— Я должна, я должна.

— Могу догадаться почему. И в последнее время вы были взволнованы, ваши нервы издерганы. Это тоже снизило вашу защитную реакцию против этого… этого зрелища, которое одновременно и психоделическое и наводящее ужас. Я не знаю, почему вы чувствуете себя несчастной, когда все, кажется, идет для вас отлично — для всего человечества…

Огненная гроза прошла. Ты держишься за своего единственного друга и болтаешь, не важно что, ты обратилась к нему, и он ответил тебе.

На мгновение он кажется тебе раскаленным железом. Потом он становится менее напряженным, он продолжает успокаивать тебя, пока корабль облетает вокруг Солнца, пока твой любовник не отведет тебя назад в свою каюту.

В каюте Вань Ли было так тихо, что он мог слышать, как звенело у него в ушах от пережитого неистовства. Комната впридачу была пустой, просто место для спанья и ничего больше, кроме ее портрета, который он держал перед собой — крошечного смелого всплеска красок на фоне совершенной пустоты. Его рубашка промокла от пота, была горячей и грубой и натирала ему шею. Он хотел снять ее, постирать и снова надеть, но не сделал этого.

Он послюнявил свою кисточку, опустил кончик в чернильницу и стал писать, тратя столько же времени на сочинение того, что пишет, сколько он тратил на выписывание иероглифов:

Моя любимая дочка, когда ты прочитаешь это, если когда-нибудь прочитаешь, ты уже станешь молодой женщиной, красивой, грациозной, щедрой на смех, повсюду окружающей себя преданными друзьями. А я уже буду мертв или же стар и еще более строгий, и непреклонный, чем я сейчас. Что тогда прикажешь мне с тобой делать? Я ведь папочка маленькой Пинь, которая никогда не приветствовала меня по-другому, как схватившись за большой палец, вела меня в сад, а возможно, возможно, называла меня «большим мешком, полным любви». Но на что я могу надеяться от мадемуазель Вань, чей досточтимый отец совершил то, о чем будут помнить? И это все естественно и правильно. На самом деле я не думаю о себе больше, чем как о вьючном животном, которое должно нести определенный груз для того, чтобы мог быть построен новый мир.

Пожалуйста, пойми, я не чувствую к себе жалости. Когда я смотрю на бедных, пустых людей с Запада, которым не для чего жить, кроме своих пустых жизней, я понимаю, как мне повезло. Когда у тебя будут собственные дети, ты поймешь. Однако, как бы мне хотелось перепрыгнуть через время на мгновение и дотронуться до тебя?

Если ты когда-нибудь прочтешь это, ты будешь читать историю. Я хочу, чтобы ты, и только ты одна, знала, что я был человеком, который не знал, кем он был на самом деле, но который испытал одиночество, смущение, испуг, слабости — мне бы хотелось, чтобы ты узнала меня. До этого я поклялся не исправлять, не стирать этих слов, хотя они и могут показаться грубыми, а оставить их для тебя, когда ты вырастешь.

В этот час вся цель моего существования в том, чтобы ты жила долго.

Сегодня мы побывали в аду. Ты прочитаешь о нашем путешествии. Вполне вероятно, для тебя перелет через Солнце будет само собой разумеющимся, тем, что делает каждый рука об руку с возлюбленным на пассажирском лайнере к Сатурну. Но я же видел ад. И мироздание тоже, которое взывает к первому глупому подснежнику, чтобы тот расцвел до того, как окончится зима. Но ад, я говорю — ад, то же самое, что может единственным языком пламени слизать жадно мой цветок… хотя он мог бы с такой же легкостью просто осветить ее красоту, которая принадлежит мне.

Ошеломленный, в панике, человек, ищущий помощи у меня, дал мне понять — я не могу поверить, что она понимала, что делала — то, что у империалистов есть такая сила, которая уничтожит тебя. Я надеялся… Не важно. Дважды они нарушали свои самые священные клятвы. Третьего раза не будет. Я пойду и сделаю то, что необходимо.

Это мой долг перед человечеством. Мое неловкое признание, Пинь, в том, что это только отговорка, и то, что я делаю, на самом деле дар моей любви к тебе.

Он раздумывал, стоил ли подписаться «папа» или же «твой отец», решил выбрать более достойную форму, перечел страницу, сложил ее пополам и запечатал. Тем временем он раздумывал, ощущая подкатывающуюся к горлу тошноту: Есть ли какие-то веские сомнения в том, что это мое правительство охотилось за Ивон Кантер?

Из своего багажа он извлек автоматический «магнум», действующий без отдачи, на присутствии которого настоял генерал Чьжу. Чьжу оказался прав.

Возможно, Вейберн и Кантер решат ничего не делать и ничего не говорить. Но это не тот шанс, чтобы воспользоваться им. В действительности дело в том, что они ничего ему не рассказали. Одна уверенность в том, что у Чьжу нет причины позволить, чтобы солнечное пламя сожрало Пекин.

Вань проверил магазин и действие оружия, надел его ремень на плечо под рубашку и оставил ее застежки расстегнутыми, чтобы он смог быстро вытащить его. Он засунул письмо среди своих разбросанных в беспорядке вещей и вышел, чтобы разведать ситуацию.

Прости, я была в истерике.

— Это мне нужно просить прощенья за то, что я не обращал на тебя внимания. Давай забудем об этом. У нас у обоих мозги заклинило.

Их тела сказали остальное. После они обратились к устройству для получения пищи.

— Программа на стейк и жаркое по-французски, — затребовал Скип. — Если хочешь кроме этого чего-нибудь экзотического, давай, мне же нужна плотная еда!

Смех Ивон был нежен. Она выполнила соответствующие пассы, наблюдая за появившимися диаграммами, и уточняла приказы до тех пор, пока они не приблизились к точному меню, и их производство не началось. (Мясо млекопитающих, типа корова, 1,5 килограмма, размеры… текстура… степень тепловой денатурации… температура… вкусовые качества…) Став экспертом в этом деле, она теперь выполняла эту задачу быстро, позволяя себе даже думать о посторонних предметах.

— Несколько коротких дней, — сказала она, — и мы будем дома.

— Угу. Нам бы лучше отдохнуть и набраться сил заранее. Некоторое время будет неразбериха там, на Земле. Конечно, я думаю, если с нами обойдутся грубо, мы сможем защитить себя каким-нибудь образом, но… О, профессор, привет!

Волосы Ивон рассыпались, когда она повернулась, чтобы посмотреть.

— Добрый вечер, — сказала она. — Хотите присоединиться к нашему ужину?

Вань стоял прямо. Его губы слегка дрогнули, лицо его ничего не выражало, только тик в правом углу рта.

— Вы чувствуете себя получше?

— Прекрасно, спасибо, — сказала она ему. — Мне нужно было всего несколько часов отдыха и… и смена деятельности, и я снова, как огурчик. — Она улыбнулась с неподдельным теплом. — Все могло бы кончиться не так хорошо, если бы не вы.

— Где Сигманианец? — голос Вань был хрипл и натянут.

— Не знаю, — сказал Скип. — Возможно, получает свою порцию сна. Что-нибудь срочное?

— Да. — Вань сделал такое движение, как будто захотел почесаться под рубашкой. Такой нехарактерный для него жест вызвал их недоуменные взгляды. Когда он вынул пистолет, то произнес: — Поднять руки. Не двигаться.

— Что за черт?.. — Скип метнулся к ремню своих шорт. Ивон издала крик.

— Нет! — заорал Вань. — Стой смирно, или я убью ее!

Скип поднял руки. Он заранее предвидел такой поворот дела. Сердце его забилось, он обливался потом, едкий запах которого смешался с мягкими влажными запахами сигманианской атмосферы. Справа от себя он слышал, как тяжело, неровно дышала Ивон.

— Хорошо, — сказал Вань. — А теперь слушайте. Я отличный стрелок, и этот пистолет не дает осечки. В магазине восемь патронов, и один — в стволе. Полагаю, вы знакомы с этим типом оружия. Семь из этих патронов заправлены магниевыми пулями. Только при одном выстреле гидростатический шок немедленно вас убьет. Первые два заряда — минимальные. Они выведут вас из строя, мистер Вейберн, например, раздробив вашу коленную чашечку, но оставят вас в состоянии выполнять мои приказы. Доктор Кантер — мой залог вашего послушания.