В три утра, в Ночь Потрошителя, не так-то просто найти уголок, где можно погреться, поэтому мы забились в полицейскую машину, отогнав ее за несколько улиц, и не стали глушить двигатель.

— Я не совсем понял, что нам тут рассказали, — сознался Каллум. — Одно точно: мне хреново.

В кои-то веки не одна я сбита с толку и чувствую себя полной дурой. Стивен смотрел прямо перед собой, на зад какого-то грузовика.

— Стивен? — позвал его Каллум. — Скажи, что ты не думаешь того же, что думаю я. Скажи, очень прошу.

— Кассетник, — произнес Стивен ровным голосом. — Самая подходящая маскировка, до появления мобильных телефонов. Та же идея. Обычный предмет, который может быть в руках у любого. На панели кнопки — можно нажать, чтобы замкнуть контакты. Рабочий кабинет в подземке. Убитый с кассетником в руке. Не были они тайными агентами — они были из наших. И ликвидировали наш отдел не потому, что сократили финансирование, а потому, что один из сотрудников сошел с ума и ликвидировал всех остальных.

Каллум мрачно захохотал и провел ладонями по лицу.

— Мертвая станция, — проговорил он. — Мертвые полицейские. В метро так принято говорить про станции, выведенные из обращения: мертвая станция.

— Он знает о нашем существовании, — продолжал Стивен, по-прежнему глядя в одну точку. — Все эти послания. Убийства перед объективами камер. Он изо всех сил старался, чтобы мы поняли, что он — призрак. Хотел привлечь наше внимание. Он знает, кто мы такие. Он один из нас.

— Больно это похоже на ловушку, — сказал Каллум. — Мели ты все рассудил верно, он хочет заманить нас туда, где уничтожил весь прежний отряд. Бывал я в этих старых туннелях и на заброшенных станциях. Если ты там не ориентируешься, хорошего не жди.

— А если мы туда не явимся, он станет убивать, — сказал Стивен. — Это наш единственный, последний шанс. Решение нужно принять немедленно.

Каллум громко выдохнул и постучал головой о спинку сиденья. Где-то вдали раздался вой сирен — уа-уа-уа-уа-уа: полицейские машины в погоне за человеком, которого они никогда не увидят и никогда не поймают.

— А вы не можете кому-нибудь позвонить? — спросила я. — Чтобы кто-нибудь вам сказал, что теперь делать?

— Некому, — ответил Стивен. — Начальство у нас есть, но тут они нам ничем не помогут. Слишком мало времени, слишком отрывочная информация. Нам решать.

Он снова открыл компьютер.

Станция «Кинг-Уильям-стрит», — сказал он. — Излюбленное место всяких краеведов. В сети полно зарисовок и фотографий. Построена в тысяча восемьсот девяностом году, закрыта в тысяча девятисотом. Во время Второй мировой переоборудована в бомбоубежище… Имеется два входа. Один — через подвал большого офисного здания «Риджис-Хаус» на Кинг-Уильям-стрит — о нем и говорил сержант. Через него попадаешь на винтовую лестницу, запасной выход, построенный одновременно со станцией. Спускаешься на двадцать метров, выходишь в туннель. Другой вход — со станции «Лондон-Бридж». Бывшие туннели «Кинг-Уильям-стрит» используются для вентиляции этой станции. Проход туда разрешен только инженерам метрополитена. Больше никого не пускают, потому что на станции полно запитанных кабелей.

— Обожаю эти слова, — сказал Каллум. — Запитанный кабель.

— Ты войдешь через «Лондон-Бридж», — продолжал Стивен. — Похоже, там можно пройти под Темзой через туннель. А я спущусь по лестнице. Подойдем к нему с двух сторон, возьмем в клещи. Не буду говорить, что это совершенно безопасный и вообще идеальный план. Но одно точно: только мы и можем его остановить, и только сейчас мы можем сказать заранее, когда и где он окажется. Почему-то же мы подписались на эту работу.

— Да потому что мы уроды, — ответил Каллум. — И нам крупно не повезло.

— Потому что мы можем делать то, чего больше никто не может.

— Но нам ведь ничего этого не рассказали, верно? Никто и не заикнулся, что один из наших бывших коллег двинулся головой и перестрелял всех остальных.

— А ты бы стал рассказывать? — просто спросил Стивен.

Мне редко доводилось строить планы штурмов и осад, но даже мне было ясно, что нет ничего хорошего в том, чтобы лезть через подвал на глубину в двадцать метров, в дыру, о существовании которой практически никто даже и не подозревает.

— Паршивый план, — наконец заключил Каллум. — Но я знаю, что, если я с тобой не пойду, ты попрешься туда один. Так что ладно, иду.

— Я пойду с вами, — сказала я.

Не скажу, что я очень храбрая, — скорее, я просто забылась на минутку. Может, храбрость в этом и состоит. Ты забываешь о своих заморочках, когда видишь, что кто-то другой в опасности. А может, у всякого личного страха есть предел и я его уже достигла. Как бы там ни было, я это ляпнула не просто так.

— Ни в коем случае, — быстро ответил Стивен. — Мы сейчас тебя где-нибудь припрячем.

— Это не выход, — ответила я. — Ни для вас, ни для меня. Ему нужна я. А если у вас ничего не выйдет, он до меня все равно доберется.

— Она права, — сказал Каллум.

— Она же ничего такого раньше не делала, — возразил Стивен.

— Да и вы почти никогда ничего такого не делали, — заметила я. — Каллум же сказал: это похоже на ловушку. Не получится у вас просто пробраться туда и загнать его в угол. Нужно, чтобы кто-нибудь его отвлекал.

— Она права, — повторил Каллум. — По-моему, у нас не разговор, а жесть, но она права.

— При этом она безоружна, — продолжал сопротивляться Стивен. — Третий терминус у Бу. И ей он понадобится, если он решит пожаловать в Вексфорд. Оставлять ее без оружия мы не можем.

— Хорошо, объясняю по-другому, — сказала я. — Я иду с вами. И я не спрашиваю вашего разрешения. Я не могу так жить. Я не могу жить, не зная, чем все это кончится.

Только я это произнесла, до меня дошло, почему на меня вдруг накатила такая отвага. Я не могла больше так жить — с этим моим даром, с этим пониманием, что за мной в любой момент может явиться призрак. Либо я положу этому конец, либо погибну при попытке это сделать.

Стивен на секунду уронил голову в ладони, потом отбарабанил на руле какой-то маршевый ритм. А потом снова включил сирену и ударил по газам.

В 1888 году Миллерс-Корт был темным аппендиксом Дорсет-стрит, известной как «худшая улица Лондона». И тринадцатый номер дома двадцать шесть по Дорсет-стрит имелся отдельный вход с Миллерс-Корт. Тринадцатый номер был даже и не комнатой, скорее клетушкой, отделенной хлипкой перегородкой, четыре на четыре метра, с разбитым окном. Внутри имелись кровать, стол, камин. Именно там утром 9 ноября 1888 года было обнаружено тело Мэри Келли. Нашел ее домовладелец, явившийся в десять сорок пять за платой. То был единственный случай, когда Потрошитель настиг свою жертву в четырех стенах, единственный случай, когда место преступления было сфотографировано. Жуткие снимки — Мэри Келли в ее тринадцатом номере — вошли в анналы истории.

Дорсет-стрит была такой выгребной ямой, что в двадцатые годы там просто снесли все дома, чтобы освободить место для нового рынка Спайталфилдс. Прямо на том месте, где когда-то находился номер тринадцать, построили склад, куда грузовики доставляли овощи и фрукты на продажу. В два часа утра 9 ноября текущего года там собралось почти пять тысяч человек. Они заполнили узкий проход между складом и многоэтажной автостоянкой, выплеснулись на окрестные улицы. По большей части, они пришли на всенощное бдение, которым собирались почтить всех жертв Потрошителя, как прошлых, так и нынешних.

Но были здесь и другие люди. Десятки репортеров что-то бормотали в работавшие камеры на десятках разных языков. Десятки полицейских, в форме и в штатском, смешались с толпой. Были здесь сувенирные лотки, заваленные футболками с надписями: «ДЖЕК СО МНОЙ НАВЕК» и «Я ПЕРЕЖИЛ 9 НОЯБРЯ И ПОЛУЧИЛ НА ПАМЯТЬ ТОЛЬКО ЭТУ ГРЕБАНУЮ ФУТБОЛКУ» (ниже — поддельное кровавое пятно). Были тут и разносчики, торговавшие горячими каштанами, газировкой, чаем, сосисками в тесте и мороженым. Зрелище во многом напоминало карнавал.