. Поднеся его к свету, я увидела, что он начинал писать что-то еще. Вызов? Это на самом деле не приглашение. Я свернула и снова развернула бумагу.

Мама пересаживала розы в инкрустированную драгоценными камнями вазу, делая вид, что не наблюдает за мной.

— Что мне надеть на встречу с Принцем? — спросила я.

Ваза разбилась о плиточный пол.

— Не ходи, — сказал отец. — Это опасно, Аравия.

— Так же, как и дышать.

— Это не одно и то же. Аравия...

Он дважды произнес мое имя, не сделав и двух вдохов. Я почти могла согласиться с тем, что произнося так мое имя, он переживает.

Распахнулась наша входная дверь. Два солдата из ливреи принца переступили через порог.

— Мы хотели убедиться, что Мистер Уорт в безопасности, — сказал нам один из них. — Принц сказал нам, что мы должны периодически проверять здание изнутри. — У них обоих было оружие. В нашем доме. Я осмотрела их униформу на предмет эмблемы с изображением открытого глаза, что значило бы, что они действительно работают на Элиота. Ничего.

Мать без чувств упала на диван, а отец последовал за ней. — Я оценю, если в следующий раз постучите, — сказал он. — Моя жена очень нервная.

Солдаты переминались с ноги на ногу. Они были смущены, но не так вежливы, как папина постоянная охрана.

Я привела их сюда. Из-за моей связи с Элиотом, или по какой-то другой причине. В любом случае, это моя вина.

Мама и папа сидят рядом друг с другом и завтракают.

Безмятежным светлым утром кажется невозможным, что мы с Элиотом рисковали собственными жизнями, потому что я должна была находиться здесь, с моими родителями, едва признающими меня.

Розы уже завяли. Мама грызет какой-то хлеб. Она очень мало ест, часто оплакивает разные овощи, которые недолгое время выращивали здесь, или импортные фрукты. Она говорит, что я ничего не понимаю в этом, потому что никогда не приветствовала деликатесные соусы или крошечные грибы, о которых она просто бредила. Когда отец оставался в лаборатории, чтобы подытожить прошедшие дни, Финн и я готовили себе «еду». Финн придумал игру: мы смешивали самые разные продукты, и смело поглощали их. В результате таких ужинов, я все время болела.

Мама жалуется, что это не лучший хлеб. Я беру большой кусок, даже не задумываясь о том, что он сухой. Я ем, чтобы не умереть, потому что если я скончаюсь здесь, в этой квартире, мама будет одной из первых, кто найдет мое тело. Дело даже не в том, насколько сильно мы разочаровываемся друг в друге, а в том, что я просто не хочу расстраивать ее.