— Нам разрешат уехать?

— Не уверен. Но я придумаю, как нам действовать наилучшим образом так, чтобы он позволил нам уехать, когда захотим.

Его ответ не обнадеживает. Но я уверена, что он и не пытался.

Элиот проводит меня дальше по коридору, двумя этажами выше в другой коридор с античным оружием. — Мой дядя коллекционирует диковинки, — говорит он.

Мы идем в конец коридора и поднимаемся по лестнице, которая устремляется к башне.

— Тут принц держит особо важных заключенных. Комнату в башне продолжают готовить для Эйприл. — Мы поднимаемся на еще одни пролет. Он прочищает горло. — И для меня с моей матерью. По крайней мере, здесь он будет держать Эйприл, если захочет, чтобы люди узнали о ее местонахождении. Иначе она будет в темнице.

Комната пуста. За исключением кровати и стола в ней ничего нет.

— Ты был так уверен, что это он забрал ее. — Я не могу сдержать обвинения в голосе.

Он ударяет по стене и роняет голову в ладони.

Я не могу не думать, что у нас с Финном могло бы сложиться лучше. Я бы никогда его не потеряла.

Но я потеряла. Из-за смерти и болезни. И убийства.

Элиот шагает туда-обратно перед зарешеченным окном, сжимая кулаки. Он трогает различные предметы, детские драгоценные шкатулки. Куклу.

— Пыльно. Он не готовил эту комнату. Он оставил все так, как было, — на его лице облегчение, затем он вздыхает.

С другой стороны комнаты дверь окрашена в те же цвета, что и стена.

— Что за этой дверью? — спрашиваю я.

— Ничего.

Я вижу, как он тянется ко мне, но я уже открываю дверь. Эта комната такая же, как остальные, за исключением того, что стены покрыты толстыми текстурированными обоями. Такими, которыми моя мать обклеила бы все комнаты, если бы отец не возражал. Я вижу кровать, письменный стол, шкаф. У единственного окна стоит фортепьяно.

— Аравия? — Элиот кладет руки мне на плечи. — Ты была права. Нам пора.

Какое прекрасное фортепиано. Я подхожу ближе, чтобы почувствовать отделку, коснуться клавиш из слоновой кости пальцами. Ноты все еще открыты, лежат на прикроватном столике.

Очень тихий тук в открытую дверь. Элиот поворачивается. Не могу не заметить, как он грациозен. Страж стоит в дверях. Он быстро салютует Элиоту.

— Сэр, мисс Аравии Уорт не разрешается находиться в башне, — кажется, стражу крайне неуютно.

Я иду к шкафу и тяну на себя дверцу. Платье за платьем висят в ожидании, все очень скромные. Ни одного красного.

— Моя мама была здесь, — говорю я мягко.

— Ты, должно быть, подозреваешь...

— Нет, — я никогда не подозреваю, но все это вызывает странное чувство. Как отец работал день и ночь. И невроз мамы...

На окне решетки. Дверь тяжелая, оснащенная несколькими железными замками. Мать была заложницей. Я провожу пальцами по очертаниям бабочки на обоях. Он запер ее здесь и окружил бабочками. И обращался с ней ужасно.

Второй страж шагает в дверной проем, и трое мужчин подозрительно смотрят друг на друга. Этот страж не салютует Элиоту, и выражение его лица сердитое.

— Я должен увести молодую леди, — говорит он. — Принц приказал.

Элиот делает шаг вперед. Когда я хватаю его за руку, чтобы удержать, бриллиант на моем кольце вспыхивает. Я перемещаю руки ему на плечи и чувствую его напряженность.

Элиот многозначительно смотрит на кровать.

— Мы хотим несколько минут побыть наедине.

Я задыхаюсь, но позволяю ему меня коснуться. Его рука на затылке у основания моей шеи.

— Сэр, — первый страж нервничает.

— Все в порядке, Элиот, у нас есть комната, — я тяну его к двери. Страж позади нас смеется, и нервозность проходит. Он один из людей Элиота, я уверена.

Палец Элиота скользит от моих волос к плечу одним движением, и я чувствую, как краснею.

— Да, у нас у обоих есть комнаты, — он наклоняется ближе и целует мое лицо сбоку, вдоль края маски, мягкий поцелуй, но обещающий. — Но вид из этого окна чудесный.

Он ведет меня к зарешеченному окну, и я смотрю на аккуратно подстриженные зеленые газоны, за ними идут деревья и края болот, окружающих замок. Элиот отворачивает меня немного в сторону к склону. Я не могу видеть пещеры, о которых он говорил, но понимаю, что он о них напоминает.

— Вы должны уйти, — второй охранник, похоже, готов вызвать подкрепление. Элиот вытаскивает меня из тюрьмы, спроектированной точно для моей матери, через внешнюю комнату, при этом возвращая свою маску на место. Он переплетает свои пальцы с моими. Мы идем медленно, хотя мои инстинкты кричат бежать, мимо пушки, вниз по спиральной лестнице башни. Когда мы возвращаемся в основную части крепости, он бросает мою руку.

— Великолепно. Они не станут говорить о племяннике принца, шныряющем везде, где ему быть не положено. Они будут говорить о мистере Элиоте и его прекрасной невесте, которые друг от друга не могут оторваться, — это глупо, но я думаю о служанке, шпионке Элиота. Представляю, как она будет себя чувствовать, когда услышит эти шепотки. Если она рискует жизнью ради шпионажа для него, вероятно, она в него влюблена.

— Идем, самое время пожелать моему дядюшке доброго утра, — говорит он. Я чувствую себя так, словно кто-то схватил руками мое горло. Как я смогу находиться в одной комнате с его дядюшкой? Я бы хотела никогда не видеть Принца Просперо снова. — Прости, — говорит он, оборачиваясь, когда понимает, что я остановилась за ржавыми доспехами. — Я был уверен, что ты знаешь.

— Нет, — признаюсь я.

— До прошлой ночи я думал, что причиной была... — он колебался, а я ждала, что он продолжит. — Я думал, что причинами того, что ты не хотела моих прикосновений, был мой дядя и твоя мама.

Я качаю головой.

— Я избегаю любых прикосновений. Не только твоих, — его дядя и моя мама. Правда дает ростки. Он не забросил меня. — Элиот, я не могу на него смотреть.

— Ты должна. Улыбайся. Веди себя нормально. Не позволяй ему увидеть, что ты сердишься, — необходимость забвения сейчас сильнее, чем когда-либо, сильнее, чем ночью, когда я впервые встретила Элиота. Я не должна просить его об этом. Он достает шприц из кармана.

— Это поможет?

Я не должна это принимать. Я знаю, но должна перестать думать некоторое время. Потому я протягиваю руку.

Почти как раньше, но только теперь я знаю Элиота и почти ему доверяю.

После, я могу ходить и делать такое выражение лица, которое хорошо напоминает улыбку. Я совершенствовала свою фальшивую улыбку. Это не трудно, когда ты полностью онемел.

Я смотрюсь в зеркало, представляя, как выглядели бы мои глаза, если бы были больше.

— Ты выглядишь хорошо, — говорит Элиот. — Ты всегда выглядишь хорошо. Это восхитительно. Впервые, когда я тебя увидел, ты лежала на ковре в зеленой комнате Клуба Разврата. Я подумал, что ты умерла. Полагаю, это первая возникающая мысль о том, кто лежит на полу. Ты была красива, я обрадовался, когда твои ресницы задрожали, и я увидел, что ты жива.

Он тянется пальцами к вороту моего платья, будто хочет поправить его, хотя я вполне уверена, что поправлять его не нужно.

— И красотой меня непросто впечатлить, — добавляет он.

Элиот останавливается, чтобы собраться с духом, глубоко вздохнув несколько раз перед тем, как мы заходим в тронный зал. Я должна ощущать страх, или отвращение, или испуг, но не чувствую ничего.

Людской поток устремляется к одной из дверей, и слуги следуют за ними, несут бутылки вина и корзины с угощениями.

— Мы собираемся выйти наружу, — говорит Принц Просперо. — Насладились временем, проведенным вместе?

— Колесный пароход? — спрашивает Элиот, игнорируя инсинуации в вопросе дяди.

Придворные изучают меня. Я играю с бриллиантом на пальце, думая о том, какое имеют значение бриллианты в мире, в котором болезнь скользит через воздух в наши горла. Ненавистный бриллиант разлагает свет газового канделябра на тысячи цветов, прекрасных и бесполезных.