— Тебя здесь нет. Это невозможно. На наш дом мама наложила барьерное заклинание.

Правила…одни только правила. Никаких больше правил.

Ох. Действительно. Разве это ты? Или просто плод моего воображения, как говорила Кармел? Возможно, это даже не ты. А просто какой-то глюк.

— Ты собираешься простоять там всю ночь? — интересуюсь я. — Видишь ли, я хочу немного выспаться, поэтому если ты стремишься показать мне, что тебя так сильно волнует, мы можем живо покончить с этим? — я резко вдыхаю, и, когда ее ноги начинают движение, шаркая к моей постели, в моем горле застревает тугой ком. Она подходит так близко, что, протяни я руку, с легкостью дотронусь до нее. Когда она опускается рядом с моими ногами, я вижу ее лицо.

Я узнаю глаза Анны, и при виде их меня трясет так, словно напичкали наркотой, и словно мою спину обдали ледяной водой. Выражение ее лица выглядит таким, каким я его и запомнил. Словно оно узнало меня. Вспомнило. Некоторое время мы смотрим друг на друга, не отрываясь. Она вздрагивает и мерцает, словно вспыхивающее изображение на старинном диафильме.

— Я скучаю по тебе, — шепчу я.

Анна моргает. Когда она снова обращает свой взгляд на меня, ее глаза затянуты красной пеленой. Боль рябью струится по ее челюсти, словно фантом, вспарывающий ее грудную клетку, накладывает на нее гротескные, пышущие красным и направленные книзу цветы, исчезающие тут же за ее руками.

Я ничего не могу с собой поделать. Даже невозможно взять ее за руку. На самом деле ее не может быть здесь. Жар опаляет мои плечи, когда я откидываю голову назад на подушку, и некоторое время мы сидим молча, пока боль со всех сторон не накатывает на нас. Я стараюсь как можно дольше не закрывать глаза, ибо ее желание лишь одно — смотреть на меня.

В конечном итоге, мне надоело ждать, поэтому рано утром я снова звоню Гидеону. С минуту я слушаю длинные гудки, и мне приходит в голову, что с ним могло что-нибудь случиться, когда он поднимает трубку.

— Гидеон? Где ты был? Ты получил мое сообщение?

— Еще рано утром. Я звонил тебе, когда ты уже спал. Тесей, твой голос звучит ужасно.

— Ты бы видел, как я выгляжу, — рукой я небрежно прикасаюсь к губам, заглушая последние слова. Еще когда я был ребенком, Гидеон мог решить любую проблему. Сколько бы у меня ни было вопросов, он на все знал ответы. И если что-то шло не так, он был тем, к кому постоянно обращался за помощью мой отец. Он обладает особым сортом магии, мимолетно то появляясь, то исчезая в самые лучшие дни моего детства, и всегда проходящий через парадную дверь в своем элегантном костюме с какой-то странной английской едой для меня. Всякий раз, когда передо мной вырастало его лицо в очках, я знал, что все будет хорошо, но на этот раз у меня сложилось такое впечатление, что он не хотел слышать того, что я собирался рассказать.

— Тесей?

— Да, Гидеон.

— Расскажи мне, что случилось.

Что случилось. Он так просто об этом говорит. Наверное, я просидел в спальне с Анной около четырех часов, наблюдая за ее слоившейся кожей и кровоточившими глазами. Где-то ближе к рассвету я, скорее всего, заснул, потому что, когда рано утром открыл глаза, там, где она сидела, было пусто.

На улице уже день, светит полноценное солнце, вселяя надежду на нелепое чувство безопасности. Оно распространяется не только на миллионы километров вдаль, но и на то, что происходит под сенью мрака. Кажется, все это вымысел, и, хотя память о ранах Анны свежа и всплывающий образ ее сжигания в печи, от которого подрагивали мои веки, при дневном свете все кажется выдуманным.

— Тесей?

Я перевожу дыхание. Невероятно тихим утром я стою на крыльце, и только под ногами слышится скрип тонких досок. На улице безветренно, солнце осветляет лепестки, нагревая ткань моей рубашки. Я всматриваюсь в пустое пространство в кустах, туда, где стояла Анна.

— Анна вернулась.

На другом конце провода что-то шлепнулось на пол.

— Гидеон?

— Нет. Это невозможно, — его голос становится низким и резким, и от этого где-то внутри меня что-то сжимается. После стольких лет спустя гнев Гидеона все равно имеет силу. Стоит мне услышать одно грубое слово, и я становлюсь щенком с виляющим между ногами хвостом.

— Возможно это или нет, но она здесь. Она пытается связаться со мной, прося о помощи. Не понимаю, каким образом ей это удается. Мне нужно разобраться, что делать дальше, — слова вылетают без какой-либо нотки надежды. Я все-таки сказал это вслух, но мне не стало легче, а, наоборот, я почувствовал себя слишком уставшим. Если бы вы знали, насколько я чувствую себя постаревшим. Слова Морфана о том, что нужно уничтожить атаме, растворяются и погружаются в глубокую воду, вдавливаясь мне в затылок. Мысль потеряна, что обнадеживает, но, если я позволю себе копнуть чуть глубже, пойму, что гложет Кармел и Томаса. Это то, о чем я однажды рассказывал Анне: о возможностях. Выборе.

— Думаю, вся проблема в атаме, — продолжаю я. — Мне кажется, с ним что-то происходит.

— Не вали всю вину на атаме. Ты же единственный, кто им обладает. Не забывай об этом, — резко отвечает он.

— Я никогда об этом не забываю. Ни на минуту. Даже когда умер отец.

Гидеон вздыхает.

— Когда я встретил твоего отца, — говорит он, — он был не моложе тебя нынешнего. Конечно, он не пользовался атаме так долго, как ты, но я помню, как всегда удивлялся, насколько старым он выглядел. Ты знаешь, что он хотел завязать с этим?

— Нет, — отвечаю я. — Он никогда мне об этом не говорил.

— Ну, впоследствии, полагаю, это не имело никакого значения. Потому что он не успел.

— Почему? Если бы он так поступил, всем стало бы только лучше. Он был бы жив, — я внезапно останавливаюсь, так как Гидеон подталкивает меня закончить свою мысль. Мой отец мог бы оказаться здесь. А другим было бы это не под силу. Так же, как и я, он спасал людей, которые знали, сколько жизней отнимали мертвые.

— Что мне делать с Анной? — спрашиваю я.

— Ничего.

— Ничего? Это несерьезно.

— Я серьезен как никогда, — говорит он. — С девушкой произошел трагический случай. Все мы об этом знаем. Но ты должен избавиться от нее и выполнить свою задачу. Перестань искать истину там, где ее нет, — он останавливается, а я продолжаю молчать. Он почти точно обрисовывает данную ситуацию, и от этого на моих руках встают дыбом волосы.

— Тесей, если ты хоть когда-нибудь раньше мне доверял, прошу, поверь сейчас. Просто выполняй свою работу. Позволь ей уйти, и никому из нас не придется больше бояться.

Почти к всеобщему удивлению я направляюсь в школу. Очевидно, Кармел уже распространила новость о моей «болезни». Так что мне пришлось смириться с любопытными вопросами, и, когда они интересуются об ожоге и перевязанном плече, где белый край материи выглядывает из-под воротника, я стискиваю зубы и рассказываю им историю о разбитом лагере. Тогда мне казалось это забавным, но сейчас я бы хотел, чтобы мама взяла дело в свои руки и скормила им эту сомнительную легенду.

Как я и предполагал, мне следовало остаться дома. Слоняясь по пустым комнатам, словно одинокий сумасшедший стеклянный шарик, пока моя мама навещала клиентов и поставщиков оккультных предметов, я думал о том, что не такое уж это было хорошее времяпрепровождение. Я был бы не против проваляться у телевизора целый день, ожидая прихода Анны, даже если бы она выползла из телевизора как та покрытая плесенью цыпочка из Звонка. Поэтому я решил пойти в школу и напоследок прислушаться к словам учителей, отвечающих за одиннадцатые классы. Все могло выглядеть так, словно тебя кто-то пинает, чтобы выбросить из головы факт сломанной руки, но сейчас на каждом шагу, в каждом классе мое воображение рисует Анну. Ни один из последующих уроков не в состоянии вывести меня из раздумий. Даже мой любимый учитель, мистер Диксон, неохотно объясняющий тему о последствиях семилетней войны. Я летаю в облаках, снова позволяя словам Гидеона заполучить мое внимание. Перестань искать истину там, где ее нет. Отпусти ее. А может, это звучит в ушах голос Морфана? Или Кармел?