— Нет, — сказал он, — На самом деле, я очень сомневаюсь. Однако я уверен, что мы увидим конец поисков вслепую, конец погони за этой мощью, которая должна быть предназначена только для… для…

— …для возвышения духовности.

— О’кей. — Он пробежался пальцами по волосам, расхаживая перед ней. — Он — наш. Твой и мой. Мы никогда не отдадим его Орто. Ни одному Ортеанцу. У них был шанс, и они доказали, что еще не доросли до этого. Теперь пусть кусают локти. Нас невозможно будет достать. Если нужно, мы сможем улететь из солнечной системы совсем. Я знаю парочку планет, которые мы сможем сделать своим родным домом. Но я полагаю, лучше нам остаться тут. И я уверен на все сто, что мы сможем заключить сделку. Даже такую, которая даст нам возможность погостить на Земле без всяких преследований. Не забудь, мы, кроме всего прочего, неуязвимы в корабле. И у нас есть о чем торговаться, например, мы можем перевозить ученых. Конечно, мы всегда будем держать на борту в основном своих людей.

— Кто же они?

— Новые жители околопланетного мира. Те, кого я знаю лично, хорошие люди и добрые искатели приключений, которых не интересует чужая жизнь. — Он помолчал, обнял ее за плечи и улыбнулся, заглянув ей в лицо — она сидела. — Может быть, ты возьмешь нескольких Ортеанцев, таких же как сама. Великолепно. Дело ведь в том, что после того, как они заключат с нами сделку, они тоже станут представителями околопланетного мира.

Разговор велся в их каюте, поэтому его всеохватывающий жест указывал на стены. Но он имел в виду все простирающиеся за ними пространство космоса.

Видение воодушевило ее.

— И мы будем охранять мир.

— Нет! — ответил он. — Неужели ты не понимаешь, дорогая, из-за чего весь сыр-бор? Из-за того, что люди имеют власть над другими людьми, или хотят ее, или боятся, что другие захотят ее иметь? Агасейрус прилетел сюда не за тем, чтобы надеть новое ярмо людям на шею.

— Хотела бы я постичь твой образ мыслей, — сказала она смиренно. — Мне кажется невозможным, что кто-то когда-нибудь после того, как нас уже не станет, не воспользуется силой, которая есть у нас — для самых высоких целей, с самыми лучшими намерениями…

Его пыл поутих.

— Этого-то мы и не обсудили. У меня есть что-то вроде надежды, что к тому времени все нации не будут настолько близкими, чтобы позволить кому-то управлять собой. Но чем больше я думаю о том что этот корабль будет повторен хотя бы через тысячу лет, тем невероятней мне кажется эта идея.

Настала ее очередь. Она вскочила на ноги и заключила его в объятия.

— Нет, конечно, дорогой! Я была глупа. Я должна была сразу же понять, принимая во внимание, с каким множеством технологий я столкнулась… Послушай, в природе нет секретов. Вопрос всего лишь в том, можно или нет это осуществить. Они знают, что можно, и этого достаточно. Они найдут способ. И не думаешь ли ты, что они направят на это все, что есть на Земле, пока мы будем на борту, убаюкивая их бдительность? Мы можем позволить ученым, которым мы доверяем, тоже проводить исследования. Скип, ты любишь держать пари. Хочешь поспорить, что мы не доживем до того времени, когда мы сможем увидеть первый подобный космический корабль, сотворенный руками людей — грубый, может быть, но корабль, способный отправиться на сигму Дракона?

Он выдавил короткий, неуверенный смешок.

— Нет, слишком много очков не в мою пользу. — И еще раз более спокойно: — Пока ставкой не будет что-то такое, что я в состоянии буду оплатить.

Теперь она говорила громко, как будто ее могли услышать будущие поколения.

— Ты получил свой шанс. Ты испробуешь тысячу способов, отыскивая те сто, которые новы и хороши, потом — у нас достаточно мозгов, чтобы понять, что у других их нет, чтобы рассказать миру то, что должно произойти.

— Эй, не стоит читать им проповеди, — сказал Скип. — Что касается меня, я не возлагаю никаких требований ни на одну живую душу. Я только вижу остаток своей жизни среди планет или звезд, как замечательный праздник.

Ивон покраснела:

— А это разве не нравоучительно, нет? Я все еще никак не научусь быть просто собой. Ты не научишь меня?

Он обнимал ее между Землей и Магеллановыми Облаками.

— Знаешь, — сказал он, — наша проблема, как мы можем быть вместе, решение которой мы не нашли и не надо искать. Нам вовсе и не нужно делать это.

Немного погодя он сказал:

— Я лучше отлучусь и верну корабль на орбиту. И запомни, несмотря на критику, я заставлю тебя дать обещание составить наше обращение к людям.

…если только другие народы, например вы, помогли бы нам распространить нашу деятельность в масштабах мира, мы могли бы сравниться в богатстве с нашими предками или превзойти их… не в их деятельности, которая зачастую оказывалась расточительной и недальновидной, но в наших уникальных достижениях…

Его голос оборвался. Она не слушала, глядя поверх его головы в небо, в неописуемом ужасе, который ясно отражался у нее на лице.

Затем зазвучали боевые трубы, а на соборе ударили в колокола.

— Что такое, девять дьяволов? — Руори повернулся и задрал голову. Зенит совсем поголубел. В небе над С’Антоном лениво проплывала эскадра из пяти дирижаблей. Юное утреннее солнце осветило яркие геральдические символы, нарисованные у них на боках. Он в замешательстве прикинул, что каждое из судов имеет не менее трехсот футов длины.

Эти летучие машины цвета крови, как оторванные лепестки, кружили в воздухе, медленно опускаясь на город.

— Люди Неба! — раздался за его головой сдавленный крик. — Пресвятая Мари, теперь молись за нас!

Пиратский флот приближался к городу на рассвете. С высоты пяти тысяч футов Земля, окруженная призрачной дымкой, казалась серо-голубой. Ирригационные каналы в первых утренних лучах солнца были будто заполнены ртутью. На западе сверкал океан, дальний край которого отдавал пурпуром, да виднелось несколько звезд.

Прислонившись к кормовому балкону своего флагманского корабля, Локланн сынна Холбер направил телескоп на город. Тот открылся ему беспорядочным скоплением стен, плоских крыш и квадратных сторожевых башен. Освещенные восходящим солнцем купола соборов отливали розовым. В небе не висело ни одного заградительного аэростата. Должно быть, слухи о том, что Перио оставил пограничные провинции на произвол судьбы, были правдивыми. Следовательно, то богатство мейканцев, которое можно было утащить, перевезли на сохранение в С'Антон. Это означало, что туда стоило наведаться. Локланн ухмыльнулся.

Робра сынна Стем, помощник капитана на Буффало, сказал:

— Лучше нам спуститься тысяч до двух, чтобы людей не разметало куда попало и не выбросило за городские стены.

— Ага, — кивнул головой, закрытой шлемом, шкипер. — Пусть будет две тысячи.

В вышине, где безмолвие нарушали лишь ветер да скрип снастей, их голоса звучали странно громко. Небо вокруг их дирижаблей простиралось туманной бесконечностью, расцвеченной на востоке красноватым золотом. На палубе посверкивала роса. Но когда затрубили длинные деревянные рожки, их сигнал прозвучал вполне органично, как и отдаленные слова команд, доносившиеся с других кораблей, топот ног, скрежет брашпилей и гул ручных компрессоров. В сознании человека Неба эти шумы были естественны для верхних слоев атмосферы.

Пять огромных дирижаблей стали ровно снижаться по спирали. Первые солнечные лучи высветили пять золотоголовых фигур, прямо и уверенно стоявших на носу гондол, их четкие силуэты контрастировали с безудержно-пышной раскраской воздушных шаров. Паруса и мачты казались неправдоподобно белыми на мрачном фоне западного участка неба.

— Эй, там, — начал Локланн. Он изучал порт, разглядывая его в телескоп. — Что-то новенькое. Что бы это могло быть?