Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Я так и делаю, н смотря на то, что мой мир разваливается на части. Как эта великолепная, сияющая женщина может угасать прямо на моих глазах? — Я люблю тебя, детка.

— И я люблю тебя, малыш. — Она переводит взгляд на Гаса. — Ты тоже, иди сюда.

Он целует ее в лоб.

— Спокойной ночи, Опти. Я люблю тебя.

— Я тоже люблю тебя, — бормочет она и засыпает.

Собрав в кулак все мужество, я хлопаю Гаса по спине.

— Пойдем, приятель, я куплю тебе чашку кофе.

Мы берем два обжигающе горячих кофе из торгового автомата на втором этаже и возвращаемся в комнату Кейти. Свободной рукой она обнимает Стеллу, которая удобно устроилась на ее плече и сопит в шею. Глядя на них, я не могу сдержать улыбку. Пытаюсь запечатлеть в памяти эту сцену, аккуратно вырезая из нее капельницу и аппаратуру. Просто два прелестных сонных лица в рамке. Подушка скрывает синяки Кейти.

Улыбающийся Гас садится в кресло на противоположной стороне комнаты.

— Она была бы отличной матерью.

Я передвигаю стул, чтобы сидеть поближе к нему.

— Даже и не сомневаюсь в этом.

— Ты бы видел ее с сестрой, Грейс. Она великолепно справлялась с ней. Я даже не знаю, как ей это удавалось. Кейти заботилась о ней каждый день. Не пойми меня неправильно, Грейси нельзя было не любить. Но заботиться о ком-то двадцать четыре часа в сутки — это тяжелая работа. Опти ни разу не пожаловалась. Их матери никогда не было рядом. Дженис предпочитала своим детям компании мужчин. — В каждом его слове сквозит осуждение. — Но даже когда она была рядом, она не заботилась о них. У нее были небольшие психические проблемы, которые требовали приема медикаментов. Я даже не знаю, что хуже – Дженис, под воздействием лекарств или без них. К тому же, она пила… много. И очень любила коку. — Гас замолкает, а потом качает головой и насмешливо улыбается. — Жизнь Опти была сущим кошмаром. Она заботилась о Грейси, потому что ее мать не могла или не хотела этого делать. Они много времени проводили в нашем доме. Мы с мамой всегда считали их своей семьей. После того, как Дженис совершила самоубийство…

— Подожди, мама Кейти покончила с собой? — обрываю я его на полуслове.

— Да, она повесилась ночью на люстре в своей спальне. Опти обнаружила ее на следующее утро.

Я тру ладонями глаза; голова начинает раскалываться.

— Вот дерьмо.

— Да, вот такое вот дерьмо. Дженис не выпускала из рук бутылку несколько месяцев, да еще и прекратила принимать лекарства. Но, как бы ужасно это ни звучало, я вздохнул с облегчением, радуясь за Опти и Грейси. У них как будто закончился тюремный срок. Они стали свободными.

— Ей, наверное, не сладко жилось.

Гас качает головой.

— Ты даже не представляешь насколько. Мы узнали обо всем только после смерти Дженис. В один из вечеров, Кейти напилась в стельку и все мне рассказала… о таблетках… избиениях. — Он вздыхает и сжимает лежащие на коленях руки в кулак. — Если бы мы знали, то ни за что не позволили бы им оставаться с ней. Опти никогда ничего не говорила, пока Дженис была жива, так как боялась, что придут социальные службы и разлучат ее с Грейси. И скорее всего, она была права. Опти принимала весь удар на себя, чтобы защитить сестру. Господи, я даже не хочу об этом думать. Мне до сих пор плохо. — Гас делает глубокий вздох и продолжает: — Ее мама умерла, когда Кейти как раз заканчивала среднюю школу. У нее была стипендия в Грант, где она могла играть на скрипке, но Кейти отказалась, чтобы остаться в Сан-Диего и заботиться о Грейси. Через неделю после похорон она пошла к доктору на ежегодный осмотр и после ряда тестов у нее диагностировали рак яичников. «Серозный рак», так они сказали. Следующие два месяца были просто жесть. Ее прооперировали, потом она прошла курс химиотерапии. Они с Грейси остановились у нас, и мы сопровождали ее на все процедуры. Я даже и не представлял, что такое ад, пока не увидел, через что прошла Кейти. Она облысела, и ей постоянно было плохо из-за лечения. Она не могла есть, ее все время рвало. Она так похудела, что ее пришлось госпитализировать, чтобы не дать ей умереть от голода. Это было ужасно, но она никогда не жаловалась. — Гас, показывает пальцем на Кейти. — Эта маленькая женщина – настоящий боец. Она верила в то, что ей станет лучше. Ради Грейси. В конце концов, так и произошло. Она вернулась к работе и арендовала местечко для себя и сестры. — Он смеется. — Ты бы его видел.

— Она говорила, что это была квартира.

Гас опять улыбается.

— Это определенно преувеличение. Квартирой был гараж на одну машину. У них была двуспальная кровать, несколько коробок, в которой они хранили одежду и складной столик. Вот и все. Тем не менее, они, черт возьми, обожали это место. Только Опти и Грейси могли жить в отстойном гараже и считать, что они в раю.

— Разве мать не оставила им денег? — История становится все хуже и хуже.

— Черт, нет. Мы и об этом узнали только, когда умерла Грейси. Судя по всему, все эти годы Дженис жила на алименты для Опти и Грейс. Она никогда не работала. Отец Опти ушел, когда она была ребенком, и переехал в Англию, на свою родину. Думаю, там он кого-то встретил, завел новую семью и думать забыл о той, что оставил в Калифорнии. Он никогда не связывался с Опти и Грейси, но Дженис получала от него приличные деньги на воспитание детей. Все изменилось, когда им исполнилось восемнадцать, и алименты перестали поступать. Дженис начала занимать. Когда Опти продала дом и машину матери, этого едва хватило на то, чтобы покрыть ее долги. У Опти остался только микроавтобус и одежда. Они с Грейси жили на то, что удавалось заработать в рекламной фирме моей мамы, где мы с ней работали в отделе обработки корреспонденции. Совсем небольшие деньги, но они как-то справлялись. С этой девушкой сюрпризы поджидают тебя на каждом шагу.

— Я не знал, что все было настолько плохо.

Гас фыркает.

— Не забывай, мы говорим об Опти. Она никогда не жалуется и ненавидит, когда жалеют ее. Спорим, что если ты ее сейчас разбудишь и спросишь о раке, она скажет, что есть люди, которым куда хуже, чем ей. В этом вся Опти.

Воскресенье, 27 ноября

Кейт

Мой телефон, лежащий на комоде Келлера, начинает вибрировать. Еле продрав глаза, смотрю на часы. 1:37 утра. Жужжание прекращается до того, как я успеваю взять его в руки, но потом раздается вновь. Это Франко.

— Привет Франко, — такое ощущение, что язык слишком велик для рта, поэтому я говорю хрипло и медленно. Из-за нового обезболивающего мне очень сложно просыпаться. Как будто сознание, и я находимся в противоречии друг с другом.

— Кейт, извини, что разбудил тебя, но что, черт возьми, происходит с твоим дружком?

Подтягиваюсь и сажусь на кровати.

— Что? Что случилось, Франко? — Перевожу взгляд на спящего рядом Келлера.

— Гас. Вчера этот ублюдок появился на саундчеке на пятнадцать минут позже, пьяный в дрова. А потом он пропал. Мы нашли его в баре неподалеку и практически тащили на себе, чтобы успеть на начало концерта. Как оказалось, это было огромной ошибкой. Выступление полностью провалилось. Он был настолько пьян, что забыл половину слов, отказался играть на гитаре, оскорблял зрителей и дважды упал. Это было, черт побери, великолепно. Мы знаем, он может выступать выпившим. Он делал это миллион раз. Но это... просто что-то из ряда вон выходящее. Теперь он заперся в автобусе и никого не впускает. Он не хочет ни с кем говорить. На его телефоне срабатывает автоответчик. Что произошло в Миннесоте? Я никогда его таким не видел.

Черт. Это очень плохо. Гас всегда закрывается ото всех, когда расстроен. В таком состоянии он будет разговаривать только с мамой или со мной. Так было всегда. Мне не удается сдержать вздох.

— Что такое, Кейти? Что случилось? Что-то плохое, да? — его голос немного смягчается.

— Да, подожди, — шепчу я, выползая из кровати.

Келлер начинает просыпаться.

— Что-то случилось, детка?

Убираю телефон от лица.

68
{"b":"270077","o":1}